— Ну да, где-то около того.

Он всегда опаздывал.

Тридцать минут — самое меньшее, а то и на полтора часа. Ожидание Составителя Букетов в эти месяцы составляло семьдесят процентов моей жизни. Это было тридцать первого марта. В феврале мои страхи достигли апогея. Я постоянно просыпалась в пять часов и, как курица на гриле, крутилась и переворачивалась в своей постели, трясясь от страха и не находя сил встать. Страхи, которые для нормальных людей со стабильной психикой кажутся необоснованными, для человека в состоянии кризиса полностью реальны и очевидны. Страх перед болезнями, страх перед родителями, страх перед выходом из дому, страх перед налогами, перед выступлением, страх перед ростом цен, страх перед Янни — ах да, Янни! — страх попросту перед всем.

Страхи начались в июле прошлого года, за четыре недели до премьеры моей новой программы.

Янни съехал, а Джек, мой друг музыкант, с середины января обосновался у меня на четыре месяца. После пяти лет мыслей о разрыве я наконец выставила своего мужа из дому и была счастлива. Сначала. И вот в марте следующего года я была ничто без него, пустая оболочка, фрагмент.

Я чувствовала себя полностью разрушенной психически, руиной, живым трупом. При этом я не употребляла ни наркотиков, ни алкоголя, я даже не курила.

Все попытки вернуться к нормальному состоянию были не более чем трепетанием, легким подрагиванием переломанных крыльев. Два дня — йога, два дня — какая-нибудь бодрая книга, покупка якобы целительного драгоценного камня.

Затем снова визит к терапевту (все найдено в прекрасном состоянии), к психиатру (выписал таблетки), к эзотерику (смысл моей жизни — повышать сознательность мужчин, ха, ха, ха), к народному целителю («кризис продлится еще полгода»), к двум народным целителям («накладывать на себя руки — не имеет смысла»).

Я была устойчива к психотропным средствам, которые не оказывали должного действия, обычные же медикаменты оказывали прямо противоположное.

У меня было стойкое ощущение, что организм разучился радоваться.

Люди, звонившие мне, не могли пробиться сквозь стену; мне было безразлично, чего они хотят и о чем спрашивают. Меня больше не было, внутри все испарилось, руина, где поселились крысы, шныряют мыши и пауки плетут свои сети.

Но несмотря на это состояние, где-то в самой глубине моей души все еще теплилась маленькая искорка надежды.

Я верила в то, что весь этот кошмар когда-нибудь кончится и я снова широко расправлю крылья и смогу взлететь. Мой внутренний голос говорил, что Составителя Букетов нужно отправить домой к жене, дом продать, чтобы не усугублять мое и без того нагруженное состояние, а самой жить в мире со своим сыном в какой-нибудь маленькой квартирке.

Ничего из этого я сделать не могла.

Тем более начать новую жизнь со своим сыном. Меня не интересовали ни его истории, ни его игры. Ему было восемь с половиной лет, и я любила его. Он был просто убит нашим разводом, но старался быть мужественным и стойко все переносил. Большую часть времени он проводил у матери Янни; я не могла постоянно находиться рядом с ним из-за вечных разъездов.

В семь часов я все еще оцепенело сидела перед домом. Птицы чирикали и носились над головой, цвел ракитник, и среди такой идиллии — я ощущала себя развалиной.

Неужели моей жизни суждено закончиться столь недостойно и мучительно — в тридцать восемь лет сидеть в психушке, раскачивая головой, цепенея в депрессии и мелко дрожа?

Едва ли кого интересовали мои стоны и жалобы, да и вряд ли кто смог бы помочь. Как обычно, у людей полно своих проблем и трудностей.

Я думала, практически не переставая, о Симоне, о его великолепном теле, смуглой коже, полных губах. Когда он прикасается своими губами к моим — мне хорошо. Когда я чувствую его язык под своим — я начинаю жить, когда его дыхание сливается с моим, я забываю все свои страдания. Он первый и единственный, с кем я могу делать это по десять раз на дню. Я постоянно хочу, я подошедшее тесто, я открытая рана, я похотливый кусок женского мяса; я была, как та, от имени которой писались мои тексты, так смешившие меня раньше. Когда я чувствую ямочку на его шее — я зверь, когда лежу в его руках — я ребенок у материнской груди, когда слышу его голос — я преданная собачка своего господина. Послушная, покорная, подневольная.

Я вслушивалась в него и в каждую вещь, которую он рассказывал. Он прагматик, истинный нижний баварец, торгаш. Никакого интеллекта, никакой философии, никакого обмена мыслями, никакой инициативы. Это был бык, накачанный супермен, воплощенный идеал американского боевика, на которых я выросла. Мускулы, загар, деньги, волчий взгляд, длинные волосы, деляга, бабник и лжец. Он дарил мне один оргазм за другим, и каждый был новым и неповторимым. Его фантазия по части обращения с моим клитором не имела границ. Я была в полной зависимости от него.

И эта зависимость все увеличивалась. Я, как правило, всегда полностью фиксировалась на тех мужчинах, которые были рядом со мной, но никогда это не распространялось на секс.

С тех пор, как ушел Янни, который никогда не мог удовлетворить меня полностью, впрочем, виноват в этом был не он один, а мы оба, — с тех пор сексуально я была удовлетворена постоянно, но при этом чувствовала себя как севшая батарейка — выжатой, истощенной, без шансов вернуть себе способность к полету, жажду к жизни и энергию.

Торак захлопал в ладоши и даже слегка подпрыгнул, что, правда, чуть было не привело его к падению.

— О, — воскликнул он, — сударыня! Это же просто фантастика, это в высшей степени интересно! Настоящая немецкая история о зависимости — сильная женщина с тайным, непроявленным стремлением к порабощению! Пресса об этом уже знает?

— Вы сумасшедший?..

— Вы можете сделать из этого историю, которая будет популярна лет десять!..

Он ходил, хромая, туда-сюда.

— Ха, я уже вижу, как они движутся сюда, — дамы и господа из прессы, вооруженные блокнотами и диктофонами, — как они на вас набрасываются и высасывают последнюю интимную подробность ради скабрезной заметки в газете; как они любой ценой захотят раскрыть инкогнито господина Симона; и даже цена разбитой жизни не покажется им слишком дорогой.

Он остановился и потер колено.

— Стремление отдать себя в рабство… Знали вы такое за собой?

— Нет. Конечно же, нет, иначе хотя бы постаралась как-нибудь предупредить это «порабощение»!

— Ну нет, зачем же… Ведь это великолепно! Секс победил рациональность. Н-даа… мужчины — действуют, женщины — претерпевают. Тысячелетний ритуал.

— Вы обнаглевший дурак, Торак. Я ухожу!

Я развернулась и пошла к машине. Он заковылял следом.

— Нет, уважаемая, постойте!.. Я не обнаглевший дурак — я просто циничный клоун! Чувствуете разницу? Я не морален, но так же и не аморален — это все глупости. Я просто любопытен и получаю удовольствие от жизни во всех ее проявлениях!..

— Послушайте, любезный Торак, сейчас речь идет о моихстраданиях, и мне не до шуток!

— Все, что причиняет страдание, вытекает из подчинения и господства, разве вы не знали об этом?.. Впрочем, я перебил вас… Вы ведь хотели поведать еще что-то? Я весь внимание!

Переезд в меньший дом казался мне одним из возможных решений проблемы. Из тех домов, которые я осмотрела, уже третий показался мне подходящим. Кирхберг — небольшой поселок, соседи с трех сторон, слева разведенная женщина с двумя детьми, справа чета пенсионеров, сзади директор банка, галерея, голландская печь, панельное отопление в полу, три вида утепления, кухня, до самой дороги все засажено елями. Громадный комод из замка, черепица на крыше, год постройки 1988. На втором этаже три комнатушки — гостиная, детская, спальня. Идиллия. Двухместный гараж, сауна. Дом расположен на пригорке; вид на поселок, а когда стоишь на террасе, то на соседей. Очень заманчиво купить готовым такое прекрасное, теплое, чистое, функционирующее гнездышко — хитро расставленная западня.