Марина поморщилась невольно. Только этого ей не хватало ныне, как окончания тягостного дня, что был сегодня.

— Paix, princesse, je vous prie! Et parler français, domestiques [558]…

Но Варенька не стала ее слушать, а только снова яростно сверкнула глазами.

— Не хотите, чтобы все ведали о грехе вашем? Чужой супруг, мадам! Чужой супруг! Да еще и дитя от него прижить при собственном муже…

Тут Марина не выдержала и, схватив Вареньку за локоть, потащила подальше от слуг, что продолжали делать свое дело — кто багаж закреплял, а кто лошадей проверял, но жадно ловили каждое слово, произнесенное в разговоре.

— Не сметь! — прошипела Марина девушке прямо в ухо, нимало не заботясь о том, что ее пальцы впились в руку той сквозь легкую ткань платья и причиняют боль. — Не сметь говорить о моем ребенке в подобном тоне! Да и кто вам дал право оскорблять меня?

Она остановилась в отдалении от посторонних ушей и резко развернула к себе лицом Вареньку, уже бледную и растерянную.

— Это сугубо ваше мнение сложилось из-за того, что многое до сих пор скрыто от вас. Я считаю, настало вам время узнать правду. Да, вы правы, моя дочь — это дитя Сергея Кирилловича. Но она была зачата в браке, и в браке законном. Я была замужем за князем Загорским несколько лет назад.

Варенька ахнула потрясенно, отшатнулась от Марины, но та не дала ей уйти от разговора, удерживая крепко подле себя.

— Наш брак был заключен тайно, равно как и наша любовь была тайной для всех. Мы венчались аккурат перед его отъездом на Кавказ, где он попал в плен, а здесь был объявлен умершим. И я пошла под венец с графом Ворониным, уверенная, что Сергей Кириллович погиб. И, вы правы, моя дочь родилась именно тогда. Анатоль Михайлович знал об истинном отцовстве, тут нет моего греха перед ним.

— А я? Я замужем или нет, коли вы были венчаны с Сергеем Кирилловичем? — спросила Варенька, запинаясь.

— Мы добились признания нашего брака с князем Загорским недействительным, чтобы он мог искать свое счастье без особых препон. Так что ваш брак вполне законен. Вы — супруга Сергея Кирилловича, и только вы останетесь ею, коли я хорошо знаю его. Он не оставит вас.

— Но вы ведь знаете… знаете, — Варенька приложила платок к губам и разрыдалась. Сейчас, когда эмоции немного отпустили ее, она не могла сдержать слез, что так и лились из глаз.

— Знаю. И знаю еще то, что казни не будет, — мягко сказала Марина и поспешила добавить, видя, как недоверчиво качает головой девушка. — Государь самолично заверил меня в том.

Варенька подняла на нее глаза, в которых плескалось потрясение. Для нее было немыслимой смелостью пойти к императору и просить о милости. Значит, эта маленькая женщина, что стоит подле нее, намного смелее, чем она сама. Значит, в ней силы духа достаточно, чтобы пойти на многое лишь бы спасти человека, которого…

— Вы любите его? — вдруг решилась задать вопрос Варенька. Марина ничего не ответила, только опустила вуаль на лицо, грустно улыбаясь.

— К чему вам знать это? Вы не мой исповедник, и я не обязана отвечать на подобные вопросы. Я и так открыла вам достаточно. Просто я желаю, чтобы вы постарались понять ту связь, что навеки будет между мной и вашим супругом. Это наша дочь. Это наше прошлое. Но не более того.

— Вы обещаете мне? — Варенька схватила ладони Марины и прижала их к груди. — Прошу вас, обещайте мне это. Я так люблю его. Я так хочу, чтобы он был рядом, чтобы не оставил меня. Не удерживайте его подле себя. Я уверена, что не имей он с вами встреч, все могло бы измениться… все!

Глаза Марины заблестели странным блеском, что был ясно виден даже сквозь полупрозрачную ткань вуали. Она выдернула руки из ладоней Варенька, сжала их нервно меж собой, переплетая пальцы, чтобы ее собеседница не увидела, как они вдруг задрожали мелкой дрожью.

— Я обещаю вам.

С этими словами она развернулась и пошла прочь от своей собеседницы, не в силах более продолжать этот разговор, направляясь к карете, что уже ждала ее, готовая к путешествию.

— Attendez, attendez! [559]— ее нагнала Варенька, удержала на миг. — Если бы он не был женат, то что тогда? Что тогда? Вы бы стали его женой? Ведь у вас ребенок…

— En voilà assez! Plus de mot! [560]

С этими словами Марина быстро заняла место в карете, усаживаясь с помощью лакея. Она поступала грубо с Варенькой, но Марине недоставало более сил держаться и не заплакать прямо перед ней. Как только она задернула шторки каретного оконца, то не стала скрывать их, и они тонкими дорожками побежали по лицу. Как же она устала от всего! Как хочется покоя! Как хочется, чтобы кто-то обнял, утешил, вытер слезы с лица и заверил, что все непременно будет хорошо, разве может быть иначе?

И Марина стукнула в стену кареты, приказывая переменить направление. Она поедет не в Завидово, где полностью предоставлена сама себе и своему тягостному одиночеству. Она направится в Киреевку, где сможет найти поддержку своей подруги. Пусть и молчаливое сочувствие, но все же лучше, чем быть одной… Да и вести стоит привезти самой, что более ничто не угрожает жизни Загорского.

В Киреевку Марина прибыла ночью и долго извинялась перед хозяевами за столь внезапный и неудобный визит. Те лишь отмахивались от нее, заверяя, что рады видеть ее всегда и в любое время готовы предоставить ей кров и стол.

— О Боже, ты решилась идти к императору? — ахнула Жюли, сидевшая в спальне, предоставленной Марине и наблюдавшая, как Таня помогает подруге приготовиться ко сну. — Не уверена, что у меня хватило бы смелости на это шаг.

— Все оказалось не так страшно, — ответила ей Марина. — Хотя меня трусило еще как!

— Да уж! Хорошо, что все обошлось, — улыбнулась Жюли. — И государь не очень гневался на тебя, и Загорский будет жив.

Но Арсеньев за завтраком встретил эту весть не так радостно, как его супруга. Он хмурился, и его вид снова вселил в сердце Марины тревогу.

— Вы полагаете, что князю предстоит еще немало вынести в наказание? — спросила она, замирая сердце.

— Не знаю, Марина Александровна, — честно ответил ей Павел. — Все зависит от того, какое наказание государь сочтет достойным этой тягчайшей, по его мнению, провинности — дуэли. Быть может, крепость. Помнится, полковник Данзас был милостью государевой помилован от казни за секундантство на дуэли господина Пушкина с кавалергардом Дантесом. Заменена была она на заключение в крепости.

— Пусть лучше так, чем смерть на виселице, — заметила Марина, и Павел покачал головой, то ли соглашаясь с ней, то ли опровергая ее слова.

После завтрака Арсеньев ушел на охоту, прихватив с собой несколько борзых («Между прочим, из ваших псарен, Марина Александровна! Отменные собаки!»), а женщины ушли в сад, чтобы поговорить без посторонних ушей. Они устроились на больших деревянных качелях, как раньше когда-то качались в саду Смольного, делясь секретами.

— Его супруга приходила ко мне, — тихо сказала вдруг Марина, и Жюли обеспокоенно взглянула на нее. — Ты бы видела ее. Вместо той тихой мышки передо мной была разъяренная тигрица, готовая выцарапать мне глаза.

— O mon Dieu! — ахнула Жюли. — Неужто?

— Представь себе. Не суди ее строго, моя дорогая. Кто бы на ее месте сдержался? Мы столкнулись с ней прямо у бастиона, где заключен Сережа. Пикантная ситуация!

Марина вдруг потянулась к подруге, прижалась к ней, и Жюли обняла ее, легко поглаживая ладонью волосы подруги.

— Он был таким там, в камере…. Таким странным, — прошептала Марина. — Я смотрела на него и не узнавала — так он изменился за эти годы. Это грустное выражение глаз…

— Немудрено, моя милая. Столько пережить, — задумчиво ответила ей Жюли, наблюдая за своими детьми, что прогуливались немного вдалеке от них под неусыпным контролем нянек. — Не каждый способен выдержать достойно удары судьбы, что принимал Сергей Кириллович на себя. Да и сейчас — каково ему будет знать, что ты снова недосягаема для него, несмотря на то, что свободна от брачных уз?