— Но, господа, — смущенно забормотал генерал, — откуда вдруг такое, я бы сказал, странное… Что же касается наших бомбардировщиков с ядерным грузом, то ведь вы и раньше знали…

— Да, генерал, — сказал Нельсон, — мы знали об этом, но сегодня мы впервые  у в и д е л и… Да, да, своими глазами увидели миллионы обугленных трупов… миллионы людей, в несказанных мучениях умирающих от лучевой болезни… Миллионы акров обеспложенной, зараженной земли… лежащие в развалинах города! У вас нет воображения, генерал, вам нельзя занимать такую ответственную должность…

— Но, господа, это же невозможно! — сердито воскликнул генерал. — В конце концов вы обязаны… Ваш метод необходим нам сейчас, как… дыхание! Вы же сами просили меня об отпуске для его разработки большого количества руды, я уже дал распоряжение, а теперь вы бесцеремонно…

Хантер поднялся во весь свой высокий рост, он как бы грозно навис над Макклифом, за ним поднялся и Нельсон.

— В самом деле, господа… так нельзя! Мы открыли сейчас в Африке новое, крупнейшее месторождение урана… и ваш замечательный метод…

— Генерал, — тихо и почти сочувственно произнес Гарри Нельсон, — вы досидели до последнего акта драмы и ничего не поняли в ней. Прощайте, генерал!

И ученые, церемонно поклонясь, пошли к двери.

Когда генерал Макклиф остался один, он громко, по старой военной привычке, чертыхнулся, затем вызвал к себе адъютанта.

— Пиши, Джонни, я продиктую тебе сейчас об этих… мерзавцах! Материал за моей подписью перешлешь лично Эдди Парсонсу.

— Слушаю, генерал.

Макклиф выложил на стол свои большие руки и, прихлопывая кулаками по столу в такт своим словам, начал диктовать:

— «Сегодня утром у меня в кабинете профессора Гарри Нельсон и Джордж Хантер, руководители физической лаборатории, находящейся в ведении научно-исследовательского управления министерства обороны, имели дерзость заявить, что отныне прекращают всякую работу в военно-атомной промышленности… Они отказались также от дальнейшей разработки открытого ими в  н а ш е й  лаборатории, на  н а ш и  доллары, с помощью  н а ш е й  научной аппаратуры нового, исключительно эффективного и весьма дешевого метода разделения урана на изотопы. Между тем этот метод, открывающий новую страницу…».

— Приветствую вас, коллега! — дружеским тоном произнес Эдвард Парсонс, встречая профессора Хантера на пороге своего кабинета.

Это был малорослый, полный человек, с большим белым лицом, гладким, зеркально-блестящим черепом, выпуклыми, рачьими глазами, в золотых очках, которые он то и дело снимал и тщательно протирал белоснежным носовым платком; одет он был в строгий, черный костюм и чем-то напоминал католического патера, таящего под внешним благообразием все семь смертных грехов; голос у него был высокий, легко переходящий в визг. Он имел право именовать Хантера «коллегой»: несколько лет назад Парсонс, ныне видный работник центрального разведывательного учреждения страны, занимал профессорскую кафедру по ядерной физике в одном из американских университетов, переписывался с Хантером по интересовавшему их обоих научному вопросу и дважды встречался с ним на съездах физиков.

В ответ на приветствие Парсонса Хантер лишь чуть склонил голову.

— Что вам от меня угодно? — спросил он официальным тоном.

— Что мне от вас угодно? — ласково улыбнувшись, повторил Парсонс. — Прежде всего, дорогой коллега, чтобы вы сели в это удобное кресло и почувствовали себя как дома. Прошу вас!

Хантер молча шагнул к креслу, Парсонс уселся против него, колени в колени.

— Ну-с, как мы живем, как наше здоровье? — спросил он с доброй пытливостью домашнего врача.

Хантер поднял на Парсонса холодный взгляд огромных под оптическими стеклами глаз. В отличие от своего друга Нельсона, человека жизнелюбивого, наделенного вдохновенным даром научного мышления, с умом острым и насмешливым, Джордж Хантер был натурой суровой, сухой, многотерпеливым подвижником науки.

— Что вам от меня угодно? — повторил он слово в слово тот же вопрос.

— Что мне угодно… — с грустью сказал Парсонс. — Что мне угодно… Уж не полагаете ли вы, коллега, что если профессор Эдвард Парсонс работает сейчас в разведке, то он утратил всякий интерес к науке? Нет, коллега, никогда еще Эдвард Парсонс не был так страстно заинтересован в научном прогрессе, как сейчас, когда от нас, ученых, зависит гегемония нашей дорогой родины над всем миром.

— Что вам от меня угодно? — в третий раз повторил Хантер. — Зачем вызвали вы меня сюда?

— О нет, коллега, я не вызвал вас — я вас  п р и г л а с и л, и выражаю вам благодарность, что вы приняли мое приглашение. Прежде всего позвольте вас поздравить с замечательным открытием, которое вы сделали совместно с профессором Нельсоном. Ваш новый метод разделения урана на изотопы позволит нам сократить наш военный бюджет, или, вернее, при тех же затратах удвоить, утроить производство ядерного оружия. Надеюсь, вы отдаете себе отчет, коллега Хантер, какое великое преимущество даст нам это над Советами? Вот когда мы заставим их, наконец, потесниться…

— Я не считаю нужным говорить с вами об этой нашей работе.

— Но, коллега Хантер… — тонко улыбнулся Парсонс. — Хотя мне и по душе ваша осторожность, но со мной, право же, вы можете быть вполне откровенны. Более того, — он подпустил чуть-чуть сухости в интонацию, — вы  д о л ж н ы  быть откровенны со мной!..

Хантер встал с кресла.

— Или вы скажете, наконец, что вам от меня угодно, или я уйду отсюда.

— Что же, извольте, — резко сказал Парсонс. — Прошу вас сесть и внимательно меня выслушать. Мне стало известно, что вы и Нельсон разработали новый, чрезвычайно простой и дешевый метод разделения урана, но решили утаить его от нашей атомной промышленности и вообще прекратить работу в руководимой вами лаборатории. Я полагаю, что мы — наше учреждение — имеем право знать причину, которая побудила вас к подобным действиям, затрагивающим интересы нашей обороны…

Хантер считал ниже своего достоинства вносить эмоцию в свой ответ этому профессору от разведки, он искал самую краткую формулировку.

— Мы с Нельсоном, — сказал он, — пришли к убеждению, что правительство, которое с  а г р е с с и в н о й  ц е л ь ю  способствует усовершенствованию и накоплению запасов ядерного оружия, совершает преступление против своей страны и против человечества. Вот почему мы решили порвать с военно-атомной промышленностью и прекратить дальнейшую разработку нового метода.

— Давно ли вы пришли к такому убеждению?

— Давно. Но у нас еще оставались сомнения, колебания.

— Так, так, понятно, — зло ухмыльнулся Парсонс. — В этих идеях нет ничего нового. Их импортирует в Соединенные Штаты большевистская Россия, притом в золотой упаковке. Разумеется, я не могу подозревать вас в корысти, Хантер, ни вас, ни Нельсона. Патент на ваш метод разделения урана принес бы вам миллионы. Вы просто жертва самой примитивной пропаганды. Что же, бывает, что и человек травится ядом, который разбросан для крыс.

— Я ответил вам на ваш вопрос, мистер Парсонс.

— Да, Хантер, ответили… И все же вы не оставите работу в лаборатории министерства обороны и немедленно займетесь проверкой и доработкой вашего метода. Урановая руда будет вам предоставлена в любом количестве. Сколько вам требуется?..

Хантер встал с кресла и направился к двери.

— Профессор Хантер, — крикнул вслед ему Парсонс, — дело идет о судьбе вашего сына!

Хантер невольно остановился.

— Что, что такое? — В голосе его звучало тревожное изумление. — О судьбе моего сына?..

— Именно, Хантер, о судьбе вашего единственного сына Ричарда.

Хантер вплотную подошел к Парсонсу, тот чуть отклонился, словно опасаясь удара по лицу.

— Это что — шантаж?

— Ну зачем же так резко, Хантер: шантаж! Не скрою от вас, однако, что высокие цели, к которым мы стремимся, оправдывают многое…

— До вас эту фразу не раз говорил Геббельс, а проводило ее в жизнь гестапо.