— Но почему вы, в таком случае, не доверились правлению Немецкого Национального Банка, сударыня?..

— Что?

— Вы вовсе не собирались ее никому вручать, эту свою свободу, любовь моя!.. Вы просто трусили, что он сбежит, если вы начнете слишком широко ею пользоваться. Ну и скажите на милость, кто из вас после этого трус?..

Тут я разозлилась.

— Знаете что, Торак? Вы такой большой учитель! Вот и почитайте-ка мой дневник, сделайте отметки на полях и поставьте мне наконец оценку. А я пока съезжу на тренировку. Вернусь через два часа.

— Да, — улыбнулся Торак и заметно сдрейфил. — Это пойдет вам на пользу и очистит вашу энергию. Я, к сожалению, не могу тренироваться вместе с вами.

Я сунула ему в руки свой дневник. Торак благодушно развалился на кушетке и открыл его на первой странице. А я ушла. Пусть теперь узнает обо мне из написанного и выдает свою бесконечную мудрость в письменном виде!

В июне того года, когда его жена была на третьем месяце беременности, Симон окончательно перебрался ко мне. Все попытки покончить с нашей любовью потерпели крушение.

— Если мы не сделаем этого сейчас, то не сделаем никогда, — сказал он. Я тоже так думала. Он прислал мне записку: «Наши отношения должны стать главным произведением всей моей жизни». Я вставила эту записку в рамочку и повесила над своей кроватью.

Цвел ракитник, квакали в пруду лягушки, тихо качались от ветра колосья в поле, нижнебаварский ландшафт спокойно нежился под лучами летнего солнца, а со скамьи перед домом открывался вид на большой живописный луг с ручьем и тянущимся через него стадом овец вдали. По саду проносились время от времени зайцы и косули, на крыльце дремала кошка.

Замечательные минуты и, прежде всего, очень эротические; остатки проблем, душевной работы. Я часто бросала на него взгляд… какой большой, дикий, великолепный мужчина! Ментальная динамика как у трактора — но очень эротичен.

Я могла бы найти себе другого спутника жизни, но давно заметила, что всегда притягиваю мужчин, которые обладают интеллектом гораздо проще устроенным, чем мой собственный. И они меня, в свою очередь, притягивают, потому что гарантируют мне «связь с почвой», эти «люди из народа». Среди артистов очень легко можно выпасть из среды — или даже погибнуть, — когда выясняется, что ты слишком буржуазен для богемы.

В любом случае, с Симоном, несмотря ни на что, мне было хорошо. Он начал понемногу раскрываться. Дни, когда он ездил к своей жене, были редки, и мы с осторожностью начали наводить мосты. Я радовалась совместному двухнедельному отпуску, который мы запланировали на ближайшее время, и заранее думала о том, как с умом упаковать все необходимое. Как приучил меня Янни.

И тут пришла еще одна, уж не знаю, какая по счету, печальная весть.

— Моя жена настаивает на том, чтобы я поехал отдыхать с ней. Она говорит, ей безразлично, что было и что будет, но ехать на отдых в таком положении одна она не хочет, а я когда-то обещал ей, что в этом году мы поедем отдыхать вместе. И, кроме того, она угрожает, что, если я не выполню это ее желание, она сделает что-нибудь с собой или с ребенком.

Ее условием на мой отпуск с Симоном был ее отпуск с Симоном. И если я хочу спасти оставшуюся неделю совместного с ним отдыха, то нужно собрать последние остатки великодушия и согласиться на эту уступку. Он сидел передо мной и избегал смотреть на меня своими прекрасными, янтарного цвета глазами. Волосы крупными прядями спадали на его лоб и плечи, скрещенные руки беспомощно, как чужие, лежали на столе. Мое сердце летело к нему, но наткнулось на стену и, ударившись о нее, упало замертво.

Они отправлялись за границу, на курорт; а мне предстояло пройти через пять дней чистилища.

Я была убита этой вынужденной уступкой. Не в состоянии работать, я апатично слонялась по дому, словно под наркозом предпринимала вылазки на прогулку и в бассейн. Я пыталась как-то развеяться, но голова была забита мыслями о Бритте и Симоне. В первый день их отсутствия я устроила велосипедный поход с детьми (Бенедиктом и Сандрой, восьмилетней дочерью Резы) в Альтоттинг и там молилась Черной Мадонне — это я-то! Вот уже лет пятнадцать, как я не считала себя верующей и очень резко критиковала церковь. Я сводила детей в переполненный бассейн, навестила Резу и Янни и немного сняла напряжение последних недель, сменив обстановку. Я почитала «Шпигель» и «Цайт» и попыталась разволноваться по поводу вторжения Хуссейна в Кувейт, что, правда, почти не удалось. Мой возлюбленный засел в моей голове, в моих кишках, в моей душе и в разуме.

Он звонил мне каждый день, а иногда и по два раза на дню со всего курорта:

— Эта поездка — просто какой-то кошмар. Мы практически не разговариваем. Я очень скучаю по тебе. Здесь все по-другому, все непривычное. А она такая маленькая; у меня иногда возникает ощущение, что я гуляю со своей дочерью. А разговоры! Если мы вообще разговариваем, то говорим исключительно о тебе. Больше ни о чем.

В одиннадцать часов он снова позвонил:

— Она уже поднялась наверх и легла спать. Я хочу тебя. Этот курорт — просто ужас. Крикливые туристы, и все время: пляж, кофе, пляж, обед, пляж, купание.

Когда на следующий день он позвонил только ночью, в четверть двенадцатого — время до этого тянулось лениво ползущими минутами, — я разоралась в трубку:

— Я тут торчу целыми днями, вынужденная терпеть, что ты так далеко и единственный просвет в этом кошмаре — те несколько минут, которые я разговариваю с тобой по телефону! А ты лишаешь меня и этой малости!

Я кричала еще минут пять, он терпеливо слушал.

— Ровно в половине девятого мы ходили купаться, до этого у нас была пятикилометровая прогулка. Я только что вернулся в отель, и мне сразу передали твою записку.

— Если бы я кого-то любила и была от него далеко и с другим, нелюбимым человеком, то звонила бы по тридцать раз на дню. Ты же теперь живешь со мной — ты что, забыл???

— Но ведь мы же договорились, что я позвоню тебе вечером. Лена, ну что я могу сделать? Все здесь не так прекрасно, как ты думаешь. Я хорошо понимаю твое состояние, но ты сильно все преувеличиваешь. Мы купаемся, ходим обедать и пьем кофе. И так каждый день. Здесь не происходит ничего особенного, ровным счетом ничего не случается.

Молчание.

— Нет и этого тоже. Мы ложимся в одну кровать, но я ведь тебе уже говорил, что не прикасаюсь к ней вообще с тех пор, как она забеременела. Я не могу этого делать с женщиной в положении, я же тебе говорил.

Не бывает правильной жизни внутри жизни ложной.

Уже одна только мысль об общей комнате в отеле уничтожала всякий порыв великодушия. Он, правда, упорно твердил, что между ними ничего нет.

В воскресенье рано утром он должен был вернуться.

У меня постоянно было такое ощущение, что он врал; иногда большая ложь, иногда маленькая, иногда необходимая в данный момент, иногда бессмысленная. Но в любом случае он никогда не сознавался во лжи.

Незаметно пробежал понедельник; в полдень он снова отправился к своей жене. Я радостно паковала чемоданы в предвкушении предстоящего отъезда. В этот же день вечером он сообщил мне, что во втором филиале его фирмы большие проблемы — не хватает персонала — и ему необходимо поехать туда, чтобы решить эту проблему. Но он, пожалуй, вернется к четырем или к половине пятого.

— В сфере обслуживания все не так просто, — сказал он. — Если клиент не получает хороший сервис, он разворачивается, уходит и никогда больше не возвращается. В следующем году отец передаст мне управление всеми делами, и тогда я устрою все так, чтобы быть занятым на работе не больше, чем полдня. И тогда у меня будет куча времени для тебя!

Я попыталась тренироваться, впрочем, без особого успеха, затем поехала в бассейн, читала «Просветление духа из себя самой» — ментальный тренинг. В пять отправилась домой в надежде, что он, может быть, уже вернулся. Его там не было. В пятнадцать минут шестого он позвонил и сказал, что будет через полчаса. В пятнадцать минут седьмого он наконец-то появился.