Стамп бросился к телефонной будке и набрал секретный номер, по которому в случае настоятельной необходимости имел право звонить Хеллсу.

— Дайте двадцать восьмую!

— В двадцать восьмой никого нет.

— Неправда, сейчас же дайте мне двадцать восьмую!

Короткий щелк: на том конце положили трубку. Стамп снова набрал тот же номер.

— Я требую двадцать восьмую, дело большой важности и срочности!

— Там никого нет!

— Ложь! — бешено заорал Стамп. — Там незаконно допрашивают некую Клод Жильбер, и если вы тотчас же не дадите мне…

Стамп знал, что грубо нарушает строжайшие правила общения со своим секретным начальством, но ему было сейчас не до того. Впрочем, с таким же успехом мог он кричать в пустоту: на том конце провода снова послышался щелк. Однако он не в силах был остановиться, признать свое бессилие и продолжал звонить раз за разом.

Наконец он бросил трубку на рычаг и поехал к себе в гостиницу. Если бы не Клод, ему следовало бы сейчас просто удрать куда глаза глядят, пока Хеллс не захлопнул капкан. А, будь что будет!..

Войдя в свою комнату, Стамп проглотил огромную дозу снотворного и, как был, в одежде завалился на диван. Главное сейчас — забыться до утра, а там, быть может, все обернется к лучшему…

Вероятно, он хватил слишком большую дозу, и она плохо сработала. Во всяком случае, он проспал не более трех часов и проснулся внезапно, словно от внешнего толчка. За окнами уже белеет рассвет: пять, шесть часов утра. Не вставая с дивана, Стамп безотчетно поворачивает голову к двери: там стоит Клод. Он вскакивает с дивана, хочет шагнуть к ней, но что-то удерживает его. Это совсем другая Клод. Клод, которая все знает.

— Скажите, это правда? — произносит она тихо, без всякой интонации.

— Что, Клод?

— Вы понимаете, о чем я спрашиваю.

— Ну, правда! — развязно говорит Стамп, все равно в том состоянии, в каком находится Клод, она мгновенно отличит ложь от правды. — Что ж тут такого? Ты должна гордиться, что ты дочь женщины, удостоенной личной благодарности рейхсфюрера Гиммлера, а твой отец — заслуженный генерал СС, кавалер рыцарского креста. Сейчас, когда в нашей Германии снова…

— Значит, правда.

Клод отворачивается от него, открывает дверь, выходит из комнаты.

— Клод, Клод!

Стамп бросается вслед за ней, но она быстро уходит по коридору к лифту. Следовать за Клод в таком растерзанном виде ему не к лицу, да в этом нет и надобности. Теперь, когда ей стало известно, что он приходится ей родным отцом, она, конечно, быстро утешится, перестанет ломаться и сегодня же вернется к нему.

«Может, так и лучше, — решает Стамп. — Эти ложные отношения уже давно тяготили меня».

Он снова ложится спать, видимо, действие снотворного еще не кончилось. Будит его телефонный звонок.

— Хелло!

— Мистер Стамп? — спрашивает медленный, немолодой женский голос.

— Да, это я.

— С вами говорит миссис Джесси Вуд.

— Да, да, я слушаю вас, миссис Вуд!

Это хозяйка пансиона, где живет Клод.

— Мистер Стамп, большое несчастье… — в трубке слышится всхлип.

— Говорите, ну, говорите же!

— Мисс Клод… отравилась… умерла… Бога ради приезжайте скорее… я в отчаянии…

Когда Парсонс вошел в его кабинет, Хеллс сразу решил, что предстоит важный разговор: тот работал в другом конце города и, как старший по положению, мог вызвать Хеллса к себе. Если же не сделал этого, значит имел в виду своего рода «тонкость»: подчеркнуть важность поручения и одновременно особое доверие, оказываемое подчиненному.

— Ну, Хеллс, как наша красотка? — игриво начал Парсонс. — Какая же разведка вдохновила ее на романтическое приключение с нашим юным Фредом Коллинсом? Или я утратил всякое чутье, и тут всего лишь банальная интрижка, не имеющая ни малейшего отношения к девяносто второму элементу менделеевской таблицы?

— Ваше чутье не обмануло вас, Парсонс: разведка.

— Да ну? Советская?

— Нет, Парсонс, боюсь, они не нуждаются в этом. Немецкая. Боннская. И если бы не мои парни, нашего Коллинса уволокли бы вчера силой в Европу…

И Хеллс рассказал Парсонсу о неудавшейся попытке Клод заманить Фреда Коллинса на готовое к отплытию судно «Граф Отто Бисмарк» и о той роли, какую играл в этом замысле Стамп.

— Ого, я вижу, боннская разведка здорово оперилась, если пустилась в такой рискованный полет! Надо дать им слегка по рукам, мы вовсе не намерены делиться с ними нашим Атомным Бизнесом, пусть довольствуются готовой продукцией… Но Стамп! Что предлагаете вы делать с этим негодяем, Хеллс?

— Поскольку его постигла горькая неудача, — Хеллс усмехнулся, — он, мне кажется, заслуживает снисхождения. К тому же в качестве двойника он еще может оказать нам немало услуг. Словом, будем держать его на короткой сворке и строгом ошейнике!

— Не возражаю. Ну, а простачок Коллинс не усомнился после этой истории в своей красотке?

— Ничуть. Мои парни так ловко обделали дельце, что он ровным счетом ничего не заподозрил.

— Значит, по-прежнему пылает любовью… к боннской разведке? Так?

— Так.

— Что же, пригласите красотку к себе и внушите ей, что отныне она должна представлять при особе Коллинса не организацию Гелена, а наше скромное учреждение. Если удастся — выдайте ее за него замуж. А Стампа отошлите поскорее в Париж…

— Я восхищен вашей изобретательностью, — растроганным голосом сказал Хеллс, хотя в словах Парсонса не было для него ничего нового. — Но, увы, ваше предложение неосуществимо.

— Это почему же? — строго спросил Парсонс.

— Красотки уже нет в живых.

— Что-о?

— Видите ли, Парсонс, с ней случилось примерно то же, что и с профессором Хантером…

Это был ловкий ход: Хеллс одним ударом выбил оружие из рук разгневанного начальника.

— Что вы хотите этим сказать? — нахмурился Парсонс.

— Я хочу сказать, что с людьми становится все труднее работать. Они утратили — как бы это выразиться? — всякую прочность.

— Да, да, — поспешно согласился Парсонс, — в этом есть доля истины!

— В моем распоряжении, — продолжал Хеллс эпическим тоном, — имелся серьезный материал, с помощью которого я рассчитывал связать красотку по рукам и ногам. Так бы оно и вышло, но средство, как и в случае с Хантером, оказалось слишком сильным: сегодня на рассвете красотка приняла летальную дозу веронала и умерла. Таким образом, единственный мост, по которому мы могли проникнуть в сердце Коллинса, а через сердце — в его мозг, оказался разрушенным…

— Вы очень образно выражаетесь, Хеллс. Однако босс менее всего ценит в своих сотрудниках красноречие.

— Я не сомневаюсь, Парсонс, что вы в качестве моего  т о в а р и щ а  п о  н е с ч а с т ь ю  замолвите за меня доброе слово боссу.

— Вы наглец, Хеллс, но на этот раз ваша взяла, и мне поневоле придется за вас распинаться.

— Благодарю вас. А что нам делать с этим злополучным методом? Может, повести на Коллинса прямую атаку? В конце концов он не более как самонадеянный мальчишка!

— Вы склонны к упрощению, Хеллс, мне это очень не нравится в вас, — взял реванш за свое поражение Парсонс. — Я третьего дня вызвал этого «мальчишку» к себе, бился с ним несколько часов и пришел к заключению, что легче высечь искру из льда, чем вытянуть из Коллинса его тайну. Конечно, можно прибегнуть и к более убедительным доводам, но не забудьте, что за Коллинсом стоит Гарри Нельсон, с этим приходится считаться. А теперь еще и эта последняя наша надежда сбежала на тот свет… Вы провалили очень серьезное мероприятие, Хеллс!

— Я сожалею об этом.

— Давно бы так. Надеюсь, вы сделаете для себя все выводы из этой прискорбной неудачи.

— Не премину, — с ложным смирением отозвался Хеллс. — Но скажите, неужели исчерпаны все возможности добраться до этой тайны?

— В сущности, все. Я сделал последнюю попытку: подослал к Нельсону сына одного его близкого друга, но этот парень оказался дураком, и Нельсон вскоре прогнал его… — Парсонс снял с носа очки, тщательно протер их носовым платком. — Однако перейдем к делу, которое привело меня сегодня к вам, Хеллс.