Вместо ответа, Одинец гордо кивнул на кадку, над которой еще поднималось жидкое облачко пара. Василий вскочил с такой поспешностью, что парнишка аж отшатнулся — вроде только лежал, а в следующий миг обжигаясь, хватает палицу.

— Молодец! — морщась, металл еще жег ладони, похвалил паренька. — Хорошо от отца перенял науку. Гляди-ка, не разу не видел, только по словам, и так добротно.

От такой похвалы, Одинец зарделся. Только напоминание об отце немного омрачило радость. Что бы отогнать грустные мысли, спросил:

— А ты уверен, что смогешь, такой оглоблей махать?

Усмехнувшись, Василий молча вышел из кузни. Одинец поспешил за ним — уж больно хитрой была усмешка.

Василий покачал палицу в руке, приноравливаясь к весу. По руке зазмеились толстые канаты мышц, живущие своей, независимой от остального тела жизнью. Подумал только: надо ж, не ослаб почти. Но руки отзываясь на привычную когда-то тяжесть, уже вскинули окованное дерево над головой, привычно закрутили. Одинец зачарованно смотрел, как огромная палица набирая скорость, все быстрее и быстрее мелькает вокруг богатыря. Вот уже и не видно ее, только слышен недовольный гул потревоженного воздуха, а вокруг богатыря завеса, сунься — голову напрочь оторвет!

Наконец, движения Василия стали замедляться. Палица вынырнула из воздуха — вот уже и рассмотреть ее можно. А там и вовсе остановилась. Тяжело переводя дыхание, Василий опустил ее на землю. Навыки-то тело помнит, а вот силы все-таки не те. Когда-то мог такую крутить чуть не весь день не уставая. А тут, на-ко — всего ничего, а уж в груди похрипывает, да посипывает подозрительно. А что ты хочешь, буркнул он сам себе, сколько лет ничего тяжелее кувшина не подымал. Еще удивительно что это смог. Он посмотрел на Одинца. Парнишка стоял широко распахнув рот, чуть-чуть и челюсть вывихнет. На лице написан такой восторг, что Василий невольно подумал, что рановато себя в немощные записывать.

— Ты слюни-то подбери, — смущенный обожанием написанным в глазах паренька, нарочно грубо бросил богатырь. — Поскользнешся еще…

Солнце перевалило за полдень, когда сквозь деревья проглянул терем Охлябы. Ужом скользнув по земле, Василий выбрался на опушку леса. Увиденная картина мигом ухудшила и без того невеселое настроение. Первое что бросилось в глаза — вырубленный на два перелета стрелы лес. И трава выкошена. Не подкрадешься незамеченным. Во всем видно руку умелого воина. И небольшой ров вокруг стен, и сами стены разве что чуть ниже киевских. Да часовых наверху не понатыкано. Хотя, без сомнения, при малейшей опасности, таких на стенах появится предостаточно… Более чем. Для одного-то. Нельзя тут в наглую.

Глаза богатыря привычно обшаривали укрепленный терем, в то время как в голове упорно искался ответ на вопрос: Как? Это тело редко забывает науку вбитую в него с потом, кровью и болью. А вот голова… Помнила-то много, да только вот к делу совершенно не относящегося.

Где-то вдалеке, за толстыми стволами вековых деревьев, раздалось негромкое конское пофыркивание. Не потревожив ни единого листика, не шелохнув и веточки — вот она выучка — Василий метнулся к дороге.

Четверо всадников в кожаных бронях никак не походили ни на пахарей, ни на охотников. А судя по тому, как не спеша беседуют, мерно покачиваясь в седлах, чужими здесь быть не могут. А коли в бронях, так может и среди тех были… Услужливый мозг мигом предоставил довольно хиленький, но план. Уже не таясь, Василий, по медвежьи, продрался сквозь кусты с таким шумом, что бедные кони аж попятились, даже вопреки раздирающим губы удилам. Оно и понятно — где в такой глухомани найдешь хорошо выученного боевого коня? Ошеломленные его появлением гридни даже не схватились за оружие. Только глаза с изумлением рассматривали редкого в этих местах гостя. Привыкли безответных стегать, с разгорающейся в груди лесным пожаром злобой, подумал Василий. Но ничо, счас посмотрим.

Молча перегородив дорогу, Василий исподлобья уставился на всадников. Словно это ему доверили дорогу от всяких охранять. Оглядев пристально противников, привычно дал каждому характеристику. Трое простые как валенки. Да видно и воины из них такие же. Сытые, молодые рожи на которых так и написано, что привыкли только слабых. А вот четвертый старше. Бросаются в глаза шрамы, и посадка такая, что только многими годами в конном строю. Даже шелом не снял, как те. Этот не овца, этот волк.

— Ну? — выдержав подобающую случаю пазу, проревел Василий. — Кто из вас вчера бесчинства творил?

Всадники переглянулись, один даже наморщил лоб, пытаясь вспомнить о каких бесчинствах говорит этот… странный. И радостно заржали:

— Какое ж то бесчинство было? — отсмеявшись, чуть выехал вперед старший, видно не только по возрасту, но и по званию, чуть не толкая широкой конской грудью Василия. — Так… Повеселились немного. Заодно и боярскую честь защитили.

Его глаза, глаза матерого волка, хищно сузились ощупывая богатыря. По этому взгляду, Василий понял что не ошибся — самый опытный, самый опасный. Остальные так… шавки брехливые. А этот, вон, и руку уже держит на рукояти меча, и мышцы подрагивают готовые взорваться серией молниеносных движений, что мигом превратит неведомого наглеца в капусту. Ну, попробуй — мысленно бросил ему Василий, попробуй. По глазам уже увидел, как тот зорко отметил и одутловатое лицо, и характерный цвет носа, и красные прожилки в глазах… Вон, даже чуть мышцы расслабил. Может и умелый воин, а допустил ошибку — решил что противник слабоват. Непростительная в его службе ошибка. За его спиной молодые радостно ржали тыкая пальцами в виднеющуюся из-за правого плеча Василия палицу.

— Стало быть не ошибся — сам себе кивнул Василий. И хмуро пояснил возвышавшемуся над ним гридню: — Боялся, вдруг невинных зашибу…

Молодые еще ржали не до конца понимая что происходит, а по лицу старшего уже пробежала тревога. Рука дернула меч, даже до половины успел достать…

Раздался глухой стук, хрупнуло. И под ноги перепуганному коню тяжело свалилось изуродованное тело. Молодые ошеломленно уставились на своего вожака — блестящий стальной шелом, привезенный им из дальнего похода, вмялся почти наполовину, проломив тонкую височную кость. Кровь брызгала быстрыми струйками, спеша покинуть мертвое тело. Ноги дернулись в тщетной попытке сбежать от смерти, и застыли навечно.

Этого секундного замешательства Василию хватило на то, что бы следующим могучим ударом достать еще одного. Удар пришедшийся в плечо, выдернул гридня из седла, и с шумом бросил в густые придорожные кусты. Двое оставшихся наконец опомнились. Выхватив мечи, толкаясь и мешая друг другу, направили упирающихся коней на крутящего палицу Василия. Не дожидаясь неумех, тот сам бросился навстречу. Мечи взвились над его головой с небольшим опозданием. Размашистый удар расплющил ближайшего гридня, выбив из него крупные брызги крови. Следующий удар пришелся прямиком по крупу коня последнего. Бедная коняга жалобно ржакнув, тяжело рухнула на землю с размолотым в муку позвоночником. Всем своим немаленьким весом придавив к земле последнего всадника. Короткая агония и несчастное животное испустило дух.

Василий переводя дыхание, опустил палицу. Конь первого, отбежав чуть в сторонку, косил испуганным взглядом на страшного человека. Вокруг, на сколько хватало глаз, сочная зелень кустов и травы покрылась темными крапинками крови. Ну и мясником стал, мелькнула осуждающая мысль. Словно не четверых, а сотни две резал.

На плечи обрушилась усталость. Палица с глухим стуком упала в дорожную пыль, чудом не зацепив кровяную лужу. Ноги дрогнули. С большим усилием удалось устоять. Перед глазами мелькнули черные мошки. Василий с трудом вздохнул и помотал головой. Эх, развалина… На подгибающихся нетвердых ногах, кое-как дотащился до испуганного коняги. Похлопал по морде. Конь, дернулся но не отбежал. Стоял дрожа, только огромные карие глаза с мольбой смотрели на человека. Бархатные ноздри коня трепетали ловя приторно-страшный запах свежей крови.