— Взяло верх желание работать. Писать интереснее, чем учиться.

Паоло попытался представить себе, что чувствовал этот человек, когда отказывался от собственного ребенка. Он хорошо знал, что такое безотцовщина при двух отцах сразу — никому такого не пожелает! Эта двойственность оставила на нем свою метку. Но в то же самое время она дала ему стимул пробивать себе дорогу в жизни и ни при каких обстоятельствах не терять чувства реальности.

— Возможно, наука лишилась одного философа, — констатировал Ровести, — зато печать, я уверен, получила блестящего журналиста. Молодец, сынок, продолжай в том же духе.

В то утро, забежав в бухгалтерию за зарплатой, Паоло получил дополнительный конверт с весьма существенным содержимым. Он не без гордости решил, что это премиальные за его личный вклад в успех издательства. Как же он был разочарован, когда узнал, что премия полагалась всем сотрудникам без исключения!

В хрупкой красоте Орнеллы было что-то воздушное. И, что немаловажно, эта девушка обладала гибким умом и была замечательным товарищем: такой девушке можно поверить самые сокровенные мысли, самые сокровенные чувства. Она умела слушать. Она понимала собеседника с полуслова.

Их любовь стала естественным результатом дружеских отношений, взаимного уважения двух умных людей. Каждому из них, чтобы понять другого, достаточно было одного взгляда, одного жеста. Когда они в первый раз легли в постель, Паоло подумал, что нашел спутницу жизни.

— Я хочу быть твоей женой, — сказала Орнелла.

Паоло стал заместителем главного редактора, но фактически журнал делал сам — от начала до конца, от оформления до выбора тем и фотографий. Обложка журнала, тематические разделы — все отражало его вкус, его творческие пристрастия. Он много и быстро работал, работал на совесть. Ему не нравилось повторяться. Почти все задуманное удавалось осуществить. Он умел заражать других невероятной своей целеустремленностью, и у них тоже все получалось.

Женитьба прибавила ему энергии. Он с удовольствием возвращался с работы домой, где теперь его ждала Орнелла, предвкушая беседы с ней, а потом — ночь в общей постели, полную любви.

Однажды вечером Орнелла объявила ему, что у них будет ребенок.

Паоло ничего не ответил. Орнелла заметила, что он побледнел. Голубая жилка у него на лбу дрогнула, проступив отчетливее, чем обычно.

— Я тебя огорчила, да? — грустно улыбнулась Орнелла.

Паоло взял себя в руки, стараясь рассуждать здраво. Сын есть венец любовных мечтаний. Иметь сына — что может быть желаннее для молодых любящих супругов? Мобилизовав все свои актерские способности, он изобразил на лице лучезарную улыбку.

— Такая новость заслуживает броского заголовка на обложке. Это нужно отметить. Не сходить ли нам в ресторан? — ласково предложил он.

С этого дня их отношения в корне изменились.

По мере того, как беременность преображала Орнеллу, Паоло убеждался, что не испытывает к ней прежних чувств.

Ему вспомнилось недавнее интервью со знаменитым художником, которое он брал у него в мастерской на втором этаже старого миланского дома. По стенам висели картины. Похоже, на большинстве из них была изображена одна и та же пожилая женщина, плотная, с чистым, полным любви взглядом, с кротким выражением лица.

— Это моя мать, — объяснил живописец. — Мне нравится ее писать. А еще я с удовольствием пишу беременных женщин. У них влажная кожа, у них большие томные глаза стельной коровы. Я нахожу их очаровательными.

С Паоло происходило нечто прямо противоположное. Чем ближе были роды, тем больше он отдалялся от Орнеллы.

Когда она родила дочь, новоиспеченного отца вызвал в Венецию Джованни Ровести. Он ждал его на террасе гостиницы «Эксельсиор». На Лидо было полно журналистов, кинозвезд, знаменитых режиссеров, съехавшихся на венецианский кинофестиваль.

Антонио, увидев его, пошел ему навстречу, чтобы проводить к столику, за которым сидел отец.

Старший Ровести поздоровался с Паоло за руку и пригласил его сесть.

— Гримальди уходит из журнала, — объявил Антонио. — У нас с отцом к тебе предложение.

Гримальди был главным редактором. Паоло тут же догадался, о каком предложении идет речь.

— Уже больше года журнал фактически редактируешь ты, — заговорил старик. — Гримальди лишь подписывает номер в печать. Согласись, что для главного редактора этого маловато.

Паоло медленно поднес ко рту бокал мартини и сделал глоток, молча рассматривая собеседников. На старике был белый льняной костюм и панама. В свои почти восемьдесят лет он мог похвастать живостью сорокалетнего. Антонио, одетый в светлые брюки и полосатую майку, выглядел рядом с отцом надувной куклой, из которой выпустили воздух. Он следил за разговором, однако при этом у него был вид человека, умирающего от скуки. Время от времени он бросал взгляды вниз, на пляж, туда, где начинался длинный ряд роскошных купальных кабин.

— А Гримальди об этом знает? — спросил Паоло.

— Узнает, когда будет нужно, — успокоил его Джованни Ровести.

Паоло усмехнулся.

— Когда будет нужно, — медленно повторил он. — Мы сгоняем его с дистанции в разгаре скачек и делаем вид, будто ничего особенного не происходит. Что с ним будет? Какое место он получит взамен?

— Кто скачет, а кто плачет, — послышалось за спиной Паоло.

Он оглянулся и увидел Соню в цветастом пляжном халате, накинутом поверх бикини. Густой загар придавал ее красивому лицу какое-то экзотическое очарование. На губах блуждала насмешливая улыбка. Паоло галантно вскочил, чтобы поцеловать ей руку.

— Так какое же место получит Гримальди? — переспросил он, вновь повернувшись к Джованни и Антонио Ровести.

— Возглавит отдел общественных связей, — заверил его старик. — Вообще-то для меня загадка, чем занимаются такие отделы и для чего они нужны. Но в наше время без них не обходится ни одно мало-мальски солидное предприятие. Заведем такой отдел и мы. Учти, мне бы не хотелось, чтобы ты считал свое повышение подарком. Ты человек ответственный и понимаешь, что работы у тебя не убавится. Скорее наоборот.

— Мой тесть не очень-то балует людей подарками, — прокомментировала слова старика Соня.

Паоло было двадцать шесть лет, в этом возрасте ни один из журналистов не становился еще главным редактором столь известного журнала.

Он посмотрел на Соню.

— Как, по-вашему, мне соглашаться? — спросил он ее.

— Еще бы! Конечно, соглашайся, пока они не передумали.

Соня взяла со стола блюдечко с оливками, полагавшимися к аперитиву, и высыпала оливки тестю на шляпу. Паоло не мог удержаться от смеха. Старик тоже засмеялся, снял панаму и стряхнул с нее оливки.

— Эта женщина не умеет притворяться, изображать из себя любящую невестку. Она не упускает случая продемонстрировать свое неуважение ко мне. Но, ей-богу, было бы хуже, если бы она делала вид, будто меня обожает.

Антонио по-прежнему смотрел вниз, на пляж. У него было встревоженное лицо.

— Что с тобой? — спросила Соня.

— Я не вижу Марию Карлотту, — объяснил он свое беспокойство.

— Мария Карлотта уже в ресторане — ждет, пока вы выпьете свой аперитив и спуститесь обедать, — терпеливо сказала Соня. — Если хочешь, идем.

— Антонио — сумасшедший отец, — вздохнул старик. — Кстати, я слышал, ты тоже стал отцом. — Он вынул из кармана пиджака и протянул Паоло миниатюрный сверток. — Это для твоей жены. Поздравь ее от меня.

Только уже поздно вечером, в номере «Эксельсиора», Паоло развернул подарок. Подарок оказался царским: кольцо с настоящим колумбийским изумрудом.

— Ваш тесть всем главным редакторам что-то дарит? — спросил он Соню, которая застала его с коробочкой в руке.

— Всем, — ответила Соня. — Но на моей памяти такого дорогого подарка не удостаивался ни один.

Паоло удивленно смотрел на нее, опуская коробочку в карман.

— Как ты вошла? — удивился он.

— Договорилась с горничной.