— Вы чего тут застряли? — весело спросила девушка. Она заметила сигарету у Валентина и нахмурилась, а потом отняла ее у него и сломала напополам.

— Мне кто-то обещал, — заметила она. Валентин сделал очень виноватое лицо и был прощен. Он подтянул девушку к себе и крепко обнял, накрыв своим пальто, чтобы ей не было холодно. Анастасия Вячеславовна смотрела на них и не могла поверить своим глазам, ведь к горю всегда привыкаешь быстрее, чем к счастью. Неужели тот прекрасный принц, которого была достойна ее Лариса, все-таки нашелся и любил ее так сильно, как любят только в книгах? Хороших вечных книгах, которыми была забита их квартира, которые заменили ее Ларисе игрушки в свое время.

Но теперь то у нее будет все, она не будет нуждаться не в чем… Теперь все будет хорошо.

Какое непривычное слово.

Оля бродила одна по опустевшему парку и пыталась придумать, чем себя занять. Сигареты у нее почти закончилось, денег ей мать дать отказалась, и нужно было как-то спасаться от накатывавшей на нее скуки, а заодно от сырого ноябрьского холода. Одета Оля была как всегда легко, совсем по-летнему — в серебристую короткую курточку из блестящей тонкой ткани, топ без бретелек, кожаную мини-юбку, едва прикрывавшую белье и чулки, и высокие тканевые сапоги на тонкой шпильке. Все это было смешной преградой для сильных порывов ветра, который забавлялся с ее длинными густыми волосами и так и норовил задрать ей подол.

Чувствовала себя Оля скверно и не сколько от того, что в очередной раз поругалась с матерью из-за того, попросила у нее денег, хотя сама не приносила в дом не копейки. Может быть потому, что все ее так называемые друзья сейчас были на дне рождении Кеши? А ведь она тоже могла бы там быть… но теперь у него другая девушка! Эта страшная корова с огромной задницей и носом в форме картошки, который на ее лицо прилепили точно для того, чтобы над ней посмеяться. Оля пару раз видела эту «красотку» вместе с Иннокентием и никак не могла понять, каким дураком надо было быть, чтобы променять ее смазливую мордашку и красивое тельце на это убожество. Никак иначе про себя Кешину Ленку девушка не называла.

Факт оставался фактом. «Убожество» наверное, сейчас веселиться с ним, пока она блуждает одна, замерзшая и злая, без денег и каких-либо жизненных перспектив.

Оля тяжело вздохнула и присела на лавочку, не потрудившись даже стряхнуть с нее снег. Заболеет и ладно, хоть досадит матери немного. Не может же та выгнать на улицу больного ребенка?

— Скучаешь? — к ней подсел какой-то парень, совсем не привлекательный, из числа таких, которые, как их физрук, почитывают журнальчики и посматривают грязные фильмы, не имея надежды на лучшее. Конечно, кому понравится это невыразительное лицо, сплошь усыпанное прыщами и блеклые безжизненные глазки! А ведь любви всем хочется.

— Скучаю, — без особого энтузиазма подтвердила Оля и глянула на него с практическим интересом. Конечно, беседы его не интересуют, да и она совсем не подходящий собеседник, она ведь даже не знает, что такое нэцкэ! Ей почему-то стало совсем грустно.

А что сможет предложить он за то, чего ему нужно?

— Как может скучать такая красивая девушка, — продолжал незнакомец, на вид он был немногим ее старше, скорее всего года на три-четыре, — может быть красивая девушка не откажется развлечься?

— Каким же образом? — поинтересовалась Оля.

— Выпить пива в хорошей компании, — предложил он, намекая явно на себя. Пиво? Ну, почему бы и нет. К тому же она уже порядочно замерзла и ей хотелось перебраться куда-нибудь в тепло.

— Не откажется, — улыбнулась девушка и встала, взяла его под ручку, от чего невыразительное лицо парня засияло, а она разглядела почти незаметную щетину на его лице и сделала вывод, что бреется он неаккуратно, ей стало противно. В какой-то момент что-то в ней вдруг взбунтовалось, закричало, завизжало «Нет, нет не делай этого, не хочу! Он же мерзкий!». Оля бы с радостью оставила эту часть себя мерзнуть на лавочке, но она была неотделима от нее, поэтому пришлось смириться и приказать этому голосу в голове заткнуться.

Они пришли к нему домой, там были еще какие-то люди, они были то ли пьяные, то ли обкуренные, о чем-то громко спорили, но девушка не могла вникнуть в предмет их спора и не особенно хотела. Приведший ее парень отобрал у них бутылку пива и вручил Оле, а ее проводил в другую комнату, где было темно и пусто, но стояла кровать. Пока он где-то ходил, Оля сняла куртку и быстро выпила пиво — оно было теплым и гадким, вызвало рвотные порывы, но ее так и не стошнило. Она стянула с себя сапоги и прилегла на кровать. Парень вернулся и обрадовался, найдя ее в таком положении, это послужило для него намеком. Оля прекрасно знала, зачем он привел ее сюда, и ничуть не смущалась этого. Ей уже давно не было противно, просто скучно. Единственное, что она ненавидела — это фальшь. А они были честны друг с другом.

Парень, не тратя времени на долгие прелюдии, стал снимать с нее безвкусный топ, в котором можно было ходить в июне, но не в середине ноября. Прикосновения его были гадкими, руки какими-то липкими, волосатыми и потными, а обветренные губы царапали кожу. Он облизывал ее, как огромная муха.

Оля почему-то вспомнила отца Риты и на нее нахлынула волна мучительного жгучего непривычного стыда. Она вспоминала его частенько и всегда такие мгновения были грустными, и сейчас ей захотелось мучительно плакать, от того, что она лежала под этим сопливым юнцом, думая о том роскошном мужчине и незабываемой близости с ним. Из памяти всплыли его слова после:

— Ольга… прости, я не должен был.

А она сидела на разворошенной постели, завернувшись в простыню и как-то глупо улыбалась.

— Нет-нет. Все хорошо, — прошептала она тогда, но засмущалась того, что он может догадаться, что для нее это обычное дело, лечь в постель с малознакомым человеком. Ей совсем не хотелось, чтобы он знал о ней правду, эту грязную, горькую, липкую правду. Как глупо… ведь она сама всегда старалась быть честной и без смущения могла сказать о своих пороках.

Может быть потому, что в тот момент ей захотелось перечеркнуть все это, забыть, стереть, начать жизнь с начала, с чистого листа? Ради чего? Ради кого? Как глупо! Он отец ее подруги, каким бы кощунством не было бы называть Риту ее подругой.

И ей не на что надеяться. Ее удел — вот такие вот прыщавые уродцы, изголодавшиеся по женскому телу, которое они видели только на картинках в порно-журнальчиках, а еще в своих мерзких фантазиях, которые вызывает у них каждая встреченная юбка.

Только грязь.

Ночью наконец-то выпал снег, и весь мир стал совсем другим. Белая пелена скрыла грязь, мусор и все следы порока, отразившиеся на холодной спящей земле, и теперь все, что вчера казалось неприглядным, сегодня приняло облик сладкой зимней сказки. Все сразу же забыли о том, что весной, когда снег стает, все бутылки, бумажки, валяющиеся у каждого подъезда, обязательно всплывут наружу в лужах черной грязной талой воды и будут зловонно пахнуть, отравляя жизнь горожан.

Саша сделал погроме приемник из которого орала неизменная «Агата Кристи», чтобы не слышать, как за стенкой отец разговаривает сам с собой. Или с бутылкой, Саша не знал. Он только слышал, как отец ругается с кем-то, хотя мать еще не пришла, а телефон не работал.

Глупо было думать, что он сможет заниматься алгеброй, которая ему никак не давалась, но музыка хотя бы помогла ему немного расслабиться. Он уронил голову на руки, как часто делал в школе, когда ему хотелось спать после бессонных ночей или когда накатывали неприятные воспоминания и закрыл глаза.

Ему вспомнилось далекое-далекое время, когда ему было лет шесть, и они всей семьей встречали новый год, за большим столом с белой скатертью, а за окном был сильный снегопад. И родители тогда были совсем другими, и он тогда был ребенком, с чистыми глазами и верой в светлое будущее. Все они когда-то такими были, и даже Рита Польских. Почему Саша думал о ней, он не знал, может потому что в последнее время она все время мозолила ему глаза и приставала с глупыми разговорами.