Он раздвинул портьеры и шагнул в комнату, сразу же находя взглядом фон Шеля среди остальных участников этой попойки, что сидел на софе у противоположной стены и задумчиво перебирал гитарные струны. Заметив Анатоля, он отложил гитару в сторону и медленно поднялся, сбрасывая руку девицы в алом бархатном платье, что хотела помешать ему сделать это.

— Граф, князь, — он коротко кивнул вошедшим. Анатоль тут же вдруг ударил его по лицу, словно дворового, разбивая перстнем губу фон Шелю, из которой тут же на белый мундир закапала кровь маленькими каплями. Он отступил на шаг назад от бледного Воронина, прижимая руку к губе, не осознав сразу из-за алкоголя, дурманящего голову, что только что произошло. В комнате вмиг воцарилась тишина, и несколько пар глаз устремились на них: кто-то удивленно, кто-то с явным опасением.

— Анатоль Михайлович…, — начал фон Шель, но Анатоль прервал его:

— Что за вольности, сударь! Я не давал вам разрешения обращаться ко мне по имени. Я никогда не даю его таким проходимцам и мерзавцам, как вы. И ежели вы не ответите мне, как подобает, то я еще прибавлю к этому списку и трусов.

— Позвольте! — начал фон Шель, принимая из рук подошедшего к нему товарища платок, которым тут же промокнул кровь. — Я не имею намерения драться с вами. Вы обязаны выслушать меня, ведь дело можно решить миром, коли вы хотите, чтобы ваша…

— Ни слова! — прошипел ему Анатоль. — Ни слова более! Тем более об этом вопросе!

Он хотел снова ударить кавалергарда, но тот уже был настороже и легко перехватил его руку, с силой сжал пальцы Анатоля.

— Воля ваша, раз вам так угодно лечь в землю! — проговорил насмешливо фон Шель, не отводя глаз от лица своего противника. — Быть может, тогда и дело решится скорее и всем на благо, коли вы поймете, что я не имею дурных мыслей, — Анатоль дернул руку на себя в надежде высвободить пальцы из хватки кавалергарда, но тот не позволил ему этого. — Быть может, это остудит вашу голову и заставит вас думать разумно.

— Подлец! — прошипел ему в лицо Анатоль, а потом грязно оскорбил его последними словами, совсем не дворянскими, заставив кавалергарда сравняться цветом лица с мундиром.

— Ну что ж, воля ваша, сударь. Вы явно желаете стать под дуло! Итак, дуэль. Завтра пополудни. За Волковской заставой. Пистолеты. Де Шарни, будьте любезны, mon ami, окажите мне честь стать моим секундантом. Итак, де Шарни встретится с вашим секундантом и обговорит остальные детали.

— Мой секундант здесь, — Анатоль отступил в сторону, предоставляя Сергею шагнуть ближе, чтобы обсудить намечающуюся на завтрашний день дуэль. По традиции обоим противникам было предложено примириться, на что фон Шель только коротко отрезал:

— Не я зачинал это дело, не мне приносить извинения!

Анатоль же делать этого не собирался. Прежде чем покинуть квартиру и притихших гостей, Сергей, верный своему слову, вызвал к барьеру фон Шеля. Он не желал откладывать это дело в долгий ящик и решил сразу же получить ответ.

— Помилуй Бог, чем я вам не угодил, князь? — улыбнулся холодно кавалергард, и Сергей невольно уважал его за эту выдержку, что сейчас показывал фон Шель.

— Вы просто не по нраву мне, — ответил Сергей. — Все в вас вызывает во мне презрение, а ваши поступки тем паче.

— Я принимаю ваш вызов, князь. Полагаю, что условия дуэли будут те же, только вот секундант…

— Я пришлю к вашему секунданту. Честь имею, — Сергей щелкнул каблуками и коротко кивнул фон Шелю, прощаясь.

Завтра, если Анатоль не переменит решения, этот человек уже будет мертв, не зря первый выстрел за Сергеем. А ежели Анатоль и вовсе будет убит рукой этого кавалергарда, Загорский с большим удовольствием пустит ему кровь за эту смерть. Но все же он хотел надеяться, что то, что он заметил в глазах фон Шеля — правда, и тот вовсе не горит желанием убить Воронина, и быть может, есть еще шанс уладить это дело только выстрелами и малой кровью, но не чьей-то жизнью.

Но не обошлось… Противники сошлись на небольшой лужайке за Волковской заставой. Светило солнце, стояла такая отрадная погода, что даже мысль о чем-то дурном в этот пригожий день казалась абсурдной. И Сергей, и Арсеньев до последнего надеялись на малокровный исход этой дуэли. Дистанция, заявленная фон Шелем (а он имел право выбрать ее при нанесенном оскорблении действием) — двадцать пять шагов, позволяла это.

В последний раз секунданты проверили пистолеты, а дуэлянты скинули мундиры, сняли запонки с рукавов рубах. Потом получили пистолеты из рук секундантов и заняли свои позиции напротив друг друга. Прозвучала команда де Шарни на первый выстрел, и фон Шель нажал на курок, даже не прицеливаясь. Несколько голосов слились в один возглас, когда Анатоль вдруг рухнул, как подкошенный на траву, прижимая ладонь к бедру.

— Merde! Merde! Это невозможно! — бросился к нему фон Шель со своей позиции одновременно с Сергеем и Арсеньевым, что быстро подбежали к Анатолю.

— Нет! Нет! — оттолкнул их руки Анатоль, а потом крикнул фон Шелю. — На позицию! У меня еще две минуты!

— Опомнись! — тряхнул его за локоть Сергей. — Ты истекаешь кровью. Позволь доктору перевязать тебя.

— Нет! Никаких перевязок! У меня две минуты. На позицию, фон Шель!

Всем пришлось снова занять свои места. Анатоль с трудом приподнялся и прицелился. Злость, бешеная злость на собственное бессилие растекалась по его венам. Ежели до этой минуты он думал о своих близких, о дочери, о своей жене, то сейчас им двигало только слепое желание убить. Любой ценой.

Выстрел, и фон Шель сначала пошатнулся, а потом упал, как подкошенный. К нему тут же бросился де Шарни, а потом поднял голову и взглянул на суетящихся вкруг Анатоля, ожидающего его знака с явным напряжением.

— Fini [539], — как только прозвучали эти слова, Воронин тут же откинулся на руки друзей, только сейчас ощущая безмерную слабость, что охватывало его тело, и пульсирующую боль, раздирающую его плоть.

Две минуты. Эти минуты принесли ему сатисфакцию, которой он так жаждал, но и отняли его жизнь, что утекала вместе с ярко-красной кровью из него сейчас, в соседнем салоне.

— О Господи! — Марина вдруг прижала ладони к лицу и разрыдалась в голос, не скрывая своих эмоций. — Зачем? Ну, зачем он пошел к фон Шелю? Зачем? Он ведь обещал мне! Обещал! Катиш! Бедная-бедная Катиш! Бедный Анатоль! О Господи!

Арсеньев тут же распорядился, чтобы принесли воды графине, а гостям что-нибудь покрепче, а после подошел к Марине и положил ей руку на плечо, успокаивая.

— Ну же, ну же! Не думайте о дурном. Не стоит, — он сам еле сдерживал слезы, прочитав в глазах Сергея еще тогда, на месте дуэли, некую обреченность. Кому не знать характер ранений, как не ему, боевому офицеру? Но тем не менее, Павлу очень хотелось верить, что это не так, Анатоль не может умереть, просто не может!

Он растерянно взял из руки Сергея бокал с бренди, что тот протянул ему, быстро опрокинул в себя в надежде, что алкоголь поправит расшатанные ныне нервы, но едва не поперхнулся от неожиданности, когда двери в очередной раз распахнулись, впуская внутрь доктора Арендта. Тот мельком кивнул мужчинам и Марине, что едва взглянула на него со своего места, уже почти усмирив свои слезы, и тотчас прошел в салон к раненому.

После его ухода собравшиеся в комнате погрузились в напряженное тягучее молчание. Только стук веток яблоневых деревьев сада подле дома об оконное стекло нарушал эту страшную тишину, еще больше усугубляя трагичность обстановки, да изредка звякал лед в бокалах с янтарной жидкостью.

Вскоре дверной звонок начал звонить, не умолкая. Весть о том, что граф Воронин ранен на дуэли, убив своего противника наповал, словно туман, медленно распространялась по столице. Все хотели побывать в особняке на Фонтанке: кто-то просто из любопытства, кто-то, движимый действительным беспокойством и опасением за здравие Анатоля. Марина совсем безучастно принимала карточки, передавая их тут же Арсеньеву или Сергею, что и принимали или отклоняли визиты за нее, сообщали о состоянии раненого, впрочем о котором сами мало, что пока могли сказать. Комната теперь то и дело наполнялась многочисленными посетителями, которые сменяли друг друга со временем.