Но, если всё сопоставить, получается так: в КГБ Алёша пробыл недолго. Не вышло, видимо, разговора. Его выпустили и взяли на улице под вымышленным предлогом. И, если бы хотели арестовать надолго — уже бы обыскивали квартиру, литературу бы искали. Кстати, литературу — ох же, он задница, не сообразил вчера! — надо немедленно из квартиры унести. На всякий случай. Ах, они с Леной уже? Хорошо жениться на умных женщинах!

Но, раз до сих пор не обыскивают — вряд ли и начнут. Видимо, Алёша просто отказался с ними говорить, вот они злость и срывают. Воспитательное мероприятие. Чтоб кисло в чубчик. Так часто делают. Только Света не должна волноваться, если ему там, в спецприёмнике, ещё полмесяца добавят, это обычная практика.

Петрик выложил на стол пятьсот рублей. Всякой там фигнёй с конвертами он ни себе, ни людям голову не морочил.

— Ты не брыкайся, Светка, ты слушай сюда. Ты знаешь, когда вдруг могут понадобиться? Пока вернётся, пока то да сё. Чтоб ты это время на трамваях не ездила. Завтра заделаем ему передачку. Я лучше твоего знаю, что не принимают! А твоё дело — приготовить. Ну, пожрать там и прочее. Щётку зубную, свитерок. Там постели не дают. А я концы найду передать. Их на консервный завод на работу гоняют, я знаю.

Следовало поехать к Павлу на дачу и сообщить, что произошло. Что он не станет хвататься за сердце — Света была уверена. Вот потом — может сказаться… Петрик её отвёз.

— Это ты правильно. И там и сиди с малыми. А мы с Мишей названивать будем.

Пашка встретил её у калитки, почти скрытой диким виноградом.

— Дядя Петрик, здравствуйте! Мама, а я что сделал!

Он помчался вперёд длинными прыжками. Они ещё были у калитки, а он уже мчался назад с каким-то куполообразным чёрным сооружением в руках.

— Смотри, мама, смотри! Я его пробовал сегодня: класс! А папа надолго в командировку уехал?

Так. Значит, дядя Павел и тётя Аня уже что-то знают и приняли меры. Света чмокнула сына в нос и поскребла за ушком. От него пахло разогретой на солнце детской шкуркой и донником.

— Дай ты мне со всеми поздороваться, и потом мне всё покажешь.

Петрик заходить не стал, включил фары и развернулся, вздымая пыль. Они помахали вслед и двинулись к дому.

Свету встретили как обычно, только Анна чуть крепче обняла. Павел, улыбаясь уголками глаз, предоставил Пашке хвастаться гениальной конструкцией. Теперь Света рассмотрела, что в основе её был чёрный дождевой зонтик, залатанный в нескольких местах. От концов спиц к ручке шли натянутые капроновые шнуры. Как объяснил Пашка, «чтоб не вывёртывалось». Если залезть на камеру, а они с Катериной добыли здоровенную камеру, и эту штуку держать по ветру — то развивается совсем неплохая скорость. Сегодня как раз волны небольшие, и ветерок — что надо. Они полдня так плавали, только по очереди не в кайф. А дома ещё какого-нибудь зонтика нет ненужного? А если соседей спросить?

Можно было восхищаться выдержкой стариков: ни вопросительных глаз, ни признаков озабоченности. И руки были тоже спокойны. До чего же у них обоих похожи руки, Света никогда раньше не замечала! Пока дети не лягут — не следует ни о чём говорить. Они были уверены, что Света и не станет.

Катерина похорошела, загар свёл огорчавшие её прыщики на лбу и подбородке. Одета она была по-индейски: купальник и завязанный на пузе лихим узлом погонный метр цветастого ситца. К ужину, разумеется, переоделась в сарафан поприличнее и волосы закрутила на макушке. Сидела пряменько, чуть откинув голову на тонкой шейке. Кой-какие манеры дед с бабушкой внушили своим буйным внукам, ничего не скажешь.

Отправив детей спать, они вышли на веранду. Внизу шуршало море, его запах смешивался с запахами полыни и политых на ночь кустиков душистого табака. По огням на море можно было различить большой круизный корабль, медленно пересекавший черноту.

Павел знал примерно то же, что вычислил Миша. Друзей и знакомых в КГБ у него, военного человека, разумеется, водиться не могло. Поведение сына он, вопреки ожиданиям Светы, одобрял. Если б чехов просто разутюжили, завоевали и присоединили — старик бы и не поморщился: карта мира перекраивается время от времени, так и нам стесняться нечего. Но изображать, что их, выставив в соответствующую позу, тем самым спасли и осчастливили — с какой стати? А если уж этой своре, в Кремле окопавшейся, так приспичило — на то у них есть газетные писаки, сочинители истории и прочие холуи. А Петровы сроду в холуях не служили. И не сыну его начинать.

— Арестован — ну что ж, и там голову не согнёт. А мы тут с детьми продержимся, правда, дочка? Тыл-то неплох!

Он Свету и раньше называл дочкой, изредка. Всегда под влиянием больших эмоций: когда Катерину домой принесли из роддома, например. И когда Пашку после взрыва отхаживали. Света поцеловала его в морщинистый, но свирепо выбритый подбородок.

— Продержимся, куда денемся!

Из новых сведений Света могла добавить только то, что несколько месяцев была за Алёшей слежка по литературным контактам. Про фотографии она умолчала, понятное дело: тут Алёше только перед ней ответ держать. Остальное рассказала всё.

— Бедная моя девочка! — вздыхала Анна.

А Павел смеялся, закидывая голову от удовольствия.

— С обрыва? Есть женщины в русских селеньях! Циркачки особенно! Нет, ты оцени, Анечка, каково использование рельефа местности в условиях ближнего боя!

Что ж, они могли позволить себе обходиться без слёз и ломания рук, эти старики, разлучённые лагерями и войнами на долгие годы и сумевшие всё это пережить.

Павел, по каким-то своим соображениям, предполагал, что всё дело ограничится для Алёши месяцем баланды, и даже с работы его вряд ли погонят. Возможно, придержат на годок диссертацию — и только. Но добавил, что всегда надо готовиться к худшему: времена-то меняются. А, значит, главное — не распустить детей и обеспечить им полноценное образование. Тут он сел на своего конька, и Свете впервые за последние дни стало, как ни странно, по-настоящему весело. С таким-то дедом — да кураж потерять!

Анна заметила перемену её настроения.

— Так бывает, моя девочка, что беда — и кажется, совестно веселиться. И никакой радости себе стараешься не позволять, а это ошибка. Так долго не протянешь. Сколько получается — надо радость находить и не стесняться её. Я знаю по себе, поверь. Мы с Катериной варенья розового наварили, хочешь попробовать?

Через несколько суток уже было известно, что даже за письменные протесты никому вроде статей не навесили: слишком много было этих протестов по градам и весям. Пораспустился народ. На общем фоне была надежда, что Алёше даже и суток не добавят. И ещё одно подогревало эту надежду: Петрика и Мишу кагебешники не дёргали больше. Может, это была разовая кампания. А дело открывать не будут.

Кончался август, и Свете пора было заниматься подготовкой к учебному году. Катерине — в восьмой класс идти в этом сентябре, Пашке — в пятый. Вдвоём с Катериной они перетряхивали её гардероб. М-да, нечего и перетряхивать, выросла девка изо всего. И — барышня уже, а жуткая коричневая форма, слава Богу, игнорируется в их школе.

Позвали Лену на подмогу, она загорелась из Катьки делать модную девицу. И причёску ей надо изменить, советовала Лялечка. Точная стрижка нужна, чтобы подчеркнуть, как головка посажена.

Пока они над Катькой колдовали, Света с Пашкой по базарам и магазинам бегали, закупали всякую канцелярщину. И обувь, и спортивную форму. И кучу ещё всего. Тут даже старики не впадали в строгость: Алёше маленькому Анна тоже, как могла, золотила когда-то школьную пилюлю новенькими вещами. Он любил цветные карандаши: всё нюхал, как они лаком пахнут. Особенно гранёные.

Они поехали встречать Алёшу из тюрьмы вдвоём, Миша и Петрик. А Света пускай сидит дома и сообразит что-нибудь пожрать. Петрик вёл машину весело.

— А вот как обратно поедем, Миша, а? Я его, понимаешь, встречаю, а он мне — старый должок: по челюсти! Я — с копыт, вы — без водителя. Так и будете толкать машину до Гаванной!