— Кеша… — с порога начала заплаканная Лариса, бросаясь ему на шею. — Кеша!.. Он мертв! Мертв! Он погиб! Разбился…

— Кто? Кто? — Кеша проводил ее в комнату и побыстрее закрыл дверь, предчувствуя скорый приход Лены. Что же будет? Что делать? Просто не открывать ей?

— Валентин… он… — всхлипывая шептала Лариса и билась в его руках. Ее душила истерика.

— Это… — неуверенно проговорил Кеша. Он все понял. Речь шла о том человеке, с которым Лариса рассталась, чтобы быть с ним. Но почему она убивается так из-за его смерти?

— Я виновата, я! — кричала она, вырывалась, но Кеша держал ее крепко. Вот тут то и явилась долгожданная Ленка. Лариса перестала плакать и испуганно уставилась в темноту прихожей.

— Кто это может быть? — хрипло от слез спросила она. Кеша пожал плечами и нервно соврал:

— Не знаю…

Он молил всех известных ему богов, чтобы девушка не пошла с ним, отправляясь открывать.

— Лен… — он шагнул на лестничную клетку, не пуская девушку в квартиру, — послушай… тут такая проблема…

— Что случилось? — нахмурилась Ленка. Она промокла под снегом-дождем и очень хотела поскорее пробраться в его теплую квартиру, то, что он медлил, ее раздражало.

— Ко мне заглянул Гриша… — неумело и неправдоподобно плел Кеша, — и… он сильно пьян!

— И что с того!? — нетерпеливо осведомилась Лена и сдержанно хохотнула, — ты думаешь, меня испугает вид пьяного Гриши?

— Да нет… но…

— Что за хрень ты несешь!? — оборвала его девушка и, решительно оттолкнув в сторону, пошла в квартиру. Кеша весь внутри себя сжался, предчувствуя скорую бурю. Ох, что-то будет!

Самое страшное случилось. Они смотрели друг на друга, молча, неподвижно, неотрывно, как под гипнозом. Кеше, который следом за Леной ворвался в комнату, оставалось только ждать, когда же оборвется эта пронзительная жуткая тишина. Он слышал хриплое дыхание Ларисы, видел, как слабо вздрагивают ее по-детски пухлые губы, раскрасневшиеся из-за истерики, как сжимаются ее пальцы — то ли от испуга, то ли от злости. Глаза же Ленки стали совсем серыми, выцвели и округлились, она перестала моргать и только ноздри ее расширялись часто-часто. На лицо ей упала прядь волос, неизвестно каким образом выбравшаяся из общей массы и девушка не торопилась поправлять ее, хотя обычно всегда была озабочена тем, как выглядит.

Он был здесь лишним — такое у него было чувство. Ощущение, что он пришел в театр и случайно выскочил на сцену, туда, где разворачивается действо, в котором ему не отведено никакого места.

— Гриша?! — бросила в пустоту Ленка, и он не мог понять, с каким выражением она это говорит. Она обернулась на него и вроде бы улыбалась. Только улыбка была какой-то ненастоящей, какой-то неправильной. Смеется она? Злиться?

Они обе ждали его реакции, расстреливая его четырьмя парами глаз. Он должен был что-то сделать, что-то, что будет правильным. Но что правильно?!

— Я… соврал… — пролепетал он, смотря в глаза Лене, не в силах оторвать взгляд и перевести его на Ларису. Это было страшно. Неминуемо страшно.

— Что это значит?! — строго спросила Ленка, указывая кивком головы на девушку.

— У Ларисы погиб… — медленно, дрожащим голосом начал Кеша. Лариса явно ждала каких-то других слов, боковым зрением он заметил, как она поникла и сжалась, опустила голову, и лицо ее закрыли отросшие пряди волос.

— Почему ты этого не сказал сразу?! — перебила Лена, даже не дав ему договорить. Оправдания ее не интересовали.

Кеша молчал. Лариса медленно поднялась и уставилась на него, он физически ощущал, как внимательно она его изучает.

— Почему ты скрыл это от меня?! — слова обожгли его как удар холодной плети, — от своей девушки!? — боже, ну зачем она это сказала! Зачем она напомнила, снова, полоснула, ударила, резанула ножом по зыбкому полотну реальности, которое тут же осыпалось разбитым зеркалом.

Снова нахлынула тишина. И в ней — нарастающий звук дождя за окном. И шепот Ларисы, тихий, сдавленный, будто ее легкие сковало железное кольцо и она не способна была дышать глубже и говорить громче, будто она задыхалась.

— Простите… я вам мешаю… я пойду, — сказала она. Кеша хотел остановить ее, схватить за руку, заставить остаться, но на него смотрела Ленка. Взгляд ее глаз, снова наполнившихся прежней тусклой зеленью, говорил ему «Нет. Нельзя. Ты не посмеешь. Ты этого не сделаешь».

За Ларисой хлопнула дверь. Кеша присел на диван.

Ленка подошла к окну и крикнула, не понятно, к кому обращаясь:

— Сука!

У Кеши перед глазами стояло печальное лицо Ларисы, напоминающей грустного брошенного щенка. Он представлял себе, как она бежит под дождем, без зонта, рыдая, маленькая и несчастная. Лариса, которую он совсем недавно еще называл и считал своей.

— Хватит молчать! — выпалила Лена, обернулась к нему, — объясни мне, что это значит.

— Лена… — промолвил Кеша и бросился к ней, — это не то, что ты думаешь… У Ларисы случилось большое горе, погиб близкий ей человек… она очень переживает, она пришла за помощью ко мне…

— Почему ты этого не сказал сразу?!

— Я не знал, как ты отреагируешь… ведь она в меня влюблена…

— Ну, это я заметила! — усмехнулась Лена. Глаза ее были совершенно сухими, а лицо мертвецки-спокойным. Она правда верила ему, но злилась.

Кеша схватил ее за руки и прижал к груди ее некрасивые полные пальцы. Сейчас они казались самыми замечательными на свете, идеальными, великолепными. И эта девушка перед ним, такая резкая, грубая, в чем-то раздражавшая его, была самой лучшей.

— Прости меня! — взмолился Кеша, — прости! Я ведь люблю тебя. Только тебя.

Весь февраль дул холодный северный ветер, чередовались гололед и промозглый талый снег, по дороге к земле, превращавшийся в дождь. Соня мерзла в легкой куртке, но, редко заглядывая домой, она всегда забывала о том, что хотела поискать что-нибудь потеплее. Она в очередной раз оставила прикрепленную к холодильнику записку и ушла к своим друзьям.

В квартире Лехи было удивительно пустынно. На кухне, как обычно, сидела Моль. Сегодня она была одета исключительно в теплые оттенки — красные шаровары, оранжевый свитер, желтые фенечки на руках и огромные серьги цвета тыквы делали ее похожей на тропическую птицу. Только лицо оставалось бесцветным и серым, тусклым и безжизненным.

Вместо приветствия она протянула Соне зажженный косяк.

— А где все? — поинтересовалась Соня, затянувшись. Моль равнодушно пожала плечами, всем своим видом демонстрируя то, что ее это никак не волнует.

Соня присела на стул и уронила голову на руки. Ей хотелось спать, а еще хотелось выпить чего-нибудь горячительного, чем крепче, тем лучше.

На тесную кухню заглянул худой долговязый парень и сонно улыбнулся девушкам. Моль никак не отреагировала на его появление, сказала только тихо:

— А… Кирилл. Будешь гаш?

Ее дело было простое — затягивать все большее количество людей в свое болото, чтобы получить потенциальных клиентов и потребителей своей чудо-травы. Но вошедшего было ничем не удивить. Он достал из-под стола табуретку и оседлал ее, принимая протянутый ему косяк.

— Как тебя зовут, чудо? — обратился он к Соне. Девушка бы смутилась, но в голове ее был туман. Ей было абсолютно все равно, что с ней происходит и что будет происходить. Она представилась, выпустила в воздух облачко дыма.

Завтра контрольная по алгебре — всплыло в воспаленном мозгу. Когда она в последний раз открывала учебники? Когда она в последний раз звонила Даше и искренне с ней разговаривала?… Когда в последний раз отец заглядывал в квартиру, где они жили с матерью? Куча глупых, бессмысленных вопросов. Ветерок, пробиравшийся в форточку подхватил их вместе с дымом и унес прочь.

— Кирилл художник, — зачем-то сказала Моль.

Этот парень, выглядевший лет на двадцать пять- тридцать, щуплый, болезненный, не вызывал у Сони малейшей симпатии. Она сразу почувствовала, что от него можно ждать чего угодно. В его глазах жила точно такая же всепоглощающая пустота, как та, наполнявшая душу Моли. Соня ощущала ее почти физически, ее как будто обдавало холодом. Но это был не холод. Это была пустота с тихим, почти неощутимым привкусом гнили… Гниющая мертвая плоть. Кирилл тоже гнил. У него даже кожа была такого тусклого серовато-желтого цвета, то и гляди покроется трупными пятнами.