Однако эта неприятная ситуация затянулась. Симона одолевали сомнения и комплексы, эта его несостоятельность подавляла его все больше и больше. А я перекопала всю имеющуюся по этому вопросу литературу и выдвигала одну за другой гипотезы о том, в чем же причина этого недуга. Со временем я стала нетерпелива. Я была разгорячена и жаждала почувствовать его в себе, как это было у меня с другими мужчинами. Возникавшее отсюда недовольство и раздражение я старалась скрывать, но, по-видимому, это не всегда удавалось.

И вот однажды, когда он, удрученный, снова лежал рядом со мной в постели, я нашла нужные слова.

— Я тут кое-что прочитала, — сказала я. — Когда мужчина долго ждет встречи с женщиной своей мечты и в один прекрасный день вдруг видит ее перед собой, он может ослабеть, растеряться, так как полагает, что не достоин ее и не представляет для нее интереса. Может быть такое?

Я до сих пор не уверена в том, что именно задела этим замечанием, но знаю, что разбудила в Симоне его первобытные, животные силы. На следующий день он, ни слова не говоря, вошел в мой дом и, едва поздоровавшись, мощно вошел в меня, откинув на кушетку. И после этого животного сношения его загадочная немощь не возвращалась.

Он каждый день вновь и вновь признавался мне в любви, делал из меня королеву, предмет своего почитания и обожания — но никогда жену. Может быть, потому, что одна у него уже была.

Мы скрылись в мире чувственности, обоняния и осязания, мы искали друг в друге убежища от суровости существования во внешнем мире, мы были нефть и факел и при столкновении разжигали огонь, которого я и представить себе не могла прежде. Когда наши тела касались одно другого, мы впадали в настоящий экстаз; мы лишали друг друга разума, и это опьяняло нас; мы были заворожены друг другом. Стоило его руке коснуться моего плеча, как я всем телом содрогалась от чувственного наслаждения.

День за днем мы жили во все утолщающемся коконе, сплетенном из страсти, мы создавали внутри и вокруг себя магию, которая отгораживала нас от других людей, поднимала на головокружительную высоту любовного упоения и окунала во все глубины животной похоти.

В «Сне в летнюю ночь» Пак накапал волшебного сока в глаза королеве эльфов Титании, тем самым заколдовав ее. Теперь она полюбит первого, кого увидит, проснувшись. В ее случае это был превращенный в осла ткач.

О мудрый Шекспир! Взгляни: в конце двадцатого века баварская сатирикесса, полагающая, что стоит на бетонном фундаменте своего знания мужчин и женщин, споткнулась на ровном месте и, к собственной радости, очутилась в сильных руках цветочника.

Прекрасный, сильный, дикий мужчина, который не стал опровергать доводы моего рассудка, а просто увлек меня за собой, в преисподнюю плотских наслаждений. Все было так, как я мечтала. До сих пор моя голова оставалась ясной и я всегда трезво анализировала происходящее, комментируя это примерно так: «Ага, этот молодой человек чересчур тороплив; этот — рохля; у того характер соткан из одного тщеславия; а тот ничего не знает о любви, но при этом держит себя как Мистер Вселенная». Эта ясная прежде голова закружилась от любовного упоения, и ее обладательница больше ни на что не способна, кроме как лежать в объятиях громадного фавна, ставшего ей и мужчиной и матерью, зарываться в волосы на его груди и шептать в них сладкие слова, бессмысленную, жаркую чепуху, закрывать глаза и наслаждаться, наслаждаться, наслаждаться и быть благодарной, что ее собственное тело укачивают руки сладострастного Диониса.

Я нашла своего Мастера.

Торак отхлебнул свой чай.

— Похоже на то, что вы много знаете о Дионисе?

— Ну да, греческие боги — отчетливо выписанные персоналии, взаимно- и противодействующие в драматическом мире. Слепой Гомер так ярко описал это…

Торак кивнул и откинулся на спинку стула.

— Многочисленные боги Древней Греции кажутся мне гораздо привлекательнее представителей нашего пантеона. Греческий культ Неба знал о природе и ее границах, в нем боги символизируют общественный порядок и триумф духа над материей.

Я перебила его.

— Да, да… но они — объект искусства, не забывайте об этом! В олимпийских богах можно увидеть патриархальную измену культу Земли и Матери-Природы. Все-таки они — порождение разума и облагорожены искусством.

Торак снова подался вперед и поднял указательный палец:

— Обратите внимание — эти боги символизируют принципы и упорядочивают мышление. Искусство как преображение материи достигает своей независимости в усовершенствовании богов!

Он весело усмехнулся.

— Слишком сложно?..

— Нет, — улыбнулась я. — Как говорил Ницше, нам нужно искусство, чтобы не погибнуть в действительности…

Торак поднял брови и надул губы.

Я неслась дальше.

— Эти боги пытаются подавить дикую природу, ночной угрюмый мир, который день за днем прибирает к рукам общество…

— Все так. Сексуальность — сила гораздо более темная, чем это представляют себе феминистки, не правда ли. Вы испытали это не себе…

Он наклонился вперед и сделал глоток чая. Затем продолжил:

— Позвольте вкратце пояснить… Эта тема проходит через всю нашу жизнь! Аполлон и Дионис — это два антипода. Аполлоническое и дионисийское — два великих принципа Запада. Дионис воплощает энергию, экстаз, истерию, промискуитет, эмоциональность, беспринципность и беспорядочность в мышлении и поступках. Аполлон, наоборот, — четкая идея, порядок, непреклонная холодность, разделение на категории западной личности и западного мышления. Различие между Аполлоном и Дионисом — это различие между головным мозгом и старейшими частями лимбической системы и мозжечком. Вы меня понимаете?

Торак сделал небольшую паузу и испытующе посмотрел на меня. Я обрадовалась этой передышке, так как эти его построения меня несколько утомили. Он продолжал:

— А искусство — это отражение и решение вечных метаний человека между силой и порядком. На Западе Аполлон и Дионис непрерывно борются за превосходство. Аполлон устанавливает границы, равнозначные цивилизации, но это имеет своим следствием стереотипы, угнетение, ограниченность. Найдите здесь параллели со своим супружеством!

Он принялся мерить комнату маленькими шажками.

— В противоположность этому Дионис есть необузданная сила, сумасшедшая, деструктивная, беспринципная, разрушительная. Аполлон воплощает Закон, Историю, Традиции, Достоинство, Форму, Мораль. Дионис же воплощает все новое, которое сколь вдохновенно, столь и грубо сметает все со своего пути, чтобы начать все сначала. Аполлон — тиран, Дионис — вандал. И каждый преисполнен чувства противодействия!..

Торак остановился и прервал свой рассказ.

Я воспользовалась паузой:

— Вы хотите сказать, что Дионис, освобождая, разрушает?

— Так оно и есть. Он не только радость, он — радость, смешанная с болью, мучительное страдание, в котором тело проводит свою жизнь. За все, что оно берет от жизни, оно платит эту цену. Дионисийские оргии — это кромсание и искалечивание…

Он задумчиво смотрел перед собой. И вдруг резко поднял голову.

— Но я уклонился, уважаемая! Простите мне этот маленький экскурс. Меня чрезвычайно привлекает эта тема… так же, как и ваша история. Рассказывайте о своем Дионисе!..

Как-то раз Симон по случаю оказался на репетиции моей новой сольной программы; до этого он еще не видел меня на сцене.

И вот я пригласила его в Мюнхен на свое шоу. Я была очень влюблена, и мне ужасно хотелось отличиться перед ним, произвести впечатление — павлину захотелось распустить хвост.

Зал был битком набит, все места были раскуплены до самого последнего стула. Заиграло вступление, я вышла на сцену под бой барабанов с громадной надувной куклой мужчины в натуральную величину, лежащей до поры в сумке. В течение следующих десяти минут она была надута мною и Тиной, под громкий смех всего зала. На мне была коротенькая униформенная куртка и тесные брючки из латекса, плотно облегавшие зад и ноги.