— Увы, сэр, я подчиняюсь только начальнику тюрьмы.

Молчание, слышно лишь взволнованное дыхание Мастерса.

— Ладно, Сайкс, я сам поеду к вашему начальнику и возьму предписание!

— Он спит сейчас, сэр. Быть может, ваш заключенный потерпит как-нибудь до утра?..

— Ну и черт с ним, что спит, я вытащу его из постели! — Мастерс бросил трубку на рычаг. — Мой заключенный не потерпит как-нибудь до утра, ты, старая тюремная крыса!..

Мастерс запер кабинет, поставил у двери полисмена и умчался на своей маленькой двухместной машине в другой конец города. Начальник жил при тюрьме, и когда Мастерс заявился к нему на квартиру, то вызвал своим появлением целый переполох. Навстречу ему вышли в пижамах все члены семейства начальника во главе с ним самим, и Мастерс, привлеченный видом трех его небрежно одетых совершеннолетних дочерей, едва не забыл о цели своего ночного визита.

— Мастерс? — испуганно воскликнул начальник тюрьмы. — Что случилось? Говорите же, говорите! Бежал кто-нибудь из тюрьмы? Или наложил на себя руки? Да говорите же, говорю я вам! А вы — пошли прочь! — крикнул он дочерям, решив, что смятение Мастерса вызвано тем, что он не решается заговорить при свидетелях.

Девушки защебетали, как вспугнутая стая птиц, игриво улыбнулись Мастерсу на прощание и исчезли в дверях.

— Мастерс… — простонал начальник и, не в силах устоять на ногах, осел в кресло. — Не томите же меня… я двадцать три года непорочно служу в этой должности…

Узнав, наконец, что привело к нему Мастерса в ночной час, начальник так несказанно обрадовался, что даже не попрекнул его за дерзкое вторжение.

— Это делает честь вашим чувствам, дорогой мой, — умиленно бубнил начальник. — В нашей старинной тюрьме, насчитывающей более трехсот лет существования, был однажды подобный же случай при блаженной памяти короле Якове Первом. Как-то, вернувшись среди ночи с охоты, король вспомнил вдруг, что в тюрьме…

— Простите, мой друг, — прервал Мастерс, — для меня, конечно, великая честь быть уподобленным блаженной памяти королю Якову, но каждая лишняя минута…

— Понимаю, понимаю, — засуетился начальник, — благороднейшее побуждение… Джон Эфраим Даринг, камера номер девяносто семь? Не правда ли? Сейчас напишем… так, так… Джон Эф-ра-им…

Начальник вдруг отвел перо, поднял голову от бумаги, и Мастерс увидел два пристально устремленных на него круглых злых совиных глаза.

— А вы уверены, Мастерс, что этот… мерзавец ни в чем не виновен? Ведь я даю предписание без разрешения судьи, так сказать, на вашу совесть, а, Мастерс? Вы не подведете меня? Знаете что: напишите-ка и вы мне бумажку, так будет вернее! Какую? А вот какую: обязуюсь завтра к утру представить…

— Понятно, — сказал Мастерс.

Они молча обменялись бумажками. Мастерс сухо поклонился и через несколько минут вручил дежурному по тюрьме Сайксу предписание о немедленном освобождении заключенного Джона Эфраима Даринга.

Сайкс вызвал надзирателя и приказал привести Даринга в дежурную комнату со всеми принадлежащими ему лично вещами.

— Я пойду вместе с надзирателем, — властно сказал Мастерс, и Сайкс, хотя и был воспитан на категорических отказах и решительных возражениях, не отважился перечить ему.

Бесконечные сводчатые коридоры с множеством окованных железом дверей, скудный, тусклый свет, излучаемый серо-грязными зарешеченными лампочками, застоявшийся запах какой-то удушающей, зловонной пыли, напряженная тишина, в которой явственно слышно молчание множества людей. Мастерс неоднократно бывал здесь по своей должности, но всякий раз охватывало его гнетущее, тоскливое чувство, как если бы ему уже никогда не выйти отсюда в широкий мир, под необъятное небо.

— Здесь, сэр, — тихо сказал надзиратель, отыскал нужный ключ в своей гремящей связке и сунул его в скважину двери.

Мастерс с больно бьющимся сердцем шагнул в камеру; тотчас же с койки испуганно вскочил человек в тюремной одежде.

— Что? Что такое? — воскликнул он всполошенно.

Мастерс положил ему на плечи свои большие руки.

— Успокойтесь, Даринг, это я, следователь Мастерс. Я явился, чтобы освободить вас и попросить у вас прощения за причиненное вам зло.

— А-а, — как-то странно отозвался Даринг — до его сознания, видимо, еще не дошел смысл слов, сказанных Мастерсом.

— Простите меня, Даринг, я совершил грубую ошибку, заподозрив вас в преступлении, к которому вы не имели ни малейшего отношения. Вы свободны, и я прошу вас подать на меня жалобу и потребовать с меня компенсацию за причиненный вам моральный и материальный ущерб…

— Вот еще! — весело сказал Даринг, он уже полностью, осознал происходящее. — Меня вполне устраивает ваше раскаяние, и я охотно пожму вашу честную руку! Пришли ночью, не дождавшись утра… Ей-богу, вы мне сразу понравились, хоть и пытались запутать меня по неведению в какую-то грязную историю! — Даринг счастливо рассмеялся, но тут же оборвал смех. — Скажите, а верно, что Рагглс убит?

— Верно, Даринг. Но прошу вас — пока никому об этом ни слова, а то можно спугнуть опаснейших преступников…

— Буду нем как могила… А что с Эллен? — В голосе Даринга звучала тревога.

— Эллен жива и здорова, ей ничто не грозит.

— Ну и слава богу! — Даринг облегченно вздохнул.

— Обязательно посетите ее, ей нужна моральная поддержка. Она в течение одного часа потеряла мужа и мать…

— Мать? Джейн Даринг… умерла?

Лицо Даринга, как и при вчерашнем допросе, густо затекло кровью, а его плоская шея вздулась чудовищным красным пузырем. Но сейчас Даринг не казался уже Мастерсу страшным, он от души пожалел этого доброго, честного человека, который таким отталкивающим образом реагирует на всякое свое живое переживание.

— Она убита, Даринг. Но и об этом пока никому ни слова!

— Что же это такое?.. Бедная, бедная Эллен!..

— Пошли, Даринг, — твердо сказал Мастерс, — вам еще надо переодеться. Я сам доставлю вас домой, у меня машина…

Через полчаса Мастерс остановил машину у двери одноэтажного деревянного домика, где жил Даринг. Они обменялись рукопожатием, и Мастерс на прощание сказал:

— Считайте меня своим другом, Даринг, если у вас в чем будет нужда, я всегда с радостью приду вам на помощь!..

До утра оставалось еще несколько часов, но о сне нечего было и думать. Необходимо было действовать, да и нервное возбуждение, владевшее Мастерсом, все равно не позволило бы ему заснуть. Он дал газ и на большой скорости, сквозь ночной, замерший город помчался к себе на работу, где его ждали все эти говорящие, кричащие, вопиющие «вещественные доказательства», которые он извлек из тайника Джеймса Рагглса. За рулем, особенно в ночную пору, ему всегда хорошо думалось.

…Конечно, детальное изучение материалов придется пока отложить. Твердо установлена суть преступления, личность преступников. Надо же было, чтобы следствие по делу об убийстве Крайтонов привело к раскрытию шпионской организации, действующей на предприятиях военно-промышленного концерна «Биккерс-Стронг» и поставлявшей секретные сведения заокеанской разведке! «Коммерсант» Херлуф Карлсен, руководивший шпионской работой, организовал и убийство Крайтонов, а непосредственным исполнителем был его подручный Питер, видимо профессиональный убийца. Рагглс действительно не подозревал о замысле Питера убить супругов Крайтон. Однако как ловко сумел он вчера на допросе отвести подозрение от Питера и пустить следствие по ложному следу! То-то он так охотно признался, будто бы давно промышляет ночным прокатом машин. И все же Херлуф Карлсен счел за лучшее устранить этого ловкого шпиона, когда тот «завалился» с машиной, убившей Крайтонов… Да, если бы не тайник Рагглса, пришлось бы ему, Мастерсу, долго блуждать в темноте.

Для какой же цели, однако, понадобилась заокеанской разведке смерть Крайтонов? Это прояснит только арест и допрос убийц, надо сегодня же допросить и сына Крайтона и всех его домашних. Сколько времени потеряно по вине надутого дурака Фаулера и его бездарных экспертов! Им, видите ли, нужна была авария — убийство их не устраивало! Не по душе им был и «лори», подавай им обязательно «додж» военной поры! И если бы не этот славный, скромный Дик с его молодцами Джибсоном и Тауэрсом, следствие до сих пор топталось бы на месте. Впрочем, по свидетельству Дика, более всего следствие обязано молодому журналисту Уоткинсу, он первый заподозрил, что тут не авария, а убийство.