Все это пустое, убеждала Марина себя, поправляя свои локоны, туго завитые и заколотые вверх на самом затылке, обнажая длинную слегка загорелую шею. Потом она посмотрела внимательно на свое отражение в зеркале, покусала губы, чтобы к ним прилила кровь и они стали более яркими и пухлыми. И буквально в ту же минуту разозлилась на себя, поймав себя на мысли, что хочет выглядеть красивой для него, именно для него, будто она снова вернулась в свое юношество, когда так тщательно готовилась к выезду, надеясь поймать на себе его взгляд? Какое ребячество! Будто ей снова семнадцать лет!

За ужином гости расселись так, что Марина, сидевшая во главе стола, оказалась далеко от князя Загорского — по правую руку от нее занял место предводитель уездного дворянства, нарушая этикет, ведь место должно было принадлежать Сергею, как самому титулованному гостю. По левую руку от хозяйки села Жюли, и хотя бы это немного подняло настроение Марины. Раев-Волынский тоже сидел в отдалении от Марины, потому она весь вечер была почти предоставлена сама себе, вполуха слушая анекдоты и истории, балансирующие на грани приличия, от своего соседа по столу, господина Спицына. Хорошо хоть, ужин был достаточно скромным — всего четыре перемены блюд, а то Марину уже начинал он утомлять своими чуть ли не пошлыми шутками и громким смехом, при котором иногда из его рта вырывались брызги слюны.

А еще ей доставляло некоторое беспокойство холодная вежливость Сергея. Он непринужденно вел беседу со своими соседями по столу, тихо смеялся, слегка запрокидывая голову назад, но в сторону Марины даже ни разу не взглянул лишний раз, и сразу же отвел в сторону глаза, едва Марина поймала его взгляд на себе. Она не смогла прочитать выражение его глаз, и эта неизвестность томила ее, доводила до злости. Почему Сергей ведет себя будто ничего и не произошло, будто и не видел той интимности, что проскользнула на его глазах меж ней и Раев-Волынским? Неужто ему абсолютно безразлично, что в ее жизни появился поклонник, к которому она явно благосклонна? Ах, поскорей бы закончился этот ужин и остаток вечера! Марина была убеждена, что именно тогда настанет тот самый момент, когда наконец все карты будут вскрыты.

Наконец гости покончили с последней переменой блюд и, с шумом покидая малую столовую, направились в музыкальный салон, куда должны были подать кофе и десерты.

— Говорил ли я вам, насколько вы обворожительны сегодня, Марина Александровна? — проговорил Раев-Волынский, помогая Марине присесть в кресло и подавая ей розетку с мороженым. — Вы нынче так красивы, что у меня захватывает дух.

— Ох, какая жалость! — проговорила она, шутливо вплеснув руками. — А я надеялась, что вы окажите нам милость услышать несколько романсов в вашем исполнении. У вас такой волшебный голос, Андрей Петрович.

Если бы на него не смотрели сейчас во все глаза гости Марины, он бы непременно скривился, не в силах сдержать свою злость и раздражение. Она отсылала его от себя, это было ясно как день. А он-то надеялся занять кресло подле нее и занять ее беседой или быть может, игрой во флирт-карты, откровенно выражая свои чувства, показывая тем самым, что их знакомство весьма близкое. Особенно этому хмурому офицеру, черная перевязь которого моментально придала ему в глазах присутствующих дам air romantique [594].

Странно, Андрей наблюдал все это время за ужином за ними, но ни Марина, ни Загорский не искали друг друга взглядом или каким-то иным образом выдали бы, что заинтересованы друг в друге. Нет, каждый общался лишь с соседями по столу, да и ныне, когда шли в салон, Марина приняла руку господина Спицына, а князь не особо-то и рвался предложить ее хозяйке имения. Быть может, он ошибся в своих предположениях? Возможно ли это?

Оттого он кивнул Марине, непринужденно улыбаясь, направился к фортепьяно без особых возражений. Прекрасная возможность понаблюдать за этими двумя со стороны, ведь от его места было прекрасно видно всех гостей, расположившихся полукругом к этой импровизированной сцене. Загорский стоял в отдалении от Марины, подле Арсеньева, прислонившись здоровым плечом к узкой колонне в углу салона незаметно от окружающих. Он внимательно прислушивался к речи своего собеседника и только раз кинул взгляд на Раева-Волынского, когда тот после недолгих раздумий все же выбрал романс.

Марина слышала не раз этот романс, но почему-то именно сейчас он такой острой тоской отозвался у нее в душе. Она скосила глаза в сторону Сергея, чтобы посмотреть, слушает ли он сейчас Раева-Волынского, и была разочарована тем, что Загорский был глубоко погружен в беседу с Арсеньевым, судя по тому, как друзья склонили головы друг к другу и по их жестикуляции в разговоре. А после того, как Раев-Волынский закончил романс и после долгих аплодисментов приступил к другому, который пел уже совместно с одной из барышень Спицыных, они и вовсе откланялись, вышли прохладные сумерки вечернего сада и воротились спустя некоторое время, когда кресла в салоне были сдвинуты в сторону, и по салону кружились пары в медленном вальсе.

Марина же не танцевала, сидела в кресле подле Юленьки и мадам Спицыной, и наблюдала за танцующими, легко обмахиваясь веером. В салоне стало душно, голова от переживаний и от спертого воздуха шла кругом. Ей хотелось только одного — удалиться наконец к себе, упасть в прохладную постель и обдумать все, что произошло нынче. Но ей было нельзя уйти — она была хозяйкой, а значит, была вынуждена ждать, пока салон покинет последний гость. А завтрашний день предстоял еще тягостнее для нее — сначала небольшой pique-nique, а после небольшой раут в честь именин и ужин после.

— Прошу вас, Марина Александровна, окажите нам честь, — вдруг остановился перед ней сын Авдотьи Михайловны, штабс-капитан Ряжского полка. — Я наслышан от маменьки и сестры, что вы великолепны в мазурке. Окажите мне честь нынче, в преддверии такого дня…

Сначала Марина хотела отказаться — она была слишком утомлена после сегодняшней игры, но вдруг в голову пришла шальная мысль, что быть может, этот танец сможет наконец показать ей истинные чувства, что сейчас в душе у Сергея, столь надежно скрытые от нее.

— Ах, быть может, лучше следующего дня вечером? — проговорила она, слегка кокетничая. — Тут и места-то мало…

Но ее стали просить остальные гости, присоединив свой голос к просьбе штабс-капитана, и она уступила им, передав веер подоспевшему лакею.

— Кто ведает, что случится следующим днем? — усмехнулся штабс-капитан, принимая руку Марины. — Быть может, не будет более такой возможности.

— Типун вам на язык, Василий Иванович! — тут же бросила сыну Авдотья Михайловна, обмахиваясь веером.

Барышня Спицына, сидевшая за фортепьяно, заиграла мазурку, и штабс-капитан повел Марину в танце. Ах, как же давно она не танцевала, подумала Марина, скользя по паркету салона вкруг опустившегося на колено кавалера по танцу. Уж почти два года минуло — сначала она была в тягости, не до танцев было, а после траур по усопшему супругу. Музыка и быстрый темп танца кружил ей голову, заставлял кровь быстрее бежать по венам.

Она старалась ныне не смотреть по сторонам, на гостей, что следили за каждым движением танца, знала, что стоит ей поймать взгляд Сергея — тут же собьется с шага. Оттого и позволила себе взглянуть на него лишь в конце, раскрасневшаяся, улыбающаяся, немного смущенная тем удовольствием, что получила от мазурки. Загорский смотрел на нее с таким огнем в глазах, что у нее вдруг пересохло в горле, и задрожали колени. Но в этот миг ее внимание отвлек на себя штабс-капитан, который, как и следовало, прикоснулся губами к ее руке.