Анатоль протянул руку и аккуратно отвел прядь волос с ее лица, пропуская сквозь пальцы шелк волос. Он вздрогнул от неожиданности, когда Марина вдруг распахнула глаза и резко выпрямилась, увидев его рядом. Он заметил, каким холодом повеяло от нее, и тут же бухнулся на колени перед ее креслом, хватая ее ладонь.
— Прости меня, милая, прости! — глухо прошептал он, прижимая ее руку к своей щеке и к губам. — Я не ведал вчера, что творю. Ревность, глупая ревность затмила мой разум. А вино сделало свое дело…
Марина молчала, просто смотрела на него, и он без труда прочитал отчужденность и осуждение в ее глазах. Но руки, тем не менее, не отнимала, просто сидела безвольной куклой.
— Я прошу тебя понять меня, — продолжил он. — Мне так тяжело сейчас… Видеть вас двоих так близко друг к другу, знать, что между вами было… что ты любишь его до сих пор. Тяжело. Я знаю, что ты никогда не давала мне надежды на то, что твои чувства изменятся, что сам выбрал то, что имею сейчас. То, что случилось вчера… Мне нет оправдания… Я не знаю… не знаю, как это произошло.
Он запутался в словах, сбился и замолчал, только прижал ее руку к своим губам, отчаянно пытаясь достучаться до нее, как делал это раньше. Марина же молча смотрела на него таким взглядом, что он не выдержал, уткнулся лицом в ее колени, скрывая в складках пледа жгучие скупые слезы раскаяния.
— Я так надеялся, что мы сможем начать все сначала, как ранее, до того, как он вернулся, — глухо говорил Анатоль. — Мы ведь были так счастливы вместе. И ты как-то сказала тогда, что могла бы полюбить меня…
Вдруг Марина резко поднялась, и он не стал ее удерживать, отпустил ее руку. У самых дверей в спальню она, не оборачиваясь, проговорила:
— Я могла бы попытаться вызвать в себе чувства к тому человеку, который стал моим мужем, к тому Анатолю, которого вижу каждый Божий день. Заботливого и любящего отца, милосердного к чужим бедам государева адъютанта. Но того человека, в которого ты превращаешься под действием вина, я могу только ненавидеть! Это страшный, жестокий человек, и я не желаю иметь с ним ничего общего!
Страшная, страшная правда! Эти справедливые слова так жестоко ударили в самое сердце Анатоля. Он уж было хотел по обыкновению начать защищаться — возразить ей. Разве не ее вина, что он так напился вчера? Разве не ее вина, что он никак не может избавиться от ревности, разъедающей душу? Он хотел, но он промолчал, понимая, что сейчас они совсем ни к чему. Промолчал, и она, понимая, что ему нечего сказать в свое оправдание, прошла в спальню и закрыла двери, глухо стукнув створками, словно отсекая себя от его присутствия. Анатолю ничего не оставалось иного, как пойти к себе, немного помедлив у дверей в ее спальню, прислушиваясь к каждому звуку за ними.
Прежде чем приступить к утреннему туалету у себя в половине, Анатоль послал записку лейб-медику, господину Арендту, с просьбой приехать и осмотреть его жену. Он был напуган, что во время вчерашней экзекуции мог как-то навредить ей, он не смог даже вспомнить толком, что вчера произошло. Воспоминания о вчерашнем вечере были обрывочные, и он так и не сумел восстановить полную картину произошедшего.
Не успел Анатоль привести себя в порядок, как прибыл господин Арендт, которого после недолгого обмена любезностями провели в половину Марины. Анатоль запамятовал предупредить Марину, что вызвал к ней медика, и сейчас только надеялся, что она все же примет того.
Следом за лейб-медиком прибыли с визитом Арсеньевы. Анатоль никак не ждал так рано — едва пробило полдень, и его позвали в гостиную из-за утренней трапезы. Он предупредил, что Марина еще не выходила из своей половины (что, по сути, было правдой), что принять гостей может только он сам. Они немного поговорили о вчерашнем вечере, старательно обходя в разговоре все, что было до ужина, а затем, как назло, их беседу прервал дворецкий, сообщив, что доктор заканчивает осмотр и скоро спустится от ее сиятельства.
Вот досада так досада! Анатоль заметил, как резко выпрямился Арсеньев, как глаза его супруги стали из холодных просто ледяными.
— Марина Александровна больна? — подняла Юленька одну бровь. — Давеча вечером она была в полном здравии.
— О, ничего серьезного, надеюсь, — как можно более беспечно проговорил Анатоль. Что-что, а лгать по долгу службы он был приучен за эти годы так, что комар носа не подточит. — Легкая простуда. Вчера был такой ветер с Невы, немудрено. Слава Богу, что не горячка!
Он видел по глазам Арсеньевой, что та ни на йоту не поверила ему, и это его разозлило.
— Могу я свидеться с Мариной Александровной? — проговорила Жюли.
— Ну, разумеется, можете, — улыбаясь, ответил Анатоль. — Только боюсь не в первые дни болезни. Сами понимаете, тут никак не до визитов. Вы напишите к ней лучше, а она вам всенепременно ответит, когда сумеет принять ваш визит.
В это время, благодарение Богу, в дверь снова стукнул дворецкий и сообщил, что господин Арендт ждет его сиятельство в кабинете. Анатоль тут же извинился и вышел вон. Жюли же повернулась к супругу:
— Я чувствую, что это не простая простуда! Ты же видел, какими страшными глазами он смотрел на нее давеча! — запальчиво проговорила она. — Ах, как все сложно стало нынче!
— А вам говорил, мадам, тогда, что делом это тайное действо не может закончиться, — напомнил ей Арсеньев. — Вот к чему это привело.
— Если б князь женился! Быть может, это помогло бы Марине забыть его, вычеркнуть из своей жизни, — Юленька уже сама была не рада, что поспособствовала тогда тайному венчанию своей подруги. — Или если б она могла разъехаться! Ведь разъезжаются же в свете. Вспомни Несвицких, Голицыных.
— И вспомни, как все окончилось, — ответил ей супруг. Он хотел сказать ей что-то еще, но тут открылась дверь, и в комнату ступил Анатоль.
— Спешу порадовать вас, Марине Александровне уже намного лучше, — улыбнулся он. — Дня через три сможет принимать. Кстати, скоро состоятся празднества по случаю именин княгини Юсуповой. Я не уверен, что смогу сопровождать Марину Александровну в имение Бориса Николаевича, должен буду задержаться в Павловске подле государя, посему прошу вас взять на себя эту обязанность.
Юленька не смогла сдержать удивления, когда услышала эту речь. Отпускать Марину одну на несколько дней в имение Юсуповых, когда недавно и шагу не давал ей ступить одной, без своего ведома? И ведь заранее не предсказать — будет ли там князь Загорский?
Она переглянулась с супругом, который, как она заметила, тоже был удивлен таким нежданным поворотом. Что это? Желание показаться примерным супругом после того, как вчера вызвал толки своим поведением на вечере? Или стремление загладить вину перед супругой, ведь еще неизвестно, что произошло меж ними после возвращения от Львовых?
Тем не менее, она даже бровью не повела во время последующей речи Анатоля, в которой он распространялся, как доверяет им, своим близким друзьям, хотя внутри ее буквально раздирало любопытство и недоумение. Что происходит? Это Арсеньевы-то, которые поспособствовали тайному венчанию Марины и Сергея, а впоследствии их свиданию после возвращения Загорского, вызывают в нем такое безграничное доверие? Или это просто очередная проверка их отношения ко всем участникам этой непростой истории? Выявить на чьей стороне они?
— Что ты думаешь, дорогой? — спросила позднее, когда они с мужем уже покинули особняк Воронина и направлялись на прогулку в парк. — Мне кажется, происшедшее утром таким нереальным.
— Ох, чует мое сердце, непросто так нынче Анатоль заливался соловьем, — покачал головой Арсеньев. — Какой-то козырь у него припасен, но что это за карта и кого она касается?
В парке Арсеньевы столкнулись с Сергеем, который совершал свою ежеутреннюю прогулку верхом на Быстром. Он задержался около их коляски поприветствовать супружескую чету, а также осведомиться о здравии Марины — слухи распространялись по городу очень быстро, и уже почти вся светская публика в парке, что собралась на этот полуденный моцион, обсуждала причины нахождения коляски доктора Арендта у особняка Ворониных. Памятуя историю о бешеной ревности бывшего флигель-адъютанта Безобразова, что нынче проходил службу на Кавказе, и, обсуждая поведение графа Воронина на вчерашнем музыкальном вечере, предположения строились самые разные, вплоть до самых абсурдных и нелепых.
