А здесь не было ни стиля, ни такта, ни чего-нибудь даже слегка похожего… впрочем, тут было другое: дешевка. А дешевые трюки всегда самые лучшие. Они универсальны и действуют всегда и на всех. А я была на них не способна!

Даже когда мне захотелось сделать что-то похожее, я не смогла. Этот унизительный шок лишил меня сил. Я лежала выдохшаяся, как боксер после нокаута. Он не может встать и пойти. Он остается лежать, объявляется побежденным, и счет становится 1:0. В моем случае было уже — сколько? — 4:0? И я заметила: в этой игре речь шла не о страдании, любви и желании. Здесь речь шла о силе! Кто применит более сильное средство? Наше взаимодействие протекало на многих уровнях, из которых один определенно назывался: борьба не на жизнь, а на смерть!

И так же мне было ясно, что случилось все это не без моего участия. Я ведь с самого начала принялась вывешивать хвастливые лозунги, и по поводу своей сексуальности в том числе. И таким образом, я где-то специально, а где-то неумышленно спровоцировала его на противодействие. Я действовала открыто и энергично, но при этом не предположила противодействия, а когда его ощутила, то недооценила поначалу. Я с самого начала давала понять, что его скудным интеллектом меня вряд ли можно удовлетворить — в лучшем случае его телом. И я не отметила ни одной его заслуги и не заметила вызова.

Я попробовала что-то изменить, но опять ничто не стало лучше. Наоборот…

Остаток года пролетел в бесконечных, чуть ли не еженедельных, почти официальных переговорах, в процессе которых Симон и я обсуждали его окончательныйприход ко мне.

Один раз причиной, почему он чуть не сделал-таки этот жизненно важный шаг, послужил какой-то особенно напряженный рабочий день; в другой раз он побоялся, что его жена что-нибудь с собой сделает, если он уйдет; в третий его одолел недуг; а когда все возможные доводы были уже исчерпаны, он просто чистосердечно признавался в своей слабости и неспособности сделать этот шаг. Эти постоянные отсрочки совершенно меня изнурили, они лишили меня стойкости, подорвали силы и расшатали нервную систему. Каждый раз, когда приближался вновь назначенный день, я страшно волновалась, волновалась так, что немели руки и ноги, и к этому всегда добавлялся еще больший стресс, когда снова выяснялось, что он все-таки не придет.

— Ради Бога, — сказала я ему как-то раз, — перестань меня мучить! Давай покончим с этим. Давай я просто останусь твоей любовницей… Подумай — тогда у тебя будет сразу две женщины. А у меня — моя свобода. Я ведь совершенно не горю желанием стирать твои носки, и, к тому же, мне не нужно, чтобы со мной в одном доме постоянно находился мужчина. Подумай хорошенько — нам обоим это было бы гораздо удобнее!

Нет, этого он не хотел. Это ему не подходило. К тому же, его, вероятно, не устраивало, что я в таком случае получу свою свободу. Об остальном он молчал. Но едва мы приближались друг к другу, он снова и снова начинал:

— Я люблю тебя, люблю тебя так сильно, как еще никого не любил! Я хочу остаться с тобой, жить с тобой, всегда! Только с тобой я хочу встретить старость!..

Как пластинка, которую я так любила слушать. И каждый раз, когда он бывал серьезно настроен, я брала с него обещание подтвердить свои слова делом, и он всякий раз обещал мне это.

Этот Симон порой казался мне существом из другого мира, с которым я не умею правильно обращаться. Я была недостаточно продувной, чтобы не попасться в клейкие сети его обещаний. Искусство обольщения, как и прочие, имеет свои законы. Тот, кто соблюдает их и знает все правила, при достаточной выдержке может получить от любой женщины все, что захочет.

— Оберегайся с самого начала! — говорят на это старые, мудрые женщины. А как быть, если это начало выглядит как иллюстрация к твоим мечтам?

Разумеется, до некоторой степени и я старалась быть осторожной, любая женщина на моем месте реагировала бы точно так же. Но разве это не унизительно — реагировать так же, как и любая женщина? Так же безмозгло и по-дурацки, как большая часть женщин? Фу! Я сама себе была противна и в то же время почти наслаждалась эмоциями, никогда прежде мною не испытываемыми.

Пришла зима. Пушистые хлопья снега, плавно покачиваясь в воздухе, медленно опускались на землю.

Наша связь с Симоном становилась все более безнадежной. А дух из бутылки не хотел уже туда возвращаться. И я все отчетливее понимала, где, как и насколько мы не подходим друг другу: ни стиль мышления, ни идеология, ни смысл жизни у нас не совпадали. Это был спиральный спуск вниз, уходящий все глубже в духовный, а с ним и профессиональный хаос.

Отказавшись в свое время от Янни, я лишила себя своего первого и самого надежного помощника. Но, однако, и все те проблемы, которые возникнут, если он вернется, я тоже не смогла бы вынести. У меня никого больше не было. И не было никакого просвета. Никакого менеджмента, никакой команды, никакой поддержки с тыла. И никаких мотиваций.

«Я одинока, как никогда» — когда я слышала эту песню Янни, то не могла удержаться от слез. Как могла особа столь скромная, как Симон, заставить меня чувствовать себя такой ничтожной и незначительной? Медленно, но верно я погружалась и тонула в нем, растворялась. Я больше уже не любила свою жизнь — только его.

— Ага! — произнес Торак, выпрямившись на стуле и скрестив пальцы. — Я так понимаю — мы медленно приближаемся к тому, что вы в свое время назвали кризисом. Я прав?

— Да. Снаружи все выглядело великолепно, все было в порядке, я была в зените творческой славы и успеха, но в душе моей царил разгром. Я садилась за письменный стол и тупо глядела на него. Но больше десяти минут не выдерживала.

Он не сразу отозвался, очевидно, обдумывая сказанное. Затем спросил:

— Когда леди поступает как проститутка, что тогда происходит? Становится она проституткой или остается леди?

Я растерянно посмотрела на него.

— Я не знаю… Это зависит от человека.

Он глубоко вздохнул, с шумом выдохнул воздух и снова спросил:

— Когда мыслитель поступает как половая тряпка, он остается мыслителем, или как?

— Я была наивна, неграмотна в области чувств и полный дилетант в области эмоций! В профессиональной сфере я достигла гораздо большего, чем в личной жизни.

— Вы учились на жену, не на любовницу. И вели себя всегда как самая типичная жена.

— Я не хочу быть типичной женой. Это ужасно! Любовь для меня — ничто!

Он постучал рукой по столу.

— Ну, сударыня!.. Тут вы погорячились! Я расскажу историю про великого Вольтера. Но сперва вы еще немного расскажете о том, что было, когда вы еще не покончили с любовью в своей жизни окончательно…

Большую часть дня я проводила в кровати, уставившись в потолок и терзаясь страхами; это был настоящий психоз. Начиналось это всегда с самого раннего утра, часов в шесть-семь. Любая мысль немедленно приводила меня в состояние, близкое к панике; тело, казалось, было подключено к розетке на 220 вольт. Страх был перед всем. Волосы как солома, распухшее лицо — зеркало стало врагом. Я сама растравляла себя, все время размышляя о безысходности ситуации, в которой оказалась. Это было невыносимо. По вечерам — лимфатрил, полтаблетки. По утрам снова, два раза по четвертинке. Никакого улучшения, только немного унималась дрожь. В голове постоянно крутились примерно следующие мысли: «Встань, прими душ, сделай пробежку. Нет, я слишком слаба, слишком уродлива; нет, это невозможно».

Ну так сделай себя хорошенькой, сходи к парикмахеру. Нет, нет, я не вынесу — так долго сидеть неподвижно на одном месте. И я не могу видеть себя в зеркале.

Тогда иди в кабинет, разбери свои бумаги. Нет, там меня ждет груз решений, которые придется принимать, — я боюсь, я сейчас не в состоянии принимать решения… и, может быть, уже никогда не буду в состоянии!»