Женщина любит даже там, где мужчина не способен увидеть ничего, достойного любви, и пока она не утратила способности любить, жалость к ней будет излишней.

Для Эппи дни проходили унылой чередой, но в сердце леди Арктуры зародилась великая надежда, надежда на то, что весь мир лежит в ладони — нет, в сердце Того, Кого однажды она, быть может, ясно увидит внутренним оком, всей глубиной своей души; увидит и убедится, что Он есть не кто иной, как сама Любовь. И не такая любовь, которой можно поступиться, но самое сердце, изливающее, обнимающее и венчающее всю любовь, которая только есть на белом свете.

Донал молился Богу за леди Арктуру и ждал. Её час ещё не настал, но уже подходил всё ближе и ближе. Всякого, кто готов прийти, Отец приводит к Иисусу. Ученик не выше своего Учителя; он не должен торопить назначенный срок и тащить к Нему человека, который ещё ничего не знает о Боге. Ему не нужно отчаиваться и тосковать о неверующей душе, как будто Бог позабыл о ней. Право, из нас получатся странные помощники Богу, если мы станем полагать, что Ему Самому нет до этого никакого дела и Сам Он ничего не предпринимает! Уповать на Бога, помня, что Он страстно жаждет искупить Своё творение, и неизменно быть готовыми засучить рукава, как только это понадобится, — вот вера, достойная Божьих соработников на Его ниве!

Одним пасмурным мартовским вечером, когда в окна бился хлёсткий восточный ветер, Донал сидел у себя в башне за некрашеным сосновым столом (он попросил миссис Брукс дать ему стол попроще, чтобы не бояться выпачкать его чернилами) и что–то чертил для Дейви. В какой–то момент он почувствовал, что замерзает, и оглянулся на камин. Он и раньше заметил, что огонь затухает, но поскольку ни дров, ни угля в комнате не было, отвлёкся и обо всём позабыл. Надо немедленно пойти и принести немного угля! На крыше было ветрено и ходить там было небезопасно, особенно в такую ненастную погоду, но Донал уже приспособил там несколько верёвок, чтобы было за что держаться. Поплотнее закрыв за собою дверь, чтобы окончательно не застудить комнату, Донал поднялся по ступенькам, выступил на каменную площадку и, обогнув свою башню, пробрался на крышу замка. Тут он остановился, чтобы немного оглядеться.

Луна уже поднялась, но мрачные тучи, заволакивающие небо огромными, бесформенными глыбами, едва пропускали её белёсый свет. Рёв моря раскатывался по всей долине подобно низко стелющемуся туману. Воздух вокруг Донала то сгущался и темнел, то снова прояснялся по мере того, как тяжёлые складки грозового покрывала то словно падали вниз на самый замок, то расходились, то опять собирались вместе в руках несущегося мимо ветра.

Вдруг восточный ветер как будто на секунду сменился южным, и в то же самое мгновение Донал явно услышал знакомый мелодичный всхлип — это была та самая призрачная музыка! В странной и непривычной гармонии Доналу почудилась неясная неслаженность. Он стоял как вкопанный, всем своим существом вслушиваясь в печально–дикие звуки. Неземные аккорды следовали один за другим, словно и не собираясь умолкать, и Донал подумал, что как раз сейчас можно было бы попробовать узнать, откуда же они берутся.

Навострив глаза и уши вроде опытной ищейки, он готов был в любую секунду кинуться по следу, указанному ему напряжённым слухом. Звуки, казалось, то приближались, то снова отдалялись, но, может быть, дело было вовсе не в том, что призрачный инструмент перемещался с места на место? Что если это сама музыка становится то громче, то тише?

«По–моему, это всё–таки где–то здесь!» — сказал себе Донал. Он поставил принесённое ведро, опустился на четвереньки, чтобы скрыться от ветра, и пополз вперёд. Он по–кошачьи пробирался с крыши на крышу, останавливаясь и прислушиваясь каждый раз, когда до него доносились странные мелодичные звуки, а потом снова упорно продвигаясь в том направлении, откуда они раздавались. В таком месте, где разные крыши сумбурно теснились рядом и громоздились друг над другом, выступая с разных сторон под разными углами, определить источник звука было ничуть не легче, чем внутри замка с его бесконечными извилистыми коридорами и беспорядочно разбросанными комнатами и лестницами. Не обращая внимания на холод и опасность свалиться вниз, Донал карабкался вперёд, то ползя по ровной площадке, то скатываясь вниз по черепичному склону, то переваливаясь через каменные выступы, то пробираясь вдоль низкого парапета и огибая неровные углы, следуя за мелодичными всхлипами, как кошка следует за ничего не подозревающей птичкой. Когда аккорды стихали, Донал медленно двигался в том направлении, откуда они донеслись в последний раз. Время от времени тучи так плотно обступали луну, что вокруг воцарялась почти полная темнота, и Донал останавливался, не видя ничего дальше собственного носа.

Один раз луну заволокло тучами как раз тогда, когда он, сидя на корточках, прижимался к парапету одной из высоких крыш, состоявшей из огромных каменных плит. Музыка тоже на время смолкла, и Донал ждал, крепко обхватив пальцами шершавый край одного из камней. Привычка ловко карабкаться по горным утёсам пришлась ему сегодня как нельзя кстати. Сейчас он почти не чувствовал ветра, потому что впереди возвышалось чудовищное и нестройное нагромождение каминных труб, отчасти защищавшее его от мощных порывов. И вдруг призрачная музыка зазвучала опять, ещё громче и жалобнее, чем прежде, и так близко, что Доналу показалось, что она раздаётся над самым его ухом. Из–за туч показалась луна, словно откликнувшаяся на этот плачущий стон и решившая посмотреть, что же тут происходит, но Донал так и не смог толком ничего разглядеть. Луна тоже как будто разочаровалась и мгновенно скрылась. Вокруг снова воцарилась мгла, и окрепший ветер остро хлестнул Донала дождевыми струями, словно желая уберечь тайну от его любопытных глаз. Да, видно, сегодня ничего не получится. Придётся вернуться сюда днём. Если музыка и впрямь никак не связана с загадочными призраками и бесплотными, стенающими душами, её источник легче будет найти при солнечном свете. А эти огромные каминные трубы помогут ему найти то место, где музыку было слышно лучше всего. Так, теперь главное — вернуться к себе.

Это оказалось сложнее, чем он думал. Он вообще не представлял, в какой стороне осталась его башня, и плохо помнил, каким путём ему удалось пробраться так далеко по крышам. Ясно было одно: башня была где–то в другом месте, и её нужно было отыскать. Поэтому как всякий добросовестный пилигрим, знающий лишь то, что ему нужно добраться куда–то в другое место, он пустился на поиски. На обратном пути препятствий было много больше; он то и дело натыкался на преграды и ему приходилось сворачивать и нащупывать себе дорогу в ином направлении. Прошло добрых полчаса, прежде чем он добрался до знакомой крыши. К тому времени ветер и дождь немного угомонились, и в слабом свете выглянувшей луны Донал заметил очертания тех самых сарайчиков, где хранились его дрова и уголь. Дальше всё было просто.

Он нашёл оставленное ведро, наполнил его до краёв и на несгибающихся от холода ногах поспешил к себе, вздыхая о том, что огонь в камине, должно быть, давным давно потух. Но добравшись до лестницы и спустившись на несколько ступенек, он с удивлением увидел, что возле его двери со свечой в руке стоит какая–то женщина. Было видно, что она только что постучалась и теперь ждёт ответа.

Она так напряжённо вслушивалась в тишину за дверью, а ветер наверху свистел так громко и яростно, что она не услышала его шагов, и Донал в нерешительности приостановился, не зная, как заговорить, чтобы не напугать её. Тут она снова постучалась, и он попытался ответить так, как будто голос его раздавался издалека:

— Войдите, — негромко произнёс он.

Женщина взялась за ручку двери, открыла её, и Донал тут же узнал в ней леди Арктуру.

— Там наверху настоящая буря, миледи! — весело сказал Донал, вслед за ней входя в комнату и радуясь теплу и уюту после своего приключения во тьме и на ветру.