Боги вяло перебрасываются в картишки.

— Твой ход, Гермес…

Гермес нарочито зевает.

— Нет у меня ничего… Чертовы карты!

— Что с вами случилось? Вы что, устали? — спрашивает Зевс.

— Ммм… Вчера слишком много амброзии выпили… — отвечает Дионис.

— Это точно, — бормочет Аполлон. Да еще то ангелочки с самого утра резвятся, то арфа стонет часами!.. Доконают меня эти небеса! Ни тебе бури, ни тебе натиска… А как надоела эта заря каждый день!

— Невыносимо!

— Это точно! И всегда слишком рано!

— Главное, слишком ярко!

— Да-а, детки, — говорит Зевс, — тысячелетий у меня за плечами побольше вашего будет, а вот выгляжу я посвежее… Ладно, на сегодня, пожалуй, хватит!

— Все равно у меня одни дамы… Четыре штуки! — говорит Гермес. — Держи, Зевс, червонную я тебе дарю. Преврати ее в женщину, что ли — может, интереснее будет! Ха! Ха!..

— Нет уж, увольте, слышать ничего не хочу о женщинах! — недовольно бурчит Громовержец.

— А что такое? С Герой проблемы?

— Да здесь-то нет. А вот, гляньте, что на земле творится! Там все бабы как с ума посходили — строят из себя невесть что, поотбирали у мужчин их профессии, мелют всякую чушь с глубокомысленным видом! Просто ужас!

— Господи, папочка! Да устрой ты им пару «урожайных» лет — появятся дети, и проблема отпадет сама собой! — располагаясь поудобнее, предложил Дионис.

— Это все ненадолго, — брюзжит Зевс. — Когда-нибудь их земная жизнь закончится, и тогда снова прощай, мой покой! Хватит с меня Геры с ее блажью насчет эмансипации!..

Он наклонился вперед и протянул сыновьям золотую подзорную трубу.

— Вот… Сами убедитесь!

Аполлон лег на живот и подполз к краю спиральной галактики, Гермес сел рядом и раздвинул облака по сторонам.

— Смотрите на Европу, мальчики… Центральную. Германия — довольно многообещающая страна…

— А сколько их там? — прогнусавил Гермес. — Еще совсем недавно было две!..

— Оставьте в покое политику, — прервал его Зевс, — взгляните на женщин!

— Ладно уж!

Аполлон, приложив к глазам трубу, молча смотрит вниз. Прикладывает еще раз, после отдает Гермесу. У того вырывается сдавленное:

— О…о!…

— И правда! — восклицает Аполлон. — Ни в чем не стесняются! Нахальные речи, дерзкие лозунги… выглядит все это омерзительно. Вот, взгляни, Дионис!

— А я что говорю! — недовольно откинулся назад Зевс. — Одна меня особенно бесит!.. Наведи-ка трубу на Баварию, номер 9804203-й, пол женский. Удручающее зрелище! Это переходит все границы. У нее три, нет, даже четыре мужчины — просто какая-то бесстыдная полиандрия! А это, между прочим, многовековая мужская привилегия!..

— Хо-хо!.. — возмутился Дионис. — А ведь чем дальше, тем больше, папочка! Так скоро ни одной привилегии у мужчин и не останется…

— А я видел ее по телевизору! — восклицает Гермес.

— Конечно, ведь она всю эту женскую придурь еще, так сказать, несет в массы!

— У меня идея… — хитро ухмыльнувшись, сказал Дионис.

— Надо думать! Ты ведь издавна это племя с ума сводишь!.. Говори, сын мой!

— Там, внизу, я знаю одного парня, это как раз то, что нам надо… и совсем близко! Моя мамочка им в свое время очень интересовалась — великолепный тип, просто похотливый самец, с почти полным отсутствием чувства ответственности! И женат, что весьма подхлестывает страсть!

— А! И один из нас вселится в него и охмурит объект так, что она потеряет слух и зрение?!

— И разум? — вставил Гермес. — Прежде всего разум!..

Расставив ноги пошире, Дионис согласно кивнул.

— От всего этого феминизма и следа не останется, когда мы ее оттрахаем!..

— Дионис, прошу тебя!!

— Ох, извини, папочка!

— Да, идея хороша… — радостно рассмеялся Зевс.

— По мне тоже! — говорит Дионис. — Вопрос только в том, кто из нас вселится в этого парня?

— Как всегда тот, кто первый спросил, любовь моя! — В дверях возникла Гера. Среди богов воцарилось неловкое молчание.

— Ну-ка, мои любимые, тут я поспорю с вами: уверена, что не выйдет у вас никого сломить — женщины сильны духом, а их выносливость даже больше, чем они думают. Я держу пари на одну ночь с Гефестом, моим маленьким хромоножкой! Приручите эту женщину, и я на ваших глазах пересплю с ним!

— Ох, бесстыжая!.. — встрял Гефест, который до сих пор молчал.

— Но, мамочка, это, все-таки, твой сын!!

— Заткнись, пожалуйста, Гермес, не встревай.

— Хотел бы я на это посмотреть… — рассмеялся Зевс, — на редкость забавно! Не каждый день такое увидишь! Итак, поспорили! Дионис, спускайся на землю! Войди в этого человека и передай ему свою божественную харизму — в ней залог нашего успеха.

— Доконай эту бабу! — горланит Гермес.

— Да, покажи ей! — кричит Аполлон.

— Окрути ее! — шепелявит Гефест.

Все возбужденно кричат, топочут, и под восторги богов Дионис в эту грозовую ночь спустился вниз в виде молнии и превратился в Симона Шутца, из Нижней Баварии, Брукмюля.

— Эй, Дионис, — крикнул вслед Аполлон, — смотри внимательно, чтобы не нарваться опять на продувную дамочку, как в 259 году.

Но Дионис его уже не слышал — яркой точкой выскользнул он за пределы галактики…

Между тем Зевс удобно устроился на своем троне, с наслаждением закурил трубку и открыл книгу Лены…

Я всегда была слишком послушным ребенком. Несмотря на то что матерюсь как сапожник, а мои непристойные шутки приводят всех в ужас. И пить я могу как сапожник! Я споила уже достаточное количество мужчин и никогда больше ничего о них не слышала. Мои письменные откровения служат причиной семейных раздоров, а когда я веду словесную дуэль, то соперник долго еще не может после нее опомниться. Но уж когда я люблю, то люблю со всей той дьявольской силой, которую посеяла у меня в крови бабка-венгерка, — это больше, чем воплощение, это полное, вплоть до бесчувствия, самоуничтожение, какое только можно представить. Моя любовь — это бомба, на которой взрывается сам взрывающий: я взлетаю на воздух вместе с ним и потом долго собираю себя по частям.

До полового созревания я была примерным ребенком и мирилась с тем, что вследствие постоянных отлучек родители совсем меня забросили. Я терпеливо переносила разнообразных и постоянно меняющихся персон, которых нанимали для заботы обо мне и одновременно для поддержания порядка в доме. Среди них были пьяницы, клептоманки и просто сомнительные личности, что довольно скоро выяснялось, а также, конечно, честнейшие и тучнейшие тетки и, наконец, Датти, няня с двух до девяти лет моей жизни. Ужасна была смерть моей Датти — она замерзла в снежную бурю в горах и тело обгрызли лисы. То, что осталось, мы захоронили в пластиковом пакете.

Все беспорядки, связанные с постоянной сменой прислуги в доме, улаживались дедом с бабкой. Дед был поэт и юморист, бабка — оперная певица. Они были высшей инстанцией в домашней иерархии; это они планировали мою жизнь.

Наша фамилия Лустиг, что значит «веселый».

И это действительно весело, поскольку мы — семья комедиантов в трех поколениях, и я как раз третье! Фамилию точнее, чем Лустиг, для нас просто придумать трудно. Лично я никакую другую носить не хотела бы.

И несмотря на это я была весьма трагической фигурой!

Именно потому, что была слишком послушным ребенком. Еще бы! С тех пор, как я начала немного соображать, я всегда старалась выглядеть младше, чем была на самом деле и не могла еще почувствовать собственной силы. Пожалуй, что я ее сама побаивалась и старалась скрыть, потому что я женщина. Женщины не должны быть сильными. Никогда, и сейчас тоже, когда безмозглые болтушки, разряженные как новогодние елки, все еще путают цепкость рук с силой характера.