— Скажи это и моему сыну тоже. Он точно так же страдает от твоего поведения. Пообещай ему, что никогда больше не бросишь нас.

Он пошел в комнату Бени и твердо пообещал ему, что никогда больше не уйдет без объяснения и предупреждения.

Наступил вечер, стали собираться гости. Пробило шесть часов, потом семь, все уже собрались. Симона не было. В половине восьмого он позвонил. Он в Штраубинге, у него не все так хорошо, как хотелось бы.

— Нам нужно еще кое-что сделать по работе этим вечером… я прямо как-то даже и не знаю…

— Пожалуйста, — тихо сказала я в телефонную трубку, — пожалуйста, не поступай так со мной… Все уже давно собрались и огорчатся, если ты не придешь. Приезжай сейчас же, пожалуйста!

Я услышала гудки. Он повесил трубку. И не приехал.

Через несколько часов я поверила уже окончательно в то, что он не приедет. Мои друзья наблюдали за мной с почтительного расстояния. Они были не уверены, уместно обсуждать сейчас со мной эту тему или нет, и пытались привести меня в новогоднее расположение духа.

Однако, как личность, я больше уже не существовала. Внутри себя я тихо покачиваясь шла к преддверию душевного ада. Тут я заметила, что со мной происходит, стала заливать в себя алкоголь в диких количествах, курила одну сигарету за другой и портила всем настроение своей угрюмостью. Когда пробило полночь, я даже не заметила этого. Так же как и то, когда отправилась в постель. Я только смутно припоминала, что какой-то человек лег вместе со мной, чего я вовсе не хотела, и воспользовался моим почти бессознательным состоянием. Около четырех часов утра я все еще бродила среди гостей, а потом уже полностью отключилась и ничего не помню.

Утром меня разбудили довольно поздно, к традиционному завтраку. В купальном халате, опухшая, я уселась за стол и представила взору окружающих достойную сожаления картину. Кто-то все же попытался спросить меня о Симоне — и я снова потеряла разум. Мои нервные окончания раскалились, душа превратилась в кусок сырого мяса, я плакала и плакала, бесконечные потоки слез лились из глаз, я сникла, сотрясаясь от рыданий, оплакивая свое горе; женщины бросились утешать меня, мужчины смущенно оставили стол и ретировались в другую комнату.

В какой-то момент все ушли — и я осталась одна. Он снова меня оставил, и для меня это был окончательный крах, у меня не осталось ничего, что могло бы поддержать, — ни ярости, ни надежды, ни самолюбия, ни уважения к себе, одно только голое, изнуряющее отчаяние. И тут пришло искушение дьявола, порождение ада, утешение всех инстинктов — стопроцентное зло. Я бродила по кухне и пила шнапс. Целый стакан его я влила в себя. И еще один. Напиться бы до смерти. Остановись! — кричал мне мой ангел-хранитель. — Остановись!

Я больше падала, чем шла, спускаясь по лестнице и бредя назад, в спальню. Для меня все кончено. И еще один стакан огненной воды, разбавленной вишневым соком…

Откуда-то издалека до моих ушей донесся голос:

— Лена… Лена… Лена… пожалуйста… открой… впусти меня!..

Это звучало как-то странно, печально, плачуще, как крик о помощи, одинокий, слабый и жалобный, как плач шакала, — и он делал моей душе больно, это было похоже на… Симона?

Кто-то бегает по моему саду, выкрикивая мое имя? Симон? Кто это был? Неужели это все-таки мой провинциальный любовник, этот обманщик, этот крушитель сердец? Что еще ему нужно на моем участке? Кто он такой, этот Симон? Это дерьмо собачье. Что он хочет мне сказать? Ничего… Еще один глоток. И еще один. Затем на меня упала тьма.

Вишневый сок, судя по всему, был моим спасением. Без него я бы, пожалуй, и не проснулась. А так, я вступила в свой новый день, проснувшись довольно поздно, после обеда; я мало и плохо соображала, мне казалось, что вокруг меня какие-то неясные сумерки, в которых плавают всякие предметы. И тут я увидела человека, мужчину — это был мой свекр.

— Как твои дела?

— Я не знаю, вроде ничего. А что?

— Спи, я только хотел посмотреть, все ли у тебя в порядке. Ты вчера была не в самом лучшем состоянии.

Позже я еще заеду взглянуть на тебя… Кстати, тут внизу твой сын, мы вчера забрали его с собой, а сейчас я его привез. Мне кажется, он должен хорошо на тебя подействовать. Он сейчас внизу, играет.

Затем он ушел. Как прошел остаток этого дня, я не помню. В конце концов, мой сын заполз ко мне в постель. А я снова окунулась в беспамятство отравления.

Это началось среди ночи. Сначала была фантастическая пластичность сновидений. Я находилась в каком-то помещении, вдруг разверзся потолок и внутрь посыпались воздушные шары, золотые конфетти, серебряные гирлянды, мягкие игрушки, детские мячики и деревянные зверушки. Это было как страна Фантазия, сказка, где молочные реки и кисельные берега, великолепный, разноцветный детский рай.

Боже мой, как прекрасно! — думала я. И очень огорчилась, что не могу все это показать сыну.

Я оставила это помещение и вышла на улицу. Тут улица деформировалась, стала глинистой дорогой, из которой стали прорастать огромные, высотой до двух метров мужские фигуры с глиняными пенисами. Мужчины протягивали ко мне руки, чтобы схватить и оплодотворить меня. Это меня одновременно ужасало и притягивало. Все, что я видела, было реально, действительно, это можно было потрогать, это было из какого-то другого мира, который я не знала прежде. Спасаясь бегством, я залезла на крышу и с ее склона смотрела вниз, на глиняную деревню. Вдруг из этой крыши стали вырастать какие-то бестелесные, зелено-голубые существа, опасные, угрожающие, они становились все больше и больше, и я знала, что они хотят отнять жизнь у моего ребенка. И я знала — чтобы защититься, нужно громко читать заклинание: «Духи, идите прочь! Духи, идите прочь!». И как только я начала читать достаточно громко, они сникли и исчезли в крыше. Но стоило только перестать, как они вновь появились и вновь стали расти и приближаться все ближе и ближе. «Духи, идите прочь! — кричала я изо всех своих быстро убывающих сил, какие еще оставались у меня. — Духи, идите прочь!»

— Мама, — кричал мой маленький сын. — Мама, что с тобой, тебе плохо? Что случилось?

Я проснулась, мокрая от пота. Бени сидел рядом на кровати, с заспанными глазами, и прикладывал свою маленькую ручку к моей голове.

— Ты все время кричала: «Духи, идите прочь!» — Он обеспокоенно смотрел на меня. Ему было не по себе.

— Спи дальше, сынок, — сказала я ему, — все не так плохо.

Но все было плохо. Гораздо хуже, чем до этого во сне. Мне еще никогда не снились такие пугающе реальные сны.

— Просто у меня был нехороший сон о всяких духах, — сказала я, вся мокрая от пота, но так спокойно, как только могла. — Сон был страшноватый, но я их всех победила.

— Хорошо, мама, это ты хорошо сделала.

И он, довольный, свернулся клубочком и уснул — пока его мать вступает в борьбу с духами и побеждает их, все в порядке. Мы часто с ним говорили о плохих снах. О том, что можно научиться и во сне действовать и что событиям в кошмарах нельзя давать разворачиваться самим по себе, а нужно учиться влиять на них. Он знал духов по своим кошмарам. В пять лет он часто, плача просыпался среди ночи.

— Мама, — кричал он, — я видел козью голову и чувствовал ледяное дыхание ветра.

Ну что ж, сказала я себе тогда, отделаться от черта навсегда, пожалуй, невозможно, но из моего дома он должен уйти! И поскольку я никогда не испытывала особого страха перед чертями, богами и духами, мне казалось вполне возможным и почти нормальным, что подобные образы приходят порой в наши сны. И я сказала тогда своему сыну:

— Бени, я понимаю, что эта козья голова тебе не нравится. Но тогда тебе нужно не плакать, а гнать ее. Если она придет еще, скажи ей, пусть она обмочится прямо на этом месте, а не то ты врежешь ей прямо по морде. И перед сном постарайся хорошенько это запомнить.

Вскоре после этого козья голова вместе с холодным дыханием ветра перестала заниматься безобразиями в детских снах. И я, хоть и верила в действенность этого метода, все же была озадачена. Неужели же дьявол — пусть даже и всего лишь во сне — так легко позволяет согнуть себя в дугу? Это предоставляло большой простор для действия.