— Тогда откуда? Откуда он узнал? А! Старый князь, за которого ты так ручалась! — Анатоль повернулся к камину и одним движением сгреб с каминной полки фарфоровые безделушки, сбрасывая их на пол. Марина вздрогнула, когда они звонко разлетелись на большие и мелкие куски, и отступила от мужа, как можно дальше. Тот же стоял к ней спиной, уперев руки в каминную полку. Она даже с расстояния видела, как вздулись вены у него на шее от той ярости, что сейчас буквально разрывала его.

Прошло несколько минут молчания, и Анатоль сумел успокоиться. Он повернулся к жене, и она в очередной раз поразилась контрасту в этом человеке — еще недавно готовый рвать и метать, нынче он был спокоен и тих.

— Я принял решение, — сказал он. — Леночка останется в Завидово и не поедет с нами в Петербург третьего дня. Не будем будить спящего зверя.

Оставить дочь? Разлучиться с ней? Марина покачала головой, и он тут же добавил:

— Только до Рождества. Клянусь, как только я узнаю намерения Загорского, я прикажу привезти ее в столицу, и мы снова будем все вместе. А пока же я хочу, чтобы она осталась здесь. Для ее же покоя!

И Марина смирилась с его решением, заранее зная, что спорь она, все равно бы потерпела неудачу. Да еще вывела бы из себя только успокоившегося супруга. Она решила действовать иным образом: лаской и нежными словами она непременно добьется от Анатоля гораздо большего, чем ссорами и спорами. Ее дочь будет с ней еще до Рождества, решила твердо Марина.

Как только Анатоль удалился к себе, она позвала своих девушек, чтобы приготовиться ко сну. Но покоя не было в ее душе, и после того, как последние свечи были потушены Таней, ее новой горничной сменившей Дуняшу, опустилась на колени перед образами. Она смотрела на лик Богородицы, еле освещенный тусклой лампадкой, и просила ее даровать рабе Божьей Марине силы примириться со своим положением и забыть о прошлом, а рабу Божьему Сергею впустить милосердие и всепрощение в свою душу и постараться понять и простить ее проступок по отношению к нему. Молилась она и за своего супруга, что так и не сумел обуздать свой бешеный нрав, и за свою дочь, лишенную возможности узнать своего настоящего единокровного отца. Молилась и за свою семью: за непутевую сестру Лизу, недавно потерявшую ребенка, за мать и отца, за остальных сестер. Молилась за собственное будущее, которое нынче почему-то страшило ее.

Марина, охваченная молитвенным жаром, выпала из времени и пространства и пришла в себя только, когда за окном глухо ухнула пролетавшая в парке ночная птица. Этот звук заставил ее очнуться и ощутить, как затекла ее спина от напряжения, как ноют колени. Она с трудом поднялась и размяла затекшие члены, но после в постель не пошла, а зажгла свечу и, подхватив ту, направилась прочь из комнаты. Сперва она зашла в детскую проверить сон Леночки, аккуратно переступив через Параскеву, спящую на матрасе на полу около кроватки маленькой графини.

Дочь Марины спала на спине, слегка приоткрыв рот и закинув руки вверх на подушку около головы. Ее щечки раскраснелись от духоты в комнате, и Марина испуганно проверила, нет ли у той жара. Но девочка была в полном здравии, лишь слегка зашевелилась от прикосновения руки матери к лбу, причмокнула губами. Марина поправила одеяльце и не удержалась — коснулась губами пухленькой щечки.

— Я люблю тебя, моя милая, — тихо прошептала она дочери.

Марина сама не знала зачем, но после детской ее ноги понесли ее в сторону комнат ее супруга. То ли ей хотелось, чтобы ее просто обняли и прижали к себе, успокоили растревоженное сердце, то ли ей просто не хотелось провести эту ночь в полном одиночестве. Неожиданно Марина заметила полоску света, идущую из-под двери спальни супруга, различила тихие голоса. Она знала, что сие действо недостойно ее происхождения, но помимо собственной воли вдруг подошла поближе к двери и прислушалась к разговору в спальне, дивясь, кто мог там находиться в сей ночной час.

— Comment donc? Comment pouvez-vous faire cela avec moi? — вопрошал со слезами женский голос. — Laissez-moi ici, dans le village… Pourquoi? Je pensais que….

— Vous avez eu tort, — отвечал холодный голос Анатоля. — Vous serez logés dans le village avec ma fille désormais. Cette décision est prise. Je ne veux en parler plus de cela!

— Mais…— робко начал женский голос, но Анатоль тут же оборвал его грубо:

— Je l'ai dit — non! [441]

Марина хотела удалиться и даже повернулась, чтобы уйти к себе. Она сразу же поняла, что имела в виду тогда Агнешка, утешая ее: «Не варта [442]ен твоих слез, вось табе мой сказ. Забудзь о своей вине перад им. Расплата яму по справах [443]яго!». О Боже, в ее же доме! С бонной! Она вдруг осознала, что ее рука взметнулась вперед и с силой надавила на ручку двери, распахивая ту в спальню супруга.

Да, все так и есть. Француженка в капоте и чепце, отороченном кружевом, из-под которого ей на грудь падают пряди густых каштановых волос («Надо же», отметила Марина. Она и не замечала подобной красоты у бонны при ее вечном узле на затылке) и Анатоль — в рубахе навыпуск и штанах от мундира, босиком. Полумрак в комнате, только пара свечей горит на этажерке в канделябре. Они стоят напротив друг друга, не касаясь, но более интимной сцены Марина даже не смогла бы придумать.

— Bonne nuit, — с явной издевкой произнесла она, с удовлетворением наблюдая, как краснеет бонна, и бледнеет Анатоль. А потом также внезапно, как ворвалась в их уединение, захлопнула с силой дверь спальни, что задрожало пламя свечи в ее руке, бросилась к себе. Едва она заперлась в своей половине, как ее чуть ли не настиг супруг, стукнувший со злости в дверь кулаком.

— Отопри! — приказал он из-за двери, но Марина лишь огрызнулась:

— Пошел к черту! — она едва подавила в себе порыв рассмеяться во весь голос. Какая ирония! Все это время она страдала и каялась от своей измены с Загорским, а у нее под носом эти двое спокойно вели свою amour partagé [444]. Она одернула себя, поняв, насколько сейчас близка к истерике. — О Господи, и это ты! Ты, о котором говорят в свете: «Il n'a aucun tort tout le monde [445]»! Как это низко! В собственном доме! С прислугой! Как давно? Как давно это длится? С первых дней ее службы?

Анатоль ничего не ответил из-за двери, и она едва не застонала во весь голос. Как она была слепа! Где были ее глаза, ведь не заметить этого ей, хозяйке дома, еще более постыдно?

— Прости меня, — донеслось спустя какое-то время из-за двери. — Ты была так холодна со мной. Я просто хотел… Мне было нужно… Я уволю ее, хочешь? Выгоню прочь? Отопри дверь, давай поговорим. Я виноват, но ведь и ты тоже виновна в этом! Будь ты хорошей женой, этого бы не было! Слышишь, ты тоже виновата! Ты ведь никогда не любила меня! Никогда!

Он снова начал стучать в ее дверь, негромко, чтобы не перебудить дом, но настойчиво, принуждая ее отворить ему. Но Марина не шевелилась. Она сидела в кресле и смотрела в никуда. Мыслей в ее голове не было, равно как и каких-либо чувств в ее душе. Ей казалось, что она уже миновала тот предел боли, что был отведен на ее веку, и более не будет никаких страданий в ее жизни, раз она так безучастна сейчас.

Внезапно в ее животе шевельнулся ребенок, словно пробудился ото сна от этих стуков в дверь, и она поспешила положить руку, чтобы успокоить его, стала медленно гладить живот сквозь тонкую ткань сорочки. Как жестоко кто-то посмеялся над ней нынче! Она шла к своему супругу этой ночью, впервые шла сама, чтобы полностью отдаться и покориться ему, а он вовсе и не ждал этого, устав ждать ее ответа. Зато, грустно улыбнулась Марина, в этом есть и положительная сторона — теперь она более не ощущала то чувство необъемной вины перед своим мужем, что сопровождало ее на протяжении их брака. То чувство, что мучило ее, тревожило, гнало ее сон долгими ночами.