Вечером, обходя гостей, Соня заметила своего бывшего мужа Альдо Порта. С ним за столиком сидели светловолосая и уже не очень молодая женщина и тот самый подросток, которого утром она видела в цветочном магазине.

— Здравствуй, Соня, — сказал Альдо, поднимаясь ей навстречу.

В этом располневшем лысоватом человеке с внешностью благополучного буржуа трудно было узнать застенчивого парня, за которого она вышла когда-то замуж по воле умершей матери. Да и было ли это на самом деле или ей вспомнился эпизод из старого фильма?

— Здравствуй, Альдо. — Она пожала ему руку. — А это твой сын?

Мальчик встал и вежливо улыбнулся.

— Да. А это моя жена. — И он указал на сидящую за столом женщину.

Блондинка тоже ей улыбнулась.

— Ты не узнаешь меня, Соня? — спросила она. — Я Лоредана.

— «Девочка напротив», — удивилась Соня и обняла Лоредану. — Так, значит, вы муж и жена?

— Как видишь. А этот сорванец — вещественное доказательство.

— Это наш любимый ресторан, — объяснил Альдо. — Мы отмечаем здесь все семейные торжества.

— А сегодня вы пришли отпраздновать день рождения Лореданы, ведь так? — уверенно спросила Соня, вспомнив утреннюю сцену в цветочном магазине.

— У тебя отличная память. — Альдо был тронут.

— Мы знаем из газет о твоем несчастье, — сказала Лоредана и с искренним сочувствием посмотрела на свою бывшую одноклассницу.

— Жизнь не баловала меня, — ответила ей Соня. — За все требовала плату. Вот я и заплатила самую большую цену… Впрочем, не будем об этом, сейчас не время. Примите мои поздравления. — И отошла к стойке. — Отнесите вон на тот столик бутылку шампанского, — попросила она официанта, — за счет заведения. Какая хорошая семья, — сказала Соня отцу, который издали наблюдал за этой сценой.

— Очень хорошая, — ответил он.

— Лоредана права, лучше синица в руках, чем журавль в небе. Ей можно позавидовать.

— Не надо сравнивать себя с Лореданой, вы совсем разные, — ответил дочери отец. — И жизнь у каждой из вас своя.

Роберто Кортезини принимал у себя в кабинете супружескую чету. В тот день друзья ювелира отмечали двадцатилетие совместной жизни, и муж захотел сделать жене подарок.

Кортезини положил перед ними на стол брошь в форме бабочки — настоящий шедевр в стиле модерн, на котором стояло клеймо знаменитого ювелирного мастера Вильгельма Лукаса фон Кранаха. Супруги не могли отвести глаз от этой броши, усыпанной драгоценными камнями, среди которых выделялась одна крупная жемчужина неправильной формы и необыкновенного оттенка топаз.

У Кортезини была богатая коллекция ювелирных изделий начала века, и брошь в виде бабочки занимала в этой коллекции почетное место. К тому же она напоминала ему о его старом клиенте, покойном издателе Джованни Ровести, купившем когда-то эту очаровательную бабочку для своей невесты.

— Не знаю, как и благодарить тебя за это чудо, — сказал ювелиру его гость. — Надеюсь, твоя коллекция не слишком пострадает, лишившись этой броши?

— Я езжу по всему миру и всегда привожу что-нибудь интересное, — успокоил гостя Кортезини. — Возможно, и Кранах мне попадется в какой-нибудь ювелирной лавке.

Гости собрались уходить.

— Значит, мы вас ждем вечером?

— Да, мы обязательно будем. Моя жена сегодня полдня провела в парикмахерской, думаю, она к этому случаю и платье новое сшила, — смеясь ответил Кортезини.

До закрытия магазина оставались считанные минуты, когда один из продавцов сказал Кортезини, что его просят к телефону.

— Звонит синьора Ровести, — объяснил продавец.

— Ровести? Которая из них? — спросил ювелир, подумав о Соне: несколькими месяцами раньше Кортезини помог ей продать изумрудное колье, не взяв с нее комиссионных, — он знал, что это одна из последних ее драгоценностей.

— Анна Ровести, — уточнил продавец.

— Скажи, что меня нет. Позвоню ей завтра.

Для Кортезини все клиенты были равны, но в душе он мог позволить себе симпатизировать одним больше, другим меньше. К последним, в отличие от Сони, принадлежала как раз Анна Ровести, клиентка трудная, капризная, заносчивая. Лишний раз беседовать с ней — небольшое удовольствие.

— Извините, но синьора говорит, что у нее важное дело. Судя по голосу, она очень нервничает.

Покорно вздохнув, Кортезини сдался:

— Ладно, соедини меня с ней.

Он снял трубку.

— Вы мне нужны. Приходите, я вас жду, — выпалила Анна Ровести тоном, не терпящим возражений.

— Сожалею, синьора, но я занят. Неотложные дела. Полагаю, нам придется отложить встречу до завтрашнего утра.

— Какие могут быть дела, когда речь идет о бриллиантах стоимостью в тысячу миллиардов лир?

Кортезини буквально онемел: Анна Ровести попала в точку.

— От вашего магазина до меня десять минут ходьбы, так что жду вас ровно через десять минут.

В трубке послышались частые гудки.

Тринадцать лет судьба бриллиантов оставалась для Роберто Кортезини загадкой. Что с ними стало? О перипетиях в семействе Ровести он что-то читал в газетах, знал из разговоров, но историю с бриллиантами покрывал мрак неизвестности.

Сколько раз Кортезини спрашивал себя, куда они могли подеваться, однако ни разу за все эти годы он не нарушил обещания молчать, данного старику Ровести. Никто не знал о бешеной гонке по странам и городам, когда в недельный срок нужно было найти и купить бриллианты на баснословную сумму — на тысячу миллиардов лир. Даже жене он ни словом не обмолвился об этой своей миссии.

Бриллианты, в поисках которых он умудрился объехать за неделю чуть не полсвета, за чистоту которых мог поручиться головой, были его гордостью. Он ждал, что после смерти Джованни Ровести кто-то из его наследников — тот, кого старик любил больше всех, — явится к нему с этими таинственными бриллиантами и попросит снова превратить их в деньги. Ждал, но не дождался: ничего подобного не случилось.

Могло быть и так: наследники Ровести поделили бриллианты с помощью другого ювелира.

Только теперь, по прошествии тринадцати лет, вдруг объявилась одна из Ровести — самая настырная, а может быть, и самая умная. И не просто объявилась…

— Позвони моей жене, — сказал он. — Скажи, что у меня неожиданно возникло важное дело. Пусть идет в гости одна. Я подъеду позже.

На улице Сербеллони его действительно ждали. Слуга открыл Кортезини дверь и проводил его в желтую гостиную на втором этаже.

Пригласив гостя войти, Анна Ровести тут же закрыла за ним дверь. Кортезини давно не видел ее и нашел, что она не постарела. Семьдесят лет, а глаза ясные, хорошая кожа — даже лучше, чем раньше.

Не видя смысла в дежурных любезностях, хозяйка сразу заговорила о том, ради чего ей понадобился Кортезини.

— И вы все эти годы изволили играть в молчанку! — накинулась она на ювелира.

Кортезини уже стоял у стола, на котором, войдя, увидел открытый чемоданчик Паоло Монтекки.

— Если ваш отец ничего вам не сказал, почему это должен был сделать я? — парировал он возмущенную тираду.

— Знаете, куда он их спрятал? Ни за что не догадаетесь.

Кортезини умирал от любопытства, однако виду не подал.

— Они были в цилиндре типографского станка. Станок — громко сказано. Металлолом, миф, завещанный этой… — она хотела сказать «плебейке», но здравый смысл подсказал ей другие слова: —…дочери моего брата. Той, что наложила на себя руки.

Кортезини слушал хозяйку дома, ничем не выдавая жгучего интереса к ее рассказу.

— Отец обвел всех вокруг пальца, — продолжала Анна Ровести. — Всех до единого. Я знала, вернее, догадывалась, что исчезнувшее наследство — трюк. Но мне бы никогда в голову не пришло, что отцу могло взбрести на ум превратить такое состояние в бриллианты. Когда же оказалось, что все-таки могло, я подумала: единственный человек, которому было бы под силу осуществить столь необычный замысел, это вы. — Она возбужденно сыпала словами. — Паоло Монтекки все мне рассказал. Это он их нашел. После смерти Марии Карлотты Соня, моя невестка, подарила ему типографский станок. Монтекки отдал бриллианты мне. Я должна разделить все на равные части. Каждый из членов семьи получит свою долю. Свою часть тысячи миллиардов лир.