Легче всего было бы пойти прямо к его светлости лорду Форгу, рассказать ему обо всём, что он услышал, и спросить, есть ли у этой истории какие–либо основания. А девушке придётся подыскать новое место. Этих двоих лучше развести подальше друг от друга. И надо рассказать обо всём старикам. Правда, если в подозрениях Стивена Кеннеди есть хотя бы доля истины, вряд ли деду с бабкой удастся хоть сколько–нибудь повлиять на внучку! Но если всё это неправда, тогда они, может быть, помогут ей помириться с женихом, и Эппи со Стивеном поженятся? Может, она всего–навсего решила его подразнить?.. Нет, надо непременно поговорить с лордом Форгом! Вот только что будет, если этим разговором он заронит в его сердце пагубные мысли? Что, если в молодом графе уже есть какая–то склонность к Эппи, а он своими речами только воспламенит и нечаянно подтолкнёт его желания к злосчастной для всех развязке? Нет, лучше всего посоветоваться с экономкой, миссис Брукс! Должна же она хоть сколько–нибудь знать своих служанок! Она поможет ему понять, как всё обстоит на самом деле, и тогда он, пожалуй, решит, как ему поступить.
Только вот достаточно ли хорошо он сам знает миссис Брукс? Сможет ли она повести себя сдержанно и разумно? Или испортит всё излишней поспешностью? Ведь она и впрямь может принести Эппи только вред, если не отнесётся к ней с участием, а станет заботиться лишь о том, чтобы соблюсти приличия и поскорее вымести всякое зло из господского дома!
Можно было бы от души посмеяться над тем, как праведники мира сего строят из себя ревностных блюстителей нравственности, если бы не было так грустно на них смотреть. Они всегда отгоняют от себя зло, отправляя его подальше, чтобы оно причиняло вред не им самим, а кому–нибудь другому. Они расчищают вокруг себя место, оттесняя притоны разврата куда–нибудь с глаз долой, не думая о том, что меньше притонов от этого не становится; они просто теснятся друг к другу всё ближе и от того становятся всё хуже. Понятно, что такие люди без содрогания слушают разглагольствования о надобности выбросить из мира тех, кому они сами не позволяют приклонить в нём голову. И в этом мире они обращаются с грешниками так, как, согласно старому богословию, их собственный Бог будет обращаться с ними в мире грядущем, сохраняя им жизнь для того, чтобы они грешили и страдали. Что ж… Кто–то приносит яркий светильник собственного ума, кто–то — коптящий фитиль своей жизни, но все мы отбрасываем тень Бога на стену вселенной, а потом либо верим в эту тень, либо нет.
Донал всё ещё размышлял, когда добрался до замка, но так и не решил, что ему предпринять. Проходя через маленький дворик по пути к своей башне, он вдруг заметил, что миссис Брукс смотрит на него из окна своей комнаты и знаками просит его зайти. Он немедленно поднялся к ней. Забегая вперёд, скажу, что она хотела поговорить с ним именно об Эппи. Подумать только! Как часто новую планету, важную истину или какой–нибудь научный факт открывают одновременно в нескольких местах, находящихся далеко–далеко друг от друга!
Миссис Брукс пододвинула Доналу кресло и принесла ему стакан молока. Она и не подозревала, что странное выражение его лица (которое она приняла за усталость) на самом деле было вызвано той же самой заботой, которая мучила её саму.
— Так, конечно, не делается, — начала она, — чтобы взрослая женщина вроде меня советовалась с молодым джентльменом вроде вас, да ещё и по такому делу… Но, как говорится, одна голова хорошо, а две — куда лучше. И если мы с вами не потолкуем обо всём хорошенько да не обмозгуем, как тут быть, беды нам точно не миновать! Да вы не бойтесь, сэр, может, ещё и придумаем чего, пока не случилось самого худшего, — хоть о самом–то худшем и думать страшно, уж больно дело тайное и нехорошее… Видите ли, сэр, тут у нас двое задумали влюбляться, шептаться да глупости всякие городить. Как дети малые, право слово! А ведь и правда, несмышлёные ещё! И один не лучше другого! Только девчонка–то больше виновата, чем его светлость! Ведь и умнее она, и лучше него знает, что из таких дел потом получается! Эх и дурочка же она бестолковая! — воскликнула миссис Брукс, всплеснув руками, и замолчала, горестно раздумывая о легкомыслии юной Эппи.
Она была весьма румяной, полноватой, приятной на вид женщиной чуть старше сорока лет, с густыми тёмно–рыжими волосами, гладко зачёсанными назад. И внешность, и душа таких женщин дышат спокойной прелестью, а их присутствие неизменно разрушает недобрые замыслы и улаживает вспыхнувшие ссоры. В молодости она осталась вдовой и отказала многим, кто к ней сватался, решив, что одного супружества ей будет вполне довольно. Она сочла мужа достаточно хорошим, чтобы не заменять его другим, а супружество — слишком нелёгкой заботой, чтобы ещё раз на него решиться. Когда она усаживалась напротив, разглаживала на коленях передник и поднимала на собеседника ясные голубые глаза, только очень подозрительный или очень несчастный человек не проникся бы к ней доверием. Умело правя своим маленьким королевством, миссис Брукс привычно смягчала удары судьбы, разводила стычки и усмиряла разбушевавшийся гнев. Она была не похожа на обычных властных матрон–домохозяек в чёрном шёлке и кружевах и чаще всего носила простое ситцевое платье, очень чистое, но нисколько не импозантное. В любую минуту она готова была засучить рукава, чтобы показать новенькой служанке, как справиться с тем или иным делом, а то и заменить кухарку или горничную, если той нездоровилось или просто надо было отдохнуть. Доналу она нравилась с самого начала, потому что он чувствовал в ней родственную душу. Вот и сейчас он не торопил её, а молча ждал, пока она решится говорить дальше.
— Лучше уж я всё расскажу по порядку, — наконец промолвила она. — Чтобы и вам было известно то же, что и мне. Вышла я во двор, приглядеть за цыплятами. Я их никому другому не поручаю, только сама; а то ведь их избаловать легко, что чужих деток! В большом амбаре обе двери были открыты, так я и пошла прямо через него, чтобы побыстрее добраться до моего пернатого народца (моя матушка всегда их так называла). А женщина я тихая, даже батюшка покойный бывало говаривал: хожу так, что и не слыхать ничего. Так они меня, должно быть, и не услышали… А случилось это, сэр, вчера, в сумерках. Я бы и сегодня утром обо всём вам рассказала да посоветовалась, чтобы к сегодняшнему вечеру мы с вами уже порешили, что делать, но вы убежали с утра пораньше, так я вас и не застала. Ну так вот.
Иду я через амбар и вдруг слышу — шу–шу–шу да шу–шу–шу! А где не пойму. И тихонько так, как будто сказать–то хочется, а боязно. Я, значит, остановилась и думаю: ведь с меня потом спросится за всех, кто под моим началом, так что лучше постоять и послушать хорошенько: если всё ладно, так от меня не убудет, а неладно — так мне Сам Бог велел вмешаться. И тут… Ой, сэр, посмотрите–ка за дверь, не подслушивает ли там кто, а то я этой Эппи ни на грош не доверяю… Никого? Ну и хорошо. Вы тогда дверь–то прикройте, а я дальше буду рассказывать. Так вот, стою я, слушаю и слышу: шепчутся двое. Один голос мужской, а другой женский; хоть и шепчутся, как мышки, а разобрать всё–таки можно. Слух–то у меня всегда был хороший, слава Богу, но, как бы я ни старалась, всё равно не поняла, чего они там друг другу нашёптывали. Ну, я подумала, что если ничего не слышно, надо ж поглядеть, что там и как. Пошла я на голоса, тихо–тихо — даром, что полная стала да неповоротливая! — посмотреть, кто же у нас в амбаре прячется. А в углу там солома навалена, только не у самой стенки, а рядышком. Гляжу — сидят мои птенчики, в аккурат между стеной и соломой! Его светлость как вскочит на ноги, как будто украл чего. А Эппи, видно, думала подождать, затаиться, да и выползти потихонечку за моей спиной, да только я её сразу прижучила! «А ну–ка, вылезай, красавица!» — говорю. А его светлость тут и вступается, этак вежливо да учтиво: «Ах, миссис Брукс, вы уж её не ругайте, хотя бы ради меня!» Эх, я на него рассердилась! Хоть я и говорю, что девчонка тут больше него виновата, а только мужчине, будь он хоть граф, хоть простой работник, негоже себя выгораживать, когда у самого тоже рыльце в пуху. Я тогда и говорю: «А вам, ваша светлость, не годится так себя вести! Уж я больше не буду ничего вам сейчас говорить, больно я на вас сердита. Ступайте–ка оба восвояси — да только не вместе! Я уж за этим пригляжу! И ты, Эппи, марш в свою комнату! Если я сейчас туда поднимусь и тебя там не будет, то я тут же отправлюсь в город к твоим деду с бабкой!»
