Тьфу ты, встряхнула головой девушка, словно сама себя убеждаю, что поступаю верно. Довольно отныне сомнений. Хватит думать о том, что могло бы быть да не сложилось.
Краем глаза Марина заметила движение и повернула голову. К беседке спешила одна из дворовых девок. В ее руке Марина увидела письмо и решила, что наконец-то маменька поспешила выразить ей, как счастлива она, получив известие о помолвке дочери с графом.
Девушка ошиблась в одном — горничная действительно несла ей почту, но писем было два. Одно от маменьки, второе (Марина, замирая сердце, перевернула его, чтобы посмотреть отправителя) … от князя Загорского. Сердце ее бешено заколотилось, а руки, державшие письмо задрожали. Она вмиг забыла обо всем, что занимало ее в последнее время, лишь этот лист бумаги отныне занимал все ее думы.
Вскрыть или нет? Она уже почти замужняя дама, не пристало получать письма от чужих мужчин. Но любопытство тревожило ее сердце, любопытство подталкивало ее узнать, о чем мог написать ей Загорский. А вдруг он уже знает о ее решении стать женой Воронина? Вдруг это письмо связано именно с этим? Марина быстро, не раздумывая долее, развернула лист бумаги.
Первым делом ее взгляд упал на дату письма внизу листа. Оно было писано два дня назад, когда проходила охота, и она лишь после полудня встретилась с графом. Стало быть, Загорский писал к ней, не зная о том, что она отныне невеста другого.
«Милая Марина Александровна, мое сердце, моя душа…
Вы перевернули весь мой мир с ног на голову и никогда впредь ему не быть прежним. Кто знает, что могло бы случиться, не подоспей вовремя ваши спасители? Быть может, я совсем потерял бы голову и заставил вас потерять ее, что было бы только к лучшему, ведь иного выхода, чем брак, из сложившегося положения не существовало бы?
Но вы предпочли снова отвергнуть меня, снова удалились прочь, тем самым, упустив возможность поймать меня в сети Гименея, как вы того столь страстно желали когда-то. Вы позволили мне ускользнуть. Это снова поставило меня в тупик. Это снова заставило меня понять, насколько вы — другая, не такая, как остальные барышни.
Вы — моя жизнь, я не устану это повторять никогда, ибо только сейчас я понял, как это истинно. Мне не жить без вас, ваших дивных глаз и чарующей улыбки…
Не жить, но я должен. Должен, ибо жестокая рука провидения разлучает нас. Меня удаляют из Петербурга, душа моя. Запальчивая натура толкнула меня на путь грешника, и вот я жестоко наказан за мои грехи разлукой с вами, моим сердцем. Приказом императора я был давеча переведен из Преображенского полка в Нижегородский драгунский, а это означает, перевод из Петербурга. На долгие двенадцать месяцев я буду разлучен с вами, моя душа. Целая вечность!
Мы расстались так хладно, так жестоко, что предстоящая разлука с вами страшит меня не только невозможностью видеть вас и слышать ваш голос, но вашей странной решимостью удалить меня из вашей жизни и моей невозможностью помешать этому отныне.
Я умоляю вас не совершать спешных поступков за время моего невольного отсутствия рядом с вами, способных навсегда перечеркнуть наше совместное будущее, ибо я уверен, что разлука с вами лишь укрепит меня в своих чувствах к вам, и я приму то самое верное решение, что удовлетворит нас обоих.
Я люблю вас, Марина Александровна. Прошу вас помните об этом.
Навеки ваш преданный раб,
Сергей Загорский
Писано 2 июня 1836 года»
Марина прочитала письмо и опустилась на скамью беседки, потому что ноги более не держали ее. Выслан на год из Петербурга. Его не будет рядом так долго!
«…Жестокая рука провидения разлучает нас…». Марина грустно улыбнулась. Ах, если б знал он, как прав! В тот миг, когда Загорский писал это письмо, а его денщик паковал вещи для поездки, она принимала предложение руки и сердца Анатоля. Знать, судьба верно хочет развести их с князем. Знать, и вправду разные у них дороги в этой жизни, и им не суждено быть вместе, как бы страстно они оба не хотели этого. Ведь получи она это письмо до разговора с графом Ворониным, она бы согласилась ждать и отвергла бы Анатоля, несмотря на все требования и угрозы матери. Потому что, не стоит отрицать очевидного — слаба она в своей любви к Загорскому, и все решения ее относительно разрыва с князем недолговечны и нетверды. Знать, необходимо было, чтобы Воронин сделал предложение ранее, а это письмо запоздало с почтовыми.
— Судьба… — прошептала Марина и резкими движениями порвала письмо князя на мелкие кусочки. Ей не хотелось оставлять его у себя, как напоминание о том, что могло бы быть, но так и не сложилось. — Судьба моя такая…
Она бросила кусочки бумаги при выходе из беседки под куст сирени и быстрым шагом, не оглядываясь, пошла к дому. Письмо матери она решила прочитать позднее, после ужина. Ничего нового оно содержать не могло. Лишь радостные слова о грядущем браке да жалобы на жизнь и сестер, а лишнего напоминания о своей помолвке Марина видеть не хотела.
За ужином Марина была молчалива. Она слушала разговор четы Арсеньевых вполуха, не особо вникая в их слова, что не могло не насторожить Юленьку. За десертом она вдруг повернулась к Марине и сказала:
— Paul получил письмо из Петербурга с вестями о нашем общем знакомом.
— Действительно? — переспросила подруга. — О котором? У нас множество общих знакомых.
— О Загорском. Бедняга переведен из Петербурга в какой-то уездный полк, — словно не замечая недовольного взгляда супруга, продолжила Юленька. Она смотрела за ответной реакцией Марины на ее слова. Та же даже бровью не повела — она уже знала о случившемся из письма, но сообщать об этом не желала даже подруге.
— Переведен, значит, было за что, — вставил реплику Арсеньев. — Не бывает наказания без вины.
— А за что его перевели, Павел Григорьевич? — вдруг встрепенулась Марина, словно очнувшись от полусна, в котором пребывала в течение всего ужина. — Что за вина?
Арсеньев насупился недовольный самим собой. Ну, кто тянул его за язык? Он глотнул вина, надеясь, что своим молчанием даст понять, что вопрос неуместен, но судя по выжидательным взглядам Марины и Юленьки, так и буравившим его, уйти от ответа ему не удастся никак. Павел смирился с поражением и отставил в сторону бокал.
— Подробностей я не знаю, да и не для дамских ушей они, — недовольно буркнул он. — Вечер вашей с ним размолвки, Марина Александровна, князь продолжил в питейном заведении и малость перебрал. А выпитое, оно всегда, знаете ли, тянет на приключения. А император наш не особо любит, когда гвардейцы его полка куролесят так, что после их забав жалобы сыпятся, как из рога изобилия. Вот и наказал согласно уставу.
Арсеньев замолчал, всем своим видом давая понять, что более ничего не скажет.
— Я заметила, что у князя что-то было не так с плечом давеча на гоне, — сказала Жюли. — Знать, не простой был загул, раз было повреждено оно.
— Жюли! — одернул ее Арсеньев. — Не пристало даме обсуждать такие вещи.
— Я уже не юная дева, мой друг, — ответила ему жена. — Я свободна наедине с вами и моей ближайшей подругой на любые действия и слова.
Арсеньев коротко пожал плечами, словно давая понять, что не намерен далее продолжать разговор в таком тоне. Он принялся молча доедать свой кусок вишневого пирога.
— Значит, была дуэль, — спустя минуту не то вопросительно, не то утвердительно произнесла Юленька в наступившей тишине. Арсеньев в раздражении бросил вилку. Она пронзительно звякнула о тарелку, и этот резкий звук заставил остальных сидящих за столом вздрогнуть от неожиданности.
— Помилуй Бог, как ты любопытна! Да уж то это твое дело, Жюли? — вспылил он. — Уверен, ты легко сможешь узнать это из столичных сплетен, которые всенепременно коснутся и нашей провинции.
Юленька обиженно поджала губы. Марина, заметив, что ее глаза подозрительно заблестели от навернувшихся слез, поспешила разрядить накалившуюся атмосферу:
— Ах, Павел Григорьевич, простите вашей супруге ее интерес к этому делу. Она всегда отличалась неуемным любопытством ко всему, что происходило в ее ближайшем окружении. К тому же, мы все озабочены судьбой Сергея Кирилловича.
