Карета внезапно остановилась перед домом, где располагалась студия monsieur Charles, и Анатоль вернулся из своих мыслей обратно на грешную землю. Еще на подходе к зале, сквозь закрытые двери он услышал смех своих друзей, и это заставило его сердце пуститься вскачь. Немного помедлив на входе, Анатоль все же распахнул створки и ступил в студию. Они оба были там — Сергей и Павел, один застегивал защитный жилет, другой что-то рассказывал о своей поездке по Европе, часто жестикулируя руками. И оба же резко повернулись к нему, прерывая дружескую беседу, в момент стирая улыбки с лиц.
О Боже, чуть было не сорвалось с языка Анатоля, едва он увидел лицо Сергея. Но заметив, что его друг внимательно наблюдает за его реакцией, тут же сдержал свои эмоции и просто шагнул к ним.
— Серж! Как я рад видеть тебя в добром здравии! — Анатоль хотел было обнять друга, но тот протянул ему руку для рукопожатия, при этом поворачиваясь к нему боком, чтобы тот не смог более приблизиться к нему.
— Здравствуй, Анатоль, — коротко ответил Загорский. Его глаза смотрели с таким холодком, что у Анатоля невольно дрожь побежала по телу. После их приветствия в зале воцарилось молчание. Анатоль не знал, что сказать сейчас, а Загорский даже не пытался поддерживать беседу. Арсеньев же выглядел так, словно он хотел оказаться сейчас где угодно только не здесь наедине с ними.
Анатоль отвернулся от них и прошел до канапе, на котором уже лежали скинутые его друзьями фрак, мундир и жилеты, и стал расстегивать мундир.
— Я так давно не был здесь, — начал он как можно более беспечно, словно не замечая того напряжения, которое с каждой минутой разливалось в воздухе. — Наверное, последний раз год назад. Все стало совсем не так здесь, когда вас с Paul’ем не было. Не было достойных соперников.
— Отрадно, что ты считаешь меня достойным соперником, — усмехнулся за его спиной уголком рта Загорский. — Рапиры или сабли?
— Сабли, — скидывая жилет, принял решение Анатоль и, поворачиваясь, едва успел поймать кинутое ему Сержем в тот же миг оружие.
Они заняли позиции в центре зала, настороженно оглядывая друг друга, словно оценивая произошедшие за последние годы перемены в каждом из них. Анатоль заметил, что плечи Загорского раздались еще больше, руки стали сильнее. Тяжелый противник! Он и тогда был гораздо тренированнее, чем Анатоль, теперь же ему и вовсе будет легче. Анатоль в отличие от своего соперника совсем забросил тренировки, погрузившись полностью в службу и светскую жизнь.
Воронин не стал раздумывать и быстро сделал выпад, проверяя, не снизился ли уровень владения холодным оружием у Загорского за эти годы. Ведь все это время он не мог использовать свои навыки.
Но тот одним движением отбил его, не делая, впрочем, ни малейшей попытки атаковать своего противника, предоставляя ему подобную возможность.
— Прости меня, — вдруг вырвалось у Анатоля. — Я не хотел, чтобы вот так все вышло. Я прочитал твое письмо только после Рождества, когда уже все было сделано.
Сергей отбил отведением его рубящий удар, которым Анатоль намеревался закончить бой, якобы раня его в правое предплечье, и спросил:
— И где оно сейчас?
Анатоль не смог, видимо, скрыть правду во взгляде, столь неожиданным для него был этот вопрос. Глаза Загорского стали темно-серыми, заметив вину промелькнувшую на лице противника по бою, и он вдруг перешел из защиты, в которой до этого вел их поединок в нападение, то и дело перемежая удары — рубящий, колящий, снова рубящий и опять…
Анатоль едва успевал отбивать их, чувствуя, как заныла уставшая рука, державшая саблю. Да, давно он не тренировался, очень давно. Он быстро перемещался по площадке, не подпуская к себе близко противника, но вскоре совсем выдохся и стал пропускать легкие уколы, не останавливающие, впрочем, их дуэли. Получив еще несколько таких уколов, Анатоль понял, что Загорский намеренно сейчас гоняет его по зале, дразнит, выматывая его силы. Это понимание разозлило его. Он вспомнил, что в большинстве случаев неизменно уступал Сержу в их тренировочных боях.
— Talent, talent inné! [273]— отзывался о Загорском monsieur Charles, владелец школы фехтования, предоставлявший им залу для их тренировок, и это отнюдь не было лестью.
— Я понимаю, ты злишься, — задыхаясь, начал говорить Анатоль, едва успевая уворачиваться от ударов, так и сыплющихся на него, казалось, со всех сторон. Его рубашка была мокрая от пота, мышцы словно окаменели от неимоверного напряжения. Он уже не отбивал атаки, потому как знал, что малейший удар по сабле, и он потеряет ее, не в силах более удерживать в уставшей руке. — Но пойми… это было… предопределенно. Не в нашей воле… было помешать. Здесь нет… ничьей вины. Так … сложилось!
— Так сложилось? Так сложилось?! — Загорский вдруг снова переместился вбок, и Анатолю пришлось приложить неимоверные усилия, чтобы увернуться от очередного укола в левую руку. Но он не успел, затупленный кончик сабли все же скользнул по предплечью. — Почему Донцев служит до сих пор в гарнизоне Ревеля, хотя его мать серьезно больна? Неужели все его прошения, которые он уже отсылает самому государю, не доходят в Петербург? И где второй свидетель моего венчания? Где Кулагин? Его служба никогда не вызывала нареканий у генерала, но сейчас он в Томске по высшему распоряжению. И это все чья воля? Чья? Не твоя ли, мой милый всемогущий Анатоль Михайлович?
Загорский, казалось, ничуть не устал. Он даже ни разу не сбился в дыхании во время своей речи, которую так запальчиво произносил сейчас, нанося резкие и частые уколы и несильные рубящие удары. Анатоль уже настолько устал, что не успел уворачиваться от него.
— Assez! Assez, monsieurs! [274]— крикнул откуда-то издалека monsieur Charles, наблюдавший за их боем из дверей.
— Серж, прекрати! — присоединился к его голосу выкрик Арсеньева с тревогой в глазах, заметивший, как растет слепая ярость в Загорском. — Остановись!
Анатоль вскинул саблю и невольно отбил очередной удар. Это движение отдалось чуть ли не во всей руке до самого плеча, пальцы невольно разжались, и оружие выпало из его рук. Он хотел тут же увернуться, но не рассчитал траекторию, запутался в ногах и упал на спину. Загорский тут же остановился, переводя дыхание. Затем двинулся к Анатолю и подал ему руку, помогая ему подняться на ноги.
— Ты можешь обвинять меня во всех моих прегрешениях, и я не буду отрицать их, ибо признаю свою вину в содеянном, — сказал ему Анатоль, принимая помощь. Он злился на себя за поражение и свое нелепое, по его мнению, падению на паркет залы, злился на Загорского, что тот по-прежнему ловок и грациозен, что тот по-прежнему лучше и впереди него во всем, даже в предпочтениях жены Анатоля. — Но она сама стремилась к этому замужеству, сама приблизила дату венчания. Voilà tout [275].
Загорский тут же разжал пальцы и бросил саблю на пол. В следующий миг его пальцы сжались в кулак, и он с силой ударил Анатоля в лицо. Тот не ожидал ничего подобного, посему не смог уклониться от этого удара. За ним последовал следующий удар, от которого рот Анатоля тут же наполнился горячей соленой жидкостью. После третьего удара, разбивающего Воронину нос в кровь, Загорский разжал пальцы и отпустил, почти отшвырнул от себя своего противника, направился к канапе, на котором лежали его вещи, потирая разбитые костяшки пальцев.
Анатоль, не веря в происходящее, дотронулся до своего лица и заметил на них кровь.
— Vous êtes fou! Qu'avez-vous fait avec mon visage? [276]Мне же завтра на службу… Это так… по-мужицки! — крикнул он сбивчиво в спину Загорскому, который уже надевал на плечи мундир.
— Êtes-vous bien [277]? — подошел к нему растерянный Арсеньев, подавая платок утереть с лица кровь.
