Перед Брокаром стоял сейчас тот самый Стамп, с лестничной площадки, — угрожающе решительный, с безжалостными глазами, — и он снова ощутил былой трепет.

— Вы правы, — продолжал Стамп, — человек, которому нечего терять, — опасное животное. Вот вам чек на тысячу франков. Теперь вам есть что терять, и надеюсь, вы снова станете человеком, то есть обыкновенным трусливым животным. И зарубите себе на носу, — Стамп шагнул к Брокару и согнутым пальцем несколько раз пребольно стукнул его по переносице, — зарубите себе на носу: я не из тех, кто поддается шантажу! Хотите служить мне — извольте, мне такие отпетые люди нужны! Заслу́жите — будете кормиться, да еще как! А за прошлое — ни гроша! Всё!..

— Одной тысячи мне мало…

— Я сказал: всё! — Стамп железной рукой ухватил Брокара за ворот пиджака.

— Право, я заслужу…

— Сначала оденься, обуйся, приведи себя в должный вид, ты, оборванец! — уже добродушно заключил Стамп. — В таком виде ты годен только на свалку! А когда понадобишься мне, я дам тебе знать! Сам же сюда — ни ногой!..

И Стамп подтолкнул гостя к двери.

— Антуан, проводите мосье Брокара!..

Брокар пришел в себя только на улице, в правой руке у него был крепко зажат чек на тысячу франков. Не сделал ли он опять глупость, не поддался ли слабости? Не мог ли он настоять хотя бы на двух тысячах? Не вернуться ли ему назад? Этот Стамп явно струсил, раз нашел нужным раскошелиться хотя бы на тысячу!..

Нет, нет, начать все сначала у него не хватит сейчас сил, его до конца вымотала эта встреча! Прежде всего надо поесть, а то его просто шатает от голода. И тут Брокара охватило вдруг восторженное, ликующее чувство, он готов был петь, кричать, пуститься в пляс. Час назад у него не было на что пообедать, а сейчас он может зайти в любой, самый дорогой ресторан, потребовать самых дорогих блюд, тонких вин! И то же самое будет завтра, послезавтра, через неделю, через месяц! А впереди — еще тысячи и тысячи, этот тип теперь у него в руках, недаром обещал он ему, Брокару, какие-то сверхвыгодные дела! Браво, Брокар, браво, наконец-то ты на верном пути!..

«Все это так, дорогой мой, — ласково улыбнулся себе самому Брокар, стоя перед зеркальным стеклом витрины, где отражалась его потрепанная фигура, — но в таком виде ты и действительно годен только на свалку, как сказал твой новый приятель Альбер Стамп. Ни один уважающий себя швейцар не пропустит тебя в ресторан, а в бистро́ ты и сам теперь не пойдешь. Так не лучше ли еще немного потерпеть и привести себя «в должный вид», как сказал тот же Альбер Стамп?..»

Не прошло и часу, как порог лучшего парижского ресторана «Шато», выстроенного в стиле средневекового замка, переступил немолодой, худощавый, элегантный господин; в этом господине нелегко было признать Эмиля Брокара, нищего изобретателя чудодейственных снадобий.

Было еще совсем светло, когда мосье Эмиль Брокар, сопровождаемый угодливыми поклонами великолепного швейцара, вышел из ресторана «Шато» на шумную и многолюдную в этот час улицу. Трудно передать словами то чувство физического и душевного довольства, какое испытывал сейчас Эмиль Брокар. Желудок его был насыщен самыми изысканными блюдами, какие только числились в меню модного столичного ресторана, в крови играло тончайшее из вин, созданных знаменитыми французскими виноделами, душа была полна радостных надежд и ожиданий. Куда же податься теперь? О, только не домой! Брокар с презрением подумал о своей убогой, запущенной комнате, ему казалось, что он уже никогда более не вернется туда. И подумать только, что сегодня утром он все свои надежды возлагал на дрянную фарфоровую чашку, которая покоится ныне в урне для мусора! Да, не пришлось этому скареде, папаше Ледрю, поиздеваться над ним. Кстати, не заглянуть ли ему в лавчонку Ледрю, возможно, у него еще сохранилась старинная пенковая трубка, которую он, Брокар, вынужден был уступить ему за гроши на прошлой неделе.

— Ну-ка, признайтесь, дорогой Брокар, кого вы отравили или ограбили?

Такими словами приветствовал папаша Ледрю появление мосье Брокара, когда, пристально вглядевшись, узнал в нем давнего своего клиента.

— Я пришел к вам не за тем, чтобы выслушивать ваши дурные остроты, — надменно парировал Брокар. — Я хочу выкупить у вас мою пенковую трубку. Хотя я и не курю, но эта трубка дорога мне как память. Надеюсь, она еще цела?

— Увы, нет! Сегодня утром у меня приобрел ее Музей материального быта восемнадцатого века, милейший Брокар! И за сущую безделицу — за ничтожные двадцать франков!

— Я заплатил бы вдвое дороже, — хвастливо заметил Брокар. — Вы прогадали, Ледрю.

— Сорок франков? — при всей своей полноте папаша Ледрю проворно вскочил с места. — За такую сумму я готов немедленно расторгнуть сделку с музеем — они еще не внесли денег! Только для вас, дорогой друг! — Он полез под прилавок, извлек оттуда трубку и протянул ее Брокару. — Только для вас!

Брокар скрепя сердце достал из бокового кармана изящный замшевый бумажник и двумя пальцами вытянул оттуда сорок франков.

— Да будет вам стыдно, Ледрю, — сказал он с тонкой улыбкой богатого и знатного барина, — вы нажили на бедном мосье Брокаре почти триста процентов!

— О, не обессудьте, дорогой мосье, одинокого, больного старика! — с восторженным подобострастием воскликнул папаша Ледрю. — Кто пригреет, кто накормит папашу Ледрю, когда у него не станет более сил работать? Вот и приходится…

— Вы старый лицемер, Ледрю, — игриво погрозил ему пальцем Брокар. — Но да простит вас всевышний!

— Да простит… — смиренно повторил папаша Ледрю и тут же, без всякого перехода, затараторил: — А не могу ли я предложить вам, мосье, кое-что из моих последних новинок: набор японских вееров, чучело фламинго, шахматы из фарфора, старинную раму от картины Рембрандта, самые чувствительные в мире аналитические весы…

— Нет, Ледрю, это не то, что может заинтересовать меня, — с важностью сказал Брокар. — Вот если бы вы предложили мне старинную золотую луковицу или, скажем, подлинную миниатюру Изабе… А что это у вас там за ящичек?

— Пустяки, мосье, коллекция камешков. Но ящик рекомендую — настоящее палисандровое дерево!

— А ну, покажите!

— Прошу вас, мосье. Если ящик вас интересует, камешки можно и выбросить…

Да, настоящий палисандр. Брокар вынул из ячейки один камешек и повертел его перед глазами. Второй, третий, четвертый, пятый, шестой… Так, так! Но на седьмом он задержался. Более того: он впился в него взглядом. Нет, нет, ошибки тут быть не может: как-никак, он два года изучал в Сорбонне геологию, прежде чем предпочел ей фармацию. Главное же, в этой коллекции представлено именно то сочетание минералов, какое бывает лишь в одном-единственном случае. Все они взяты, несомненно, из одного рудного участка.

— С чего это вы стали интересоваться минералогией, Ледрю? — заговорил, наконец, Брокар, с трудом овладев собой.

— А почему бы и нет? — холодно отозвался папаша Ледрю, он успел уже кое-что подметить в поведении Брокара. — Мне интересно все, что интересует моих покупателей. А вас, кажется, заинтриговали эти камешки, мосье?

— Да, — беспечно улыбнулся Брокар, — особенно же то, что они упрятаны в ящик из настоящего палисандра… Откуда у вас эта коллекция, Ледрю?

— Коммерческая тайна, мосье.

— Цена этому ящику?.

— С камешками, мосье, или без камешков?

— Ну, с камешками…

— Сто, мосье, — невозмутимо сказал папаша Ледрю. — Сто франков. Редкая вещь…

— Вы, конечно, шутите, Ледрю.

— Нет, мосье.

— Но, Ледрю, этой вещи красная цена пятнадцать франков!

— Как вам угодно, мосье.

— Ну, скажите тридцать, наконец, пятьдесят франков, и я заберу у вас эту вещь! — почти умоляющим голосом заговорил Брокар. — Нельзя же так в самом деле…

— Сто, мосье.

Папаша Ледрю играл в беспроигрышную игру. Своим наметанным глазом он видел, что Брокар внутренне весь дрожит от захватившего его азартного чувства и без этих камешков из лавки нипочем не уйдет. Такие случаи встречались нечасто, и Ледрю научился использовать их до конца: покупатель, влюбившийся в какую-нибудь вещь, бился в его цепких руках, как в капкане, и затем неизбежно сдавался.