— Что же, пожалуйста. Я согласен предоставить вам пять дней отдыха, после чего вы незамедлительно…

— Выслушайте мои требования, мосье Стамп, — снова прервал Картье.

— Первое: отныне вы не будете разговаривать со мной в повелительном тоне. Второе: не будете вмешиваться в распоряжения врача. Третье: доставите мне сегодня же официальный приказ французских властей о моем законном освобождении из лагеря Эль-Гиар. Только в случае принятия этих требований вы можете рассчитывать на мое содействие в деле, ради которого вас прислали сюда из Соединенных Штатов.

— Но согласитесь, что…

— Или да, или нет. Если нет — я сегодня же отдамся в руки полиции. Мосье Барзак пишет сейчас вашей компании письмо, где от моего имени излагает причины, побудившие меня отказаться от сотрудничества с вами. Это все. Решайте!

Стамп понимал, что раздумывать нечего: все козыри были у них в руках.

— Пусть так, я согласен… — Стамп заставил себя улыбнуться. — Сказать по правде, — добродушничал он, — я несколько переусердствовал в защите интересов компании. В конце концов автор рукописи отыскался с такой быстротой, что небольшая задержка не вызовет со стороны компании возражений. Надо же вам в самом деле отойти немного от этого кошмара…

— Скажите, Стамп, — неожиданно спросил Картье, не сводивший с него внимательных глаз. — Вы немец?

— Н-нет… — едва ли не впервые в жизни смутился Стамп: вопрос Картье застал его врасплох.

— А то в Сопротивлении я не раз встречал гитлеровских офицеров, однажды мне даже пришлось две недели просидеть в гестапо, подвергаться допросам. Вот я и подумал…

— Нет, я доминиканец.

— Вот как? Слышишь, Луи, мосье Стамп — доминиканец!.. Да оставь ты письмо, мосье Стамп согласился на все мои условия!.. Поверите, — он опять повернулся к Стампу, — я впервые в жизни встречаю доминиканца и даже не подозревал, что они так похожи на немцев!.. Ну что ж, не буду вас больше задерживать, вы же обязались доставить сюда сегодня документ о моем освобождении из Эль-Гиара.

— Документ будет доставлен, — холодно сказал Стамп. — Но и у меня есть к вам требование. Мои доверители хотят знать, почему в указанных вами координатах не оказалось урановой руды. — Стамп вынул из кармана фирменный бланк «Ураниум-Буала». — Вот как формулирует компания этот вопрос: «Мы не в состоянии согласовать редкое по точности и глубине описание нового уранового месторождения — «классическое», по отзывам наших геологов, — с грубой ошибкой в определении координат…»

Человек по природе прямодушный, искренний, Картье скрывал в себе тонкое понимание людей, невозмутимое хладнокровие, редкую изворотливость в трудных обстоятельствах; это был настоящий борец, для которого высшим законом была цель.

— Ошибка? — Картье снисходительно улыбнулся. — Нет, тут не было ошибки. Урановая руда — настуран — находится именно в тех координатах, которые я указал в рукописи. В этих же координатах действительно имеется и торианит, но богатейшей урановой руды ваши геологи не приметили. Впрочем, их можно понять: урановая руда залегает там крайне своеобразно, даже причудливо. Надеюсь скоро доказать это вашим геологам на месте…

Спокойная уверенность Картье сообщилась Стампу, и он в тот же вечер передал его обнадеживающее заявление в Вашингтон Хеллсу, который поддерживал связь с компанией. Впрочем, ни самому Стампу, ни Хеллсу, ни компании все равно не оставалось ничего иного, как терпеливо ждать.

Стамп вовремя доставил обещанный документ, и наутро Барзак отвез своего друга в частную лечебницу, расположенную на морском берегу. Пребывание там было необходимо Картье для восстановления сил, подорванных тяжелым заключением, но оно же давало и немалый выигрыш времени. А выигрыш времени, считал Картье, — это все.

Когда Барзак выходил из дверей лечебницы, его радостно приветствовал Жюль.

— А, Жюль! Вы уже на месте? Почему бы вам не поставить здесь для себя сторожевую будку? Все бы не так жарко…

— Все шутите, мосье Барзак! А как здоровье мосье Картье?

— Благодарю вас, Жюль. Будем надеяться, что скоро вы снова сможете бегать по его следу.

— Ну и шутник вы, право, мосье Барзак!

— Я не шучу, Жюль. А как поживает ваш безъязыкий партнер?

— Питер, мосье? Он дежурит во дворе, возле другого выхода из лечебницы…

Барзак посещал Картье каждый день и оставался у него по два-три часа. Все остальное время он метался по городу, выполняя его тайные поручения, нередко заглядывал и в темные закоулки старого города. За ним усердно охотились шпики, и ему удавалось отделываться от них лишь с помощью арабов — водителей такси, которые верным чутьем угадывали в нем друга. Барзак лишь частично был посвящен в тайны Картье, и не потому вовсе, что тот не доверял ему. Просто Картье неуклонно держался старого правила подпольщиков: без крайней необходимости не посвящать в доверенную тебе тайну ни одного лишнего человека. Барзак знал это и не обижался.

Однажды — это было на седьмой день пребывания Картье в лечебнице — Барзак привел к нему молодую женщину лет двадцати восьми, только что прилетевшую из Парижа. Худощавая, стройная, с темными горячими глазами на матовом лице, с гладко зачесанными черными волосами, обрамлявшими небольшую красивую голову, женщина шла легкой, стремительной походкой; казалось, она прилетела не на самолете, а на собственных крыльях. Оставив ее с Картье, Барзак вскоре вышел из лечебницы.

— Это кто же такая? — спросил его Жюль.

— Подруга нашего Картье.

— Очаровательная женщина, мосье!

— Да вам-то что — для вас она всего только объект для слежки! Стыдитесь, Жюль, у вас самая позорная профессия на свете!

— Что вы, мосье, я очень уважаю мою профессию!

— За что, Жюль?

— Власть, власть, мосье!

— А-а, вот оно что… Ну, до завтра, властелин мира!

А назавтра Барзак привел в лечебницу к Картье высокого юношу. Это был Робер. Отец и сын обнялись; на глазах юноши были слезы. Картье взял сына за руки и несколько отвел его от себя, разглядывая.

— Если бы Луи не сказал мне, что ты сегодня приедешь, я не узнал бы тебя, Робер! Но откуда такое печальное выражение глаз? Ты же видишь, Робер, все хорошо!

— Я так виноват перед тобой, отец.

— Ты ни в чем не виноват, Робер, каждый человек может стать жертвой обмана. К тому же обманщик играл на лучших твоих чувствах.

— Ты не все знаешь, отец.

И Робер, не в силах таить от отца правду, рассказал ему о продаже папаше Ледрю аналитических весов и коллекции минералов.

— Ты говоришь — в палисандровом ящике?.. — озабоченно сказал Картье. — А Брокар явился к тебе до или после того, как ты продал коллекцию?

— Через несколько дней после продажи.

— Этот лавочник знал, что коллекция принадлежала мне?

— Знал.

— Так, так… Луи, кажется, я обнаружил недостающее звено в истории компании «Ураниум-Буала»! По всей вероятности, мою коллекцию минералов приобрел в этой лавчонке не кто иной, как Брокар. Отсюда все и пошло…

— Я не пойму, какая же связь…

— Самая прямая! Эта коллекция в палисандровом ящике отражала, как в зеркале, минеральный состав открытого мной месторождения. Ты знаешь, что такое парагенезис, Луи? Нет? И ты, Робер, не знаешь? Тогда слушайте! Некоторые группы минералов образуются в земной коре совместно, а потому их и находят там вместе. К одному такому минеральному семейству принадлежит и мой уран. Человек, сведущий в геологии, взглянув на мою коллекцию, тотчас же решит, что все эти минералы взяты из одного месторождения, богатого настураном, — разновидности урановой смоляной руды. Брокар определил это с первого взгляда, узнал у лавочника, кто был владельцем коллекции, и пошел по его следу.

— Похоже, ты прав, Анри. Если о существовании твоей рукописи не знала ни одна живая душа, то это наиболее вероятная из всех возможных гипотез.

— Значит, я дважды и трижды виноват перед тобой, отец, — горько сказал Робер.