— Почему?

— Потому что такое завещание сразу наводит на мысль, что всё это было подстроено нарочно. Пожалуй, его даже можно было бы опротестовать.

— Почему «можно было бы»? А сейчас нельзя?

— Сейчас о нём даже говорить не стоит. Если ваш брак действителен, то завещание теряет силу.

— Я этого не знал, да и Арктура, наверное, не знала. Или просто хотела убедиться, что так или иначе всё будет, как она задумала. Может, она надеялась, что если люди не признают нашего бракосочетания, то в силу вступит завещание? Но я и правда ничего об этом не знал.

— Не знали?

— Конечно, нет.

Мистер Грэм ничего не ответил. Он впервые усомнился в честности своего собеседника.

— Мне хотелось бы немножко с вами поговорить, — продолжал Донал. — Скажите мне вот что: будучи управляющим, несёте ли вы свои обязанности только перед владельцем земли или у вас есть долг и по отношению к его арендаторам?

— Ну, на этот вопрос ответить легко. Меня нанял владелец имения, и потому арендаторам я ничем не обязан.

Спроси его кто–нибудь другой, мистер Грэм, наверное, ответил бы несколько иначе. Но сейчас досада и недоверие заставляли его упрямо сопротивляться Доналу, что бы тот ни говорил.

— Не обязаны даже обходиться с ними по справедливости? — не унимался Донал.

— Я должен думать прежде всего о законной выгоде для своего хозяина.

— Даже если для этого вам понадобится довести бедняков до отчаяния?

— Будучи человеком подневольным, я не имею права рассуждать, что справедливо, а что нет.

— А если бы имение принадлежало вам лично? Как бы вы рассуждали тогда?

Управляли бы им исключительно ради собственного блага и выгоды для своей семьи или заботились бы о благе и выгоде всех, кто живёт на вашей земле?

— Скорее всего, я решил бы, что любое благо для моих арендаторов в конечном итоге принесёт пользу и мне самому… Кстати, если вам и впрямь хочется узнать, как я до сих пор обходился с арендаторами лорда Морвена, среди них найдётся немало вполне умных и рассудительных крестьян, которые, как вы увидите, вовсе не отличаются благорасположением ко мне лично.

— Как бы мне хотелось, чтобы вы были со мною откровенны! — вздохнул Донал.

— А я предпочитаю знать своё место, — отрезал мистер Грэм.

— Вы говорите так, как будто я переменился, — сказал Донал. — Но поверьте, я всё тот же!

С этими словами он протянул мистеру Грэму руку, попрощался и зашагал в другую сторону с горьким ощущением неудачи.

«Надо было говорить с ним совсем не так!» — огорчённо думал он про себя.

Мистер Грэм был неплохим человеком и настоящим джентльменом, но не мог понять ни мыслей, ни побуждений Донала, потому что ни разу не поднимался на его уровень существования. Человеку щедрому и искреннему всегда горько и грустно видеть, с каким подозрением встречает его мирской собрат, вечно пытающийся подловить его на нечистой игре и ищущий в его сердце то, что видит в своём собственном.

Шагая домой, управляющий раздумывал о том, что скажет сестре. Отношения у них были самые тёплые, близкие и откровенные, и теперь мистер Грэм с неудовольствием думал, что Кейт вряд ли одобрит его поведение во время разговора с Доналом. Не то, чтобы он осуждал себя за какие–то сказанные слова, но чувствовал, что в нём кипит ревность и зависть к безродному крестьянину, лишившему его законных прав. Ведь если Перси не может унаследовать титул, то и унаследовать имение он тоже не имеет права. Если бы не завещание и не эта неожиданная свадьба, он, мистер Грэм, получил бы и титул, и замок в придачу! Конечно, завещание недействительно — если только никто не станет протестовать против законности бракосочетания; но стоит отменить заключённый супружеский союз, как завещание мгновенно вступает в полную силу.

Придя домой, мистер Грэм подробно рассказал сестре обо всём, что произошло.

— Если он и правда хотел, чтобы я был с ним откровенен, зачем ему было сообщать мне про незаконное рождение Форга? Можешь представить себе подобную глупость? Что ж, как говорится, природу не скроешь и джентльменом за день не станешь!

— Джентльменом даже за тысячу лет стать невозможно, Гектор, — возразила его сестра, — а Донал Грант всегда им был, причём в лучшем смысле этого слова. И эти твои слова только показывают, что ты сердишься сам на себя. Конечно, иногда с ним бывает тяжело и неловко, это я признаю; но и это лишь тогда, когда он рассуждает обо всём с какой–то своей, непонятной точки зрения, думает при этом, что и нам следует смотреть на вещи точно так же, но не хочет прямо об этом говорить. И ведь нельзя сказать, что он обманывает или хитрит, потому что он никогда не останавливается, пока всеми силами не попытается помочь тебе увидеть то, что видит сам… Ну и что ты ему наговорил, Гектор?

— Больше ничего, только то, что я тебе рассказал. Тут дело, скорее, в том, что я не решился ему сказать, — ответил её брат. — Он попросил меня быть с ним откровенным, а я не захотел. Да и как я мог?! Если бы я отвечал ему в угоду, он подумал бы, что я пытаюсь закрепить за собой выгодное местечко. Проклятье! Лучше вообще от всего отказаться и уехать куда глаза глядят. Чтобы природный Грэм был в служении у какого–то деревенщины!..

— Он вовсе не деревенщина, — сказала Кейт. — Он учитель и поэт.

— Ба! Эка невидаль! Какой ещё поэт?

— А такой, который вполне может оказаться таким же сметливым управляющим, как и ты, когда это от него потребуется.

— Да ладно тебе, Кейт! Неужели ты тоже против меня? Мне и так тяжело всё это вынести!

Мисс Грэм ничего не ответила. Она сосредоточенно вспоминала всё, что знала про Донала, и пыталась понять, к чему он завёл с братом подобный разговор и что именно её недогадливый Гектор помешал ему сказать. Через какое–то время она ещё раз попросила брата повторить всё, что они с Доналом сказали друг другу, и, выслушав его, всплеснула руками:

— Знаешь, что я тебе скажу Гектор? — горячо и убеждённо заговорила она. — Не обижайся, но таких дурачков, как ты, во всём свете не сыщешь! Если я хоть сколько–нибудь разбираюсь в людях, мистер Грант отличается от всех, с кем нам до сих пор приходилось иметь дело. Понять его по–настоящему сможет только женщина — причём она должна быть гораздо лучше твоей сестры! Но мне всё равно кажется, что я понимаю его немного больше, чем ты. У Донала Гранта никогда не было достаточно денег для того, чтобы он научился ими злоупотреблять. У него никогда не было ни дорогостоящих привычек, ни честолюбивых устремлений. Он живёт не в домах и замках, а в мире своих книг, и внутри у него гораздо больше богатства и сокровищ, чем у самых состоятельных вельмож. Говорю тебе, он из тех, кому деньги только мешают, потому что по отношению к ним у него такое могучее чувство долга, с которым даже ужиться трудно. И хотя ему и вправду нет дела до мирских суждений, когда он с ними не согласен, он вовсе не захочет якобы идти против мира, если в чём–то с ним соглашается. Он ни за что не женился бы ради денег, но, наверное, не желает, чтобы мир думал, что он поступил именно так, и осуждал его.

— А вот тут, Кейт, ты не права! Мир только одобряет подобную изворотливость и смекалку.

— Хорошо, тогда я скажу иначе. Вряд ли он захочет, чтобы ему приписывали поступки, которые он презирает. Ведь он полагает, что послан в мир для того, чтобы чему–то его научить. Так неужели он смирится, если ему прямо в лицо кинут обвинение в том, что ради денег он готов так же рьяно вцепиться в глотку ближнему, как и любой другой человек? Да он лучше предаст себя на голодную смерть, только бы о нём такого не говорили, даже если прекрасно знает, что всё это неправда! Нет, Гектор, я уверена, что на леди Арктуре он женился не из–за денег. А вот лорд Форг — да и ты сам, Гектор, коли на то пошло! — наверняка не упустил бы такой возможности! Я думаю, что наш ненаглядный деревенщина просто пытался сказать тебе, что завещание ничего не стоит, а об их свадьбе с Арктурой лучше никому не говорить. Ты же и сам обещал ему никому ничего не говорить, разве что я сама из тебя это выпытала.