— Ну, тише. Нет ничего плохого в том, что ты будешь с ним спать, а он тебя содержать. Так все сейчас делают.

Лариса нахмурилась, в ее блестящих из-за слез глазах читалось недоумение. «Кто это все?». Похоже, Оля имела в виду себя, но это было не так, ей никак не удавалось найти кого-то, у кого были бы деньги на ее совсем нескромные запросы, а заодно и на запросы ее матери.

— Мне бабушке… на операцию надо, — словно оправдываясь, прошептала Лариса, — я так бы никогда не подумала…

— Да ладно тебе, — бросила Оля, — он хоть симпатичный?

Лариса как-то растерянно кивнула, глаза у нее были грустные-грустные.

— А лет ему сколько? — продолжала расспрашивать любопытная Оля, пытаясь представить себе этого серого мышонка с каким-то умопомрачительно богатым и красивым мужчиной.

— Тридцать шесть… кажется, — светлый образ в Олином воображении сразу померк, она поморщилась и повела Ларису к трамвайной остановке, где они и встретились.

Ветер уныло завывал в уже поредевшей листве, было так холодно, что хотелось поскорее куда-нибудь спрятаться. На асфальте стояли глубокие лужи, в которых отражалось хмурое небо, и плавали разноцветные листья, как большие красные лилии.

Оля думала о том, что тридцать шесть — это слишком, и с таким «стариком» она бы спать не согласилась даже ради спасения бабушки. Впрочем, у Оли не было бабушки, и знать она точно не могла. А узнавать ей не очень-то и хотелось.

К вечеру зарядил дождь. Унылый и монотонный, он становился все сильнее и сильнее и вскоре стало невозможно разобрать дом напротив за его мутной серой пеленой. Саша все пытался заставить себя решать задачу по геометрии, а вместо этого пялился на воду, текущую с неба и думал о том, что меньше всего на свете сейчас ему хочется, чтобы пришла зима. Были бы деньги убежать куда-нибудь туда, где всегда весна и никогда не бывает холодно, где нет слякоти и мокрого снега. Но откуда они у него возьмутся? Вот если бы его папаша был не потерявший человеческий вид пьяница, а Польских, он бы мог позволить себе такое удовольствие. Но жизнь распорядилась иначе.

Вернулась его мать — бледная маленькая женщина с хрупкими костями и усталым лицом. Она была лет на десять моложе отца, но все испытания, выдавшиеся на ее долю, уравняли их, и она казалась старше своих лет. Она напоминала моль или ночную бабочку — померкшую, бесцветную, выгоревшую, полумертвую.

Она ничего не сказала, сняла мокрое пальто и сапоги и ушла готовить ужин. Разговаривала она вообще немного, все время погруженная в тяжелые печальные думы. Саше очень хотелось обнять ее, как-то утешить и приласкать, но у него создавалось впечатление, что если он прикоснется к ней, то она рассыплется и превратиться в пепел. Но у отца таких чувств не было.

— Люда! — услышал Саша из кухни его голос и трижды проклял его за то, что эта пьяная свинья вообще проснулась и сделала это именно сейчас, — где ты была?

— На работе, — совершенно без эмоций бросила женщина.

— Иди сюда, я тебя давно не видел! — заявил отец и, судя по тяжелым шагам, двинулся к ней. Саша понял, что сейчас самое время появиться и обломать его планы, какими бы они не были. В любом случае ничего хорошего папаша задумать не мог. В тот момент, когда Саша появился на пороге кухни, мужчина как раз лез к Людмиле своими грубыми руками.

— Да уйди ты, — спокойно сказала она, — не до тебя, мне.

— Люда! — разозлился отец, хотел ударить ее, но Саша удержал его руку.

— Ах ты, крысеныш! — прорычал мужчина, обернувшись на него и глаза его безумно засияли. Они обожгли парня холодом и ненавистью, к которым он уже успел привыкнуть за годы, но все равно каждый раз вздрагивал и пятился, ощущая их кожей.

— Все из-за тебя, из-за тебя! — вдруг закричал отец и бросился на Сашу, нанося удары, куда более сильные, чем обычно, — урод! Если бы не ты! Да лучше бы ты сдох!

— Сергей! — подала голос Людмила и вцепилась в занесенную руку мужа, таким образом переключив огонь на себя. Теперь вся его агрессия предназначалась женщине, а она принимала все со стиснутыми зубами, не издавая не звука, и взгляд ее серо-зеленых глаз сделался такой злой-злой и уверенный, какой бывает у солдат, которые стоят у расстрельной стены или ждут пыток в гестапо. Все это закончилось тогда, когда Саша обрушил на голову отца удар табурета и тот свалился, как мертвый. Парень отбросил свое оружие и облокотился на стену, сжимаясь от оглушающей боли.

— Я его убил, да?! — пробормотал парень срывающимся на крик голосом, — убил!?

Людмила молчала, ее как будто сейчас не было здесь. Только крупные как бусины слезы стекали у нее по щекам и падали на выцветший линолеум рядом с телом мужа, который не подавал никаких признаков жизни.

Саша не выдержал этой картины, он убежал прочь, на улицу, под дождь, без зонта и куртки. Некоторое время он постоял, подставив лицо ледяным струям, в глубине души надеясь, что его догонит мать и скажет, что все в порядке и удар был недостаточно сильным, но этого конечно же не произошло. Тогда он пошел к Мише, потому что кроме лучшего друга ему пойти было не к кому.

— Сашка? — изумленно сказал парень, открывая ему дверь. Час был уже достаточно поздний.

— Можно? — потерянно спросил Саша, его трясло. За спиной у Миши нарисовался его отец, с которым они были похожи как две капли воды. Миша унаследовал у него дистрофично-худощавое телосложение, сутулую спину, голубые глаза с зелеными ободками по краям радужек, плохое зрение, светлые волосы цвета нескошенной соломы. Что досталось ему от матери? Саша не знал, и сказать затруднялся.

— Александр, — улыбнулся ободряюще, но как-то встревоженно Степан Аркадьевич, положил руки на плечи сыну, — у тебя что-то случилось?

— Да… — прошептал Саша, отводя глаза, хотел признаться, но ему помешал приступ кашля, заставивший его согнуться на пополам и судорожно ловить воздух ртом. Миша кинулся к нему и на лице его написался такой ужас, будто он был уверен в том, что Саша сейчас умрет на его глазах.

— Что там? Кто пришел? — из комнаты послышался голос Светланы Петровны, и вскоре в прихожей нарисовалась и она. Это была уже далеко не молодая, но еще очень красивая женщина, в облике которой сразу читался ее характер — жесткий и строгий, все линии ее лица и тела были отточены, как лезвия. Ее взглядом можно было резать хлеб, а тонкой линией губ — душить, как веревкой.

— Саша, — женщина заметила гостя и торопливо обняла его крючковатыми пальцами, когда он перестал кашлять, ему было не уютно в ее объятиях, как-то жутко, словно она хотела не дать ему убежать, а не утешить, — что с тобой? Что случилось? — потом ее внимание переключилось на Степана Аркадьевича, и забота на ее лице сменилась злостью, — что ты встал, как изваяние!? Мальчику нужна помощь, а ты глазами хлопаешь, увалень бесполезный!

Степан Аркадьевич на ее слова ответил каким-то грустным и обреченным взглядом, ушел за телефоном.

— Что случилось? — снова обратилась Светлана Петровна к Саше.

— Я… — начал он, но осекся. Говори, говори! Что теперь молчать?! Это все равно станет известно и свидетелем его преступления будет его мать. Конечно же, она не станет оправдывать его, ведь она тоже ненавидит его в глубине души. Ненавидит, боится и считает чужим. Конечно не так, как отец, по-другому, молча, своим серым бесцветным лицом, своим опустевшим взглядом. Ведь это из-за него она стала такой! И отец…

— Я убил отца.

Светлана Петровна округлила глаза, как сова и даже отступила на шаг назад. Тонкая полоска ее губ дрогнула в недоумении. Миша, стоявший у стены, поднял лицо и посмотрел Саше в глаза. Он не верил. Конечно, он не верил.

— Как? — обронила Светлана Петровна.

— Вот так… — пролепетал Саша и его снова начало трясти, — он бил мать. А я ударил его табуретом по голове. Все, — он тяжело вздохнул, и сейчас ему больше всего на свете хотелось убежать обратно под дождь, туда, где его никогда не найдут. Туда, где никто никогда не узнает, кто он и кем он был.