Донал медлил: незнакомый юноша не успел договорить.

— Я пошёл сначала к Арки, но она не смогла мне помочь, — объяснил мальчик.

— А я ничего не понимаю. Я бы и спрашивать не стал, но интересно, чем дело кончится.

В руках у мальчика был толстый древний фолиант, и он одним пальцем заложил в нём нужную страницу.

— Для десятилетнего ребёнка у моего младшего братишки весьма необычный вкус, — усмехнулся юноша, поворачиваясь к Доналу. — Он читает подряд все старые сентиментальные романы, какие только может отыскать!

— Может быть, ему просто нечего больше читать? — предположил Донал. — А вы дайте ему романы сэра Вальтера Скотта! Вот уж он обрадуется!

— Неплохая мысль, — заметил юноша, окидывая Донала оценивающим взглядом.

— Давай я посмотрю, о чём тут речь, — предложил Донал мальчику, протягивая руку к книге.

Дейви открыл книгу и передал её Доналу. На самом верху страницы Донал прочёл: «Графиня Пембрукской Аркадии». Он слышал об этом романе, но никогда его не читал.

— Серьёзная вещь! — сказал он.

— Ужасно скучная, — откликнулся старший брат.

Младший поднялся на цыпочки и пальцем показал трудное место.

— Вот, сэр, — сказал он, — вот это предложение. Вы не скажете мне, что оно означает?

— Попробую, — согласился Донал. — Но только не знаю, смогу ли.

Он начал читать с самого начала страницы.

— Да нет, не здесь, сэр! — воскликнул мальчик. — Вон там, пониже.

— Чтобы как следует понять, что означает твоё предложение, мне надо сначала узнать, о чём тут речь, — пояснил Донал.

— А–а! — протянул Дейви. — Понятно!

У него были светлые волосы и румяные щёки. Выглядел он крепким и здоровым и был, по–видимому, ласковым и послушным ребёнком.

Доналу не понадобилось много времени, чтобы понять и смысл трудного отрывка, и то, почему Дейви никак не мог его осилить. Он тут же всё ему объяснил.

— Спасибо вам, спасибо! Теперь мне всё ясно! — воскликнул тот и снова помчался вверх по холму.

— А вы, по–видимому, неплохо ладите с детьми, — сказал старший брат.

— Мне всегда хотелось как можно лучше понять невежество.

— Понять невежество?

— Вам приходилось видеть, какие необычные тени отбрасывают порой самые простые предметы? Так вот, я никогда не могу понять саму вещь до тех пор, пока не пойму её тень.

Юноша снова пристально взглянул на Донала.

— Жаль, у меня не было такого учителя, как вы, — сказал он.

— Почему?

— Может, толку было бы больше. Вы где живёте?

Донал пояснил, что остановился у Эндрю Комена, сапожника. Оба они помолчали.

— Ну что ж, до свидания, — наконец сказал юноша.

— До свидания, сэр, — ответил Донал, повернулся и пошёл к воротам.

В среду вечером Донал пошёл в гостиницу, чтобы в третий раз справиться, прибыл ли его сундук. Если он спрашивает про огромный и тяжеленный деревянный ящик, ответил хозяин, то да, его привезли сегодня утром.

— На нём написано «Донал Грант», — пояснил Донал.

— Я его не разглядывал, — проворчал хозяин. — Он там, во дворе.

Донал вошёл в дом и направился к выходу на задний двор. Проходя мимо общей залы, он увидел, что там сидит несколько человек — судя по виду, местных завсегдатаев, — и услышал, как они говорят о графе, владельце замка. Он ничего не спросил у Эндрю насчёт повстречавшегося ему юноши, потому что знал, что сапожник считает себя не вправе говорить о семье, где служит его внучка. Но если о чём–то говорят в открытую, то, наверное, нет ничего страшного в том, чтобы послушать! Донал попросил у хозяина кружку эля, прошёл в комнату и уселся за стол.

Общая зала гостиницы была вполне приличной комнатой с гладким, выскобленным полом. Сейчас в ней собралось довольно пёстрое общество, состоящее из окрестных крестьян и местных жителей. Все они зашли в «Герб лорда Морвена», чтобы пропустить рюмочку–другую после долгого торгового дня. Один из гостей был явно не из местных краёв, и здешние жители наперебой рассказывали ему о городских делах и обитателях.

— А я вот помню покойного графа, — заговорил седой морщинистый старик как раз в тот момент, когда в зале появился Донал. — Совсем был не такой, как нынешний. Бывало, сядет рядом, поговорит, даром, что он граф, а я голь перекатная. И сам что–нибудь расскажет, и твои новости выспросит, и рюмочку вместе с ним пропустишь. Вот был человек! А этот? Видели вы хоть раз, чтобы он с кем словом перекинулся?

— А как он вообще титул заимел, а? — спросил дородный краснощёкий крестьянин. — Он же покойному графу, вроде, седьмая вода на киселе?

— Как бы не так! Он ему самый что ни на есть родной брат! Так что титул ему достался по полному праву, только вот вместе с титулом ни земли, ни замка. Так что он тут живёт, пока племянница не подрастёт и не вступит в наследство. Он и раньше сюда частенько наезжал, пока брат ещё был жив. Они ничего, дружили. А леди Арктура — это надо же такое имечко девушке придумать, прости Господи! — говорят, её прочат в жёны молодому графу. Только всё равно странное это место, нехорошее, и слухов всяких про него полно. Слышал я, что графа вообще никто не видит и не знает, кроме его собственного слуги. Я–то сам и близко к замку не подойду, ни за какие коврижки.

— Что ж, — промолвил ещё один крестьянин с соломенными волосами и бледным лицом, — мы знаем, что сказано в Писании. Господь накажет беззаконие отцов в детях до третьего и четвертого рода. Кто знает, может, в замке оно и свершилось уже.

— Кто знает, — подхватил мужчина, который сильно походил на судью несмотря на густую бороду и общее пренебрежение к собственной внешности. — Может, грехи отцов кое–кому из нас тоже припомнятся. И даже скоро.

— Да ты сам посуди, разве это справедливо? — возразил ему другой. — Поди–ка расхлебай, что там творили наши родители!

— А кто мы такие, чтобы спорить с волей Всевышнего? — снова заговорил мужчина судейского вида. — Божьи пути — не наши пути. Где нам, смертным, их понять? Божья правда всё равно свершится.

Донал почувствовал, что промолчать — значит утаить свидетельство об истине. Он не хотел ввязываться в спор, чтобы самому не допустить несправедливости и не уязвить правого. Однако молчать ему тоже не хотелось. Он придвинулся к столу.

— Разрешите и мне вставить словечко? — спросил он.

— Да говори, коли есть чего сказать. Вольному воля.

— Тогда я вас кое о чём спрошу, если можно.

— Спросить–то всегда можно. Вот ответа обещать не могу, — сказал тот, что с бородой.

— Тогда скажите, друзья, что вы называете Божьей правдой.

— Это тебе любой скажет. Божья правда — это наказание за грех. С каждым грешником Бог поступает по его беззакониям.

— Какое однобокое у вас представление о Его правде! — покачал головой Донал.

— Это ещё почему?

— Я бы сказал, что Божья правда — это когда всё по–честному, и состоит она в том, что с каждым — будь то зверь, человек или хоть сам дьявол — Бог поступает по справедливости.

— Ой ли? — усомнился крестьянин, по виду погонщик скота. — Но ведь мы должны держаться Слова Божьего, а там написано, что беззакония отцов накажутся в детях до третьего и четвёртого рода. Какая в этом справедливость, убей не пойму!

— А ты, Джон, лучше не суди о том, чего не разумеешь, а то в Судный день проснёшься не в том месте, — вставил старик.

— А мне, может, хочется понять! — упорствовал тот. — Я же не говорю, что Господь поступает неправильно. Просто не пойму, в чём тут справедливость.

— Может, она и есть, только ты её не видишь?

— Пусть и так, только почему я не могу сказать, что я её не вижу? Разве слепому нельзя говорить, что он слепой?

Никто не нашёлся, что ему ответить, и, помолчав, Донал опять заговорил:

— А по–моему, — сказал он, — прежде чем судить, справедливо это или нет, сначала нам надо понять, что же имеется в виду, когда в Писании говорится о беззакониях отцов в их детях.