— Вот именно, мосье Брокар, — подчеркнуто сказал посетитель. — Именно так я и буду считать.

С этим он повернулся и вышел.

И тут Брокара осенило. Да это же бездонный сундук, из которого он сможет черпать золото до конца своих дней! Надо только выследить этого человека, узнать его имя, общественное положение, адрес! А главное — для какой цели приобрел он мортуин и как воспользуется им! Тут дело явно попахивает аферой, быть может преступлением, и дураком будет он, Брокар, если не урвет свою долю у этого типа!..

Брокар распахивает выходную дверь, прислушивается. Тишина. Неужто этот тип уже успел сбежать с лестницы и сейчас шагает по улице, затерявшись среди прохожих? Не касаясь перил, перескакивая ступеньки, с зашедшимся сердцем мчится Брокар вниз. Нет, на этот раз он не выпустит фортуну из рук, он оседлает ее, пришпорит, погонит галопом! Четвертый, третий, второй этаж… И тут Брокару почудилось, будто он со всего разбега стукнулся лбом о каменную стену: на площадке второго этажа, обратясь к нему лицом, заложив руки за спину, стоял его недавний посетитель.

— Я ожидаю вас целых две минуты, — сказал он спокойно. — Я уже готов был поверить, что вас и в самом деле нет на свете. — Тут лицо его исказилось гримасой злобы, и он выкрикнул коротко, отрывисто, как кричат собаке: — Марш на место!

Брокар как-то вдруг сгорбился, повернулся и, тяжело опираясь на перила, двинулся вверх по лестнице…

Какой шанс упустил он тогда, какие возможности не сумел использовать! Правда, он пожил целый месяц в полное удовольствие, ни в чем себе не отказывая. Но с того памятного вечера, когда он небрежно бросил последние пять франков «на чай» официанту в одном из дорогих ресторанов Парижа, началась самая печальная полоса его жизни. Он растерял за это время всю свою клиентуру. Раньше к нему наведывалась за дешевыми «чудодейственными» лекарствами беднота, не имевшая возможности лечиться у врача; окрестные проститутки охотно пользовались «нестираемыми румянами Эмиля Брокара»; старые чиновники на пенсии пытались с помощью его снадобий вернуть утраченную молодость. А теперь ему редко-редко перепадал десяток-другой франков, и за год нужды он успел спустить папаше Ледрю все вещи, имевшие какую-либо ценность. И вот сегодня он дошел, наконец, до крайности: в доме нет ни гроша, даже ни одной вещи, которую можно было бы обратить в деньги.

Чем так жить, не лучше ли принять смертельную дозу мортуина? Все равно от него нет никакого проку, так пусть сослужит своему изобретателю последнюю службу!.. Нет, нет, такой конец недостоин его, Брокара! Как? С его умом, знаниями, энергией подохнуть в этой квартиренке, как крыса, наглотавшаяся мышьяку? И это в то время, когда всякая нечисть — невежды и дураки — гребет деньги лопатами? Пусть у него пустое брюхо, пусть нет у него денег на обед, но он еще жив, жив, жив, черт побери, и вовсе не намерен сдаваться!..

Брокар оглядел свое убогое жилье, кинулся к лабораторному столу, ухватил старинную фарфоровую чашку, на дне которой темнел какой-то затвердевший осадок, сбежал с лестницы и зашагал к папаше Ледрю.

Старинный узкий переулок, где торговал папаша Ледрю, ответвлялся от одной из центральных, наново застроенных улиц города. Это была улица больших магазинов, за их сверкающими витринами были выставлены всевозможные товары: дорогое белье и ткани, мужская и женская одежда, сшитая по последней моде, радиоприемники и холодильники новейших образцов, драгоценные ювелирные изделия, тончайшие духи. Брокар любил бродить по этой улице, он подолгу останавливался у витрин, предаваясь мечтам о своем блистательном будущем, когда вся эта роскошь станет для него доступной. Но сегодня ему было не до мечтаний, его занимало совсем иное: даст ли что папаша Ледрю за старинную, но попорченную химикалиями фарфоровую чашку, которая досталась ему, Брокару, еще от покойных родителей?..

Вот он стоит с хмурым, озабоченным видом на тротуаре, против переулка папаши Ледрю, нетерпеливо ожидая, когда, наконец, остановится нескончаемый поток автомашин. С завистью профессионального неудачника глядит он на проплывающие мимо него «рамблеры», «мерседесы», «лансеры», «темпесты», «пежо», «корветы», «ящеры», в которых сидят сытые — уж во всяком случае, сытые — люди, глубоко равнодушные к тому, что Эмилю Брокару сегодня нечего жрать. А ведь он готов  н а  в с е, этот Эмиль Брокар, право же, у него нет никаких убеждений и предрассудков, одна только неуемная злость на судьбу, которая вот уже двадцать лет обносит его своими благами. Не смотрите, что он плохо одет, что костюм его в пятнах, что воротник рубашки не первой свежести, что он скверно выбрит, что от недоедания у него посерело лицо и впали щеки, что от крыльев носа идут к углам рта две глубокие борозды. Он еще способен на многое, только позовите его, только укажите, к чему приложить дремлющие в нем силы, а уж он…

Незнакомец! Тот самый незнакомец, что два года назад являлся к нему, Брокару, за мортуином! Он, он, в этом нет никакого сомнения! Брокар узнал бы это лицо среди тысяч, оно накрепко запечатлелось в его памяти в тот знаменательный день, на лестничной площадке второго этажа, когда разъяренный незнакомец прогнал его от себя, словно нашкодившего пса! Сейчас он небрежно развалился в дорогом, лимонного цвета лимузине, который медленно продвигался в потоке автомашин. Рядом с ним сидела совсем юная девушка, лет восемнадцати, одетая с такой же скромной элегантностью, как и незнакомец. Улыбаясь, она в чем-то убеждала его, а он согласно и вместе снисходительно кивал в ответ головой.

Несмотря на безотчетный страх, какой внушал ему этот человек, Брокар ощутил сейчас в себе отчаянную решимость. Что ему, черт побери, терять? Что осталось у него, кроме загаженной фарфоровой чашки? Теперь или никогда! Надо призвать этого темного дельца к ответу, вцепиться ему в самое горло! «А ну, признавайся, на что потребовался тебе мой мортуин? Кого и с какой целью спровадил ты, пусть бы и на время, на тот свет? Сколько денег нажил на этой афере? Надо думать, немало! Так вот, изволь поделиться со своим компаньоном, не то он быстро упрячет тебя в тюрьму!..» Так, в крайнем возбуждении, бормотал про себя Брокар, шагая по краю тротуара вслед лимузину и ни на миг не упуская его из виду. Но скоро лимузин вырвется из уличной тесноты на простор площади, и шофер даст полный ход. Что же делать тогда — нанять такси? Но у него нет ни сантима!..

Подобно реке, текущей в море, улица все быстрее устремлялась к уже светлевшей вдали площади. Брокар прибавляет шаг, он уже почти бежит, расталкивая прохожих, те возмущенно глядят ему вслед. А лимузин, все убыстряя ход, мчится к площади.

Не кинуться ли ему наперерез машине, встать на ее пути? Будь что будет! Брокар готов осуществить свое отчаянное намерение, но лимузин уже огибает площадь. Все пропало! Брокар еще следит взглядом за ярким, лимонно-золотым корпусом лимузина, но тот уже вне пределов досягаемости. И вдруг происходит чудо, да, да, настоящее чудо! Лимонно-золотистое пятно застывает на месте: шофер, сделав резкий поворот, подкатывает к подъезду нарядного шестиэтажного, из красного гранита, дома по правую сторону площади, выскакивает из кабины и распахивает дверь. Брокар на бегу видит, как из машины выходит незнакомец, за ним девушка, он помогает ей сойти, и оба исчезают в подъезде. Шофер открывает багажник, достает тряпку и начинает усердно драить машину.

— Дружок, — еще задыхаясь от бега, обратился к нему Брокар, — не скажешь ли, как пройти на площадь Оперы?

— Ступай вон туда, — нелюбезно отозвался шофер, молодой мордастый парень, и сделал неопределенный жест рукой. Если бы Брокару действительно нужна была площадь Оперы, он не извлек бы из этого жеста ни малейшего указания.