С конца июля до последних дней августа 1982 года Брежнев принимал в Крыму зарубежных визитеров — лидеров стран социалистического содружества: Густава Гусака (Чехословакия), Эриха Хонеккера (Германская Демократическая Республика), Войцеха Ярузельского (Польша), Юмжагийна Цеденбала (Монголия)… А 24 сентября Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР встречали в Баку.

Казалось бы, о тех днях все написано, все рассказано-перерассказано — по часам и минутам. Но нет! Сохранились эпизоды, которые знает и помнит сейчас только Михаил Забелин, референт Алиева, первого секретаря ЦК, ныне депутат Милли меджлиса.

…В то воскресное утро у Гейдара Алиевича пропал голос. Возможно, переволновался, возможно, перенапряг связки, но не мог сказать и слова. В ЦК примчались врачи, подняли министра здравоохранения. Советы, таблетки, суета — толку нет. И тогда Алиев прошептал Забелину: «Скажи, чтобы принесли молоко и боржоми». Почти час Гейдар Алиевич полоскал горло. И болезнь отступила. То ли перед силой воли, то ли перед народным средством.

А дальше все пошло по сценарию — вплоть до того момента, когда в огромном зале генсек стал зачитывать речь, с которой ему предстояло выступать на следующий день, в ЦК… Со второго ряда к трибуне метнулся помощник генсека Александров-Агентов. Оратор не обратил на него никакого внимания. Растерявшийся помощник развел руками и, стараясь ни с кем не встречаться глазами, вернулся на свое место в зал. И тогда к Брежневу из президиума подошел Алиев, что-то прошептал и взял завтрашний текст.

— Что ж, бывает, — рассудительно сказал генсек.

Зал, переживавший вместе с ним, зааплодировал. Дальше Ильич продолжал без запинки, только разок обмолвился: вместо «нефть Азербайджана» сказал: «нефть Афганистана».

…Забелин тоже был в зале, видел в деталях всю сценку с перепутанными речами. После заседания вернулся в ЦК: референту положено быть на посту. Поздно вечером, простившись с гостями, приехал Алиев:

— Ты видел? — спросил задорно с порога.

— Видел, Гейдар Алиевич! — ответил Забелин, поняв с полуслова, о чем идет речь.

— Ну, как? Здорово?

— Здорово!

Михаил Юрьевич так живо пересказывает тот диалог, что мы будто наяву увидели, как гордился своей находчивостью и решительностью Гейдар Алиев. Он в самом деле спас положение. И это видели не только мы в зале, но и миллионы телезрителей. А среди них в Москве — Ильхам Алиев. Надо ли говорить, как он переживал за отца, как гордился им?!

В понедельник, встретившись с членами бюро ЦК Компартии Азербайджана и зачитав нужную речь, Брежнев улетел в Москву. Время отсчитывало его последние дни.

Ученые люди изощрялись в формулировках, придумывая названия системе: реальный социализм, зрелый, развитой… Но и этот плод, как оказалось, нуждался в совершенствовании. Перед страной все острее вставали прозаические, повседневные задачи: накормить и одеть людей, дать им крышу, образование, позаботиться об их здоровье, выпутаться из войны в Афганистане.

Московский государственный институт международных отношений был и частью системы, и ее отражением. Выступая на одном из заседаний парткома в 1978 году, ректор института Н. И. Лебедев, научный руководитель аспиранта Ильхама Алиева, фронтовик, призывал воссоздать «реальный облик советского вуза. Все, что говорится в Москве относительно нашего института, — убеждал он коллег, — основано или на намеренной дезинформации, или на полном незнании дела» (ЦАОПИМ. Ф. 538. Оп. 2. Д. 340. Л. 16).

А что особенно говорилось? Толковали, особенно в кругу абитуры и родителей, что сюда без «мохнатой лапы» или толстого кошелька не поступишь. Дорожка, мол, открыта только чадам больших начальников. Сами чада в открытую бахвалились своей избранностью. Сынок одного из главных министров, близкого приятеля Брежнева похвалялся: «У нас, в МГИМО, комитет комсомола, как ЦК КПСС!» Молодой и весьма заносчивый комсомольский функционер не сильно преувеличивал.

Листаем материалы комсомольских конференций МГИМО, собраний актива. Выписываем фамилии — из тех, что и сегодня на слуху, а в прежние времена открывали дверь в институт с помощью волшебного пароля: сим-сим…

Брежнев, внук Леонида Ильича, сын Юрия Леонидовича» первого зама министра внешней торговли, Брутенц, Патоличева, Шибаев, Щелоков, Тихонов, Громыко…

Возможно, в этом списке оказались однофамильцы больших начальников, возможно, и сами ребята — вполне достойные, и в дипломатию их вела, скажем чуть возвышенно, юношеская мечта, романтика, а не деловой расчет на будущие доходы в твердой валюте… И все же, и все же… В отличие от прежних времен номенклатурные дети выбирали не военные училища, не инженерные вузы, а факультеты, институты, академии, диплом которых открывал дорогу в длительную зарубежную командировку. Притом — не любую. Страны социалистического содружества, и европейские, и азиатские в этом кругу не котировались. Подавай Англию, Францию, Штаты, Италию, Швейцарию…

ЦК КПСС, Совет Министров требуют от вузов повышать в студенческой среде прослойку рабочей и сельской молодежи, больше принимать тех, кто прошел производство, армию. Конечно, им труднее, чем ровесникам, только что окончившим среднюю школу. При вузах сначала в Челябинске и Магнитогорске, а потом и по всей стране создаются подготовительные факультеты. По образцу 20—30-х годов их называют рабфаками. Подготовительный факультет открывается и при МГИМО. Институт рассылает своих посланцев по школам Москвы — подбирать ребят из рабочих семей. Партийный комитет утверждает «План мероприятий ректората и парткома по обеспечению отбора в МГИМО лучших представителей рабочей и учащейся молодежи в свете указаний Отдела ЦК КПСС, Постановления СМ СССР от 20. X. 1978 г.»

Повседневная жизнь института — две жизни. Впрочем, тогда так было и в любом коллективе — студенческом, производственном или воинском. На виду мишура наглядной агитации, бесконечные собрания, пленумы, активы, соревнование (!) кафедр, факультетов, выборы групповодов и правофланговых…

А это что такое, спросит молодой читатель, незнакомый с реалиями показушной эпохи. Это участники демонстрации, первомайской или октябрьской. Десятого октября 1979 года, к примеру, бюро парткома МГИМО рассматривало вопрос «О ходе подготовки к празднованию 62-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции». Все факультеты, докладывают товарищи, «сдали списки групповодов, правофланговых, участников демонстрации». Предлагают: «учитывая важность и значение ВОСР [3], провести подготовку более торжественно, начиная от проведения собраний по выдвижению демонстрантов» (ЦАОПИМ. Ф. 538. Оп. 2. Д. 343. Л. 7).

После демонстраций партком, комитет комсомола подводили итоги. Как выяснилось, на первомайской демонстрации 1978 года будущие дипломаты подкачали, кричали, проходя мимо трибун Мавзолея, невпопад и неслаженно. А почему? «Не было проведено собрание групп скандирования. Были также и такие существенные недостатки, как неявка правофланговых на демонстрацию» (ЦАОПИМ. Ф. 538. Оп. 2. Д. 187. Л. 2).

Может, правофланговый товарищ в праздничный день позволил себе прошвырнуться налево — годы-то молодые. Может, переутомился в институтском дискоклубе и элементарно проспал, забыв о том, что его назначили правофланговым. К формальным, дежурным поручениям ребята так и относились. И как же они менялись, когда встречалось живое дело! Шефство над матерями солдат, погибших на фронтах Великой Отечественной войны… Стройотряды… Субботники… Помощь отстающим товарищам. В том же октябре комитет комсомола МГИМО отчитывался в парткоме.

— Не согласен с тем, что на факультете международных отношений плохо ведется индивидуальная работа, — отвечал на упреки Алексей Подберезкин, секретарь комитета комсомола факультета, понятно, неосвобожденный, — сейчас уже можно видеть реальные результаты этой работы. Но наш «Международник» не отражает реальной жизни в институте. Он освещает… заседания парткомов, а о жизни, которая идет на факультетах, не говорится. «Международник» должен быть живым органом, реально освещающим события в институте.