Тем не менее, его светлость кое–что заподозрил и предпринял некоторые меры для того, чтобы либо развеять, либо подтвердить свои догадки. В результате он пришёл к выводу, что Донал до безумия влюбился в его племянницу и потому всё время её болезни просто не находил себе места и с преданностью дикаря ночевал только возле её двери. Он понял, что если оставить всё, как есть, этот деревенский выскочка может заставить Арктуру напрочь позабыть о своём высокородном кузене. С того самого дня, когда Донал так откровенно заговорил с ним о его пагубном пристрастии, граф не только ненавидел, но и боялся его. Он видел, что Донал ничего и никого не страшится, не взирает на лица и вполне может поведать о его тайне всему миру. Он начал опасаться, что рассказал Доналу гораздо больше, чем тому следовало бы знать. Форг прав: от учителя пора избавиться. Только сделать это нужно осторожно, чтобы никто ничего не заподозрил. Если ему удастся удалить Донала из замка до того, как Арктура окончательно оправится и сможет с ним увидеться, это уже будет очень даже неплохо. А если, пока его не будет в замке, она умрёт, то всё будет просто прекрасно!

Как только граф начал что–то подозревать, его домыслы и опасения устремились гораздо дальше, нежели домыслы и опасения его сына. Он не так слепо верил в силу голубой аристократической крови, потому что успел кое–что повидать на своём веку и вполне допускал, что наследница древнего рода может влюбиться в простого юношу–пастуха. И поскольку никто не может сказать, что произойдёт, если законная хозяйка имущества и дальше будет отказываться выйти замуж за того, кому это имущество должно принадлежать по праву, этого пастуха надо как–то убрать с дороги!

Арктура медленно поправлялась. Она ещё не выходила из своей комнаты, но уже вставала с постели и по несколько часов в день проводила полулёжа на диване, и врач, уверенный, что её полное выздоровление не за горами, начал поговаривать о том, чтобы поставить для неё кушетку в библиотеке. Граф не подозревал, что миссис Брукс, отказавшаяся пустить его к племяннице, каждый день пускала к ней учителя, и потому, услышав разговоры о библиотеке, решил, что дальше тянуть нельзя. К тому времени у него как раз появился блестящий план.

Он послал за Доналом. На днях ему пришло в голову, сказал граф, что Доналу уже пора немного отдохнуть, ведь с тех пор, как он поселился в замке, он ни разу не видел родителей. Кроме того, и Дейви было бы полезно взглянуть, как живут люди совсем иного круга. Он не хотел бы, чтобы его сын вырос ограниченным, не умеющим как следует понять чувства и образ жизни своих сограждан. Со стороны Донала было бы очень любезно, если бы ради того, чтобы расширить кругозор своего ученика и познакомить его с настоящей жизнью, он согласился взять мальчика к себе домой и помог ему ближе узнать обычаи и традиции менее привилегированных слоёв общества. Таким образом, если он когда–нибудь попадёт в парламент, у него будет великое преимущество: он уже будет знать чувства и мысли тех людей, для которых ему придётся писать новые законы.

Донал слушал графа и не мог с ним не согласиться. Самому лорду Морвену он не верил ни на грош и даже раздумывал, кто из них считает другого глупее себя, если после всех событий прошлого года граф воображает, что Донал хоть сколько–нибудь доверяет его словам. Тем не менее, он продолжал внимательно слушать. Он не понимал, зачем лорду Морвену на самом деле понадобилось отправлять их с Дейви в деревню, но сама мысль о том, чтобы отвезти мальчика к отцу с матерью представлялась ему просто замечательной.

Дейви быстро подрастал и с каждым днём всё больше обнаруживал удивительную для его возраста способность проникать в самую суть вещей и улавливать истинный характер людских взаимоотношений. Поэтому урок реальной жизни, о котором говорил граф, действительно оказался бы для него бесценным. К тому же, сама эта способность проявилась в нём благодаря тому, что он с готовностью принимал в сердце вечные истины и ещё более высокие и благородные отношения между людьми, открытые лишь тем, кто смотрит на мир детскими глазами. Поэтому общество стариков Грантов подойдёт ему как нельзя лучше. Да, кстати, и они без труда смогут принять у себя их обоих, ведь в последнее время жили они намного свободнее и обеспеченнее благодаря помощи своего приёмного сына и друга сэра Гибби. Там Дейви действительно увидит настоящую жизнь, простоту, достоинство и бескорыстие; живое воплощение всех этих качеств постоянно будет у него перед глазами. Должно быть, у графа есть и иные причины для такой просьбы, и было бы неплохо о них узнать. Но даже это легче будет сделать, спокойно согласившись на его предложение, не давая ему повода догадываться о том, что у Донала имеются кое–какие подозрения. В любом случае, вряд ли эти причины могут быть такими уж дурными!

Единственное, чего он боялся — это покидать леди Арктуру, особенно сейчас, когда она была ещё не вполне здорова. Правда, она поправлялась буквально не по дням, а по часам; уже две недели Донал не заходил к ней по ночам, чтобы успокоить её. Она до сих пор не подозревала (по крайней мере, насколько знали и сам Донал, и миссис Брукс), что он всегда оставался рядом и сидел с ней целыми ночами. К тому же, было бы неплохо на время уехать хотя бы из–за напряжённых отношений с Форгом. Может быть, его отсутствие даст Форгу возможность немного успокоиться, прийти в себя и позволить хотя бы обычному здравомыслию (за неимением лучшего авторитета) сказать своё слово! Донал ничего не слышал о том, что произошло между ним и леди Арктурой; знай он об их размолвке, он, пожалуй, беспокоился бы немного больше. Что же касается графа, думал он, то тот вряд ли сможет сильно его обмануть: ведь Донал увозит с собой его собственного сына! Какого именно обмана он страшился, Донал, наверное, так и не смог бы сказать. И хотя он мало представлял себе, чем граф готов пожертвовать ради достижения вожделенной цели, ему казалось, что какая–то гарантия, какая–то власть над лордом Морвеном будет для него далеко небесполезной.

Когда Дейви услышал о предполагаемом путешествии, он себя не помнил от радостного ликования. Собственными глазами увидеть горы, овец и пастушеских собак, о которых Донал столько ему рассказывал! Быть может, ему даже посчастливится остаться на горе на целую ночь вместе с Доналом, собаками, звёздами и ветром! Быть может, как раз тогда разразится страшная гроза, и он, укутавшись в плед своего учителя, будет лежать в какой–нибудь укромной пещере в расселине скалы и слушать, как яростно ревёт снаружи ветер, тщетно пытаясь до них добраться. А потом вокруг них соберутся овцы и прижмутся к ним своими кудлатыми боками, чтобы они не замёрзли, а он будет ласково гладить их по головам. Дейви уже давно перестал быть простым бессмысленным ребёнком, но в нём лишь ярче пробивалось самое лучшее, что только может крыться в доверчивом детском сердце, и увлекательное приключение с Доналом представлялось ему заветной мечтой, с которой он носился и днём и ночью до того самого дня, когда настала пора ехать. Долго ждать ему не пришлось, потому что уже через несколько дней граф окончательно решил, когда им следует отправляться в дорогу. Он настаивал, чтобы Донал относился к Дейви совершенно как к равному и поэтому даже предложил им дойти до Глашгара пешком, если они не против. Оба они восприняли это предложение с восторгом. Они упаковали свои вещи в два деревянных сундука и отослали их на повозке, уложили самое необходимое в кожаные сумки и в один прекрасный майский день, когда всё вокруг уже было пронизано грядущим летом, вместе вышли из замка.

Узнав об их предстоящем отъезде, Арктура сильно огорчилась и поникла. Однако она не сказала ни единого слова, чтобы им помешать, и её отчаяние пробилось наружу лишь тогда, когда Донал пришёл к ней попрощаться.

— Мы с Дейви будем часто жалеть о том, что вас нет с нами, миледи, — сказал он.

— Почему? — проговорила она, не в силах сказать ничего другого.