Она пошла в туалет, чтобы причесаться и поправить косметику, а когда вернулась на свое место в салоне первого класса, почувствовала аппетит и с нетерпением стала поджидать завтрак.

Очереди на такси не было, Соня сразу же взяла машину. Всю дорогу она спрашивала себя, что связывало их с Онорио эти годы, и пришла к заключению, что ничего, кроме секса. Сердце ее молчало, в нем так и не поселилась любовь к этому человеку. Она не сожалела, что их отношения закончились, в конце концов, это была игра, приятное приключение, и не больше.

Расплатившись с таксистом, Соня решительно направилась к дверям и, войдя в вестибюль, увидела, что там идут приготовления к празднику: рабочие украшали статуи и колонны гирляндами цветов, ветками экзотических деревьев со свисающими с них свежими фруктами, развешивали разноцветные шелковые ленты. Среди суетящихся людей она заметила шофера Онорио, который при виде ее смущенно отвел глаза в сторону.

— Где твой хозяин? — не ответив на приветствие шофера, спросила Соня, и тот без слов, одними глазами показал ей наверх, на широченную лестницу, по которой в эту минуту спускалась пожилая дама.

Она была в брючном костюме, на ее лице, прошедшем как минимум через две подтяжки, лежал грим, волосы были выкрашены в бледно-фиолетовый цвет. Дама давала указания рабочим и не сразу заметила Соню.

— Что синьорине угодно? — спросила она, спускаясь.

— Вы сначала представьтесь, а уж потом я решу, отвечать мне вам или нет, — с презрительной улыбкой сказала ей Соня.

— Я синьора Маури. Чем могу быть полезна? — с хозяйским высокомерием продолжала допытываться дама.

Соню начал разбирать смех, скорее истерический, чем веселый.

— Это нечто! — хохоча, сказала она. — Патриция сюда и родственников своих перетащила!

Она вбежала по лестнице и быстрым шагом направилась к спальне, круша по дороге все, что попадалось ей на глаза: разбила три китайские вазы эпохи Мин, которыми Онорио очень дорожил, превратила в черепки десяток греческих и римских амфор второго века, сорвала со стены две картины Миро и спустила их с лестницы, едва не нанеся увечий синьоре Маури, которая, застыв на месте, смотрела на нее расширенными от ужаса глазами. Остановившись перед дверью спальни, которая была их спальней в течение четырех лет, Соня глубоко вздохнула, закрыла на секунду глаза и только после этого толкнула дверь. Онорио и его новая любовница сидели в постели и завтракали. Увидев Соню, Онорио застыл, не донеся до рта бриошь, а его новая пассия выразила свое удивление тоненьким мышиным писком.

— Привет, дорогой, — проворковала Соня. — Я смотрю, здесь готовятся к празднику. — Она подошла к кровати и, улыбаясь безмятежной улыбкой, добавила: — Онорио Савелли, ты сволочь. — И, размахнувшись, ударила его по лицу с такой силой, что щека его сразу же стала пунцовой, а поднос с завтраком перевернулся на шелковую простыню.

— Я никогда еще не получал пощечины от женщины, — сказал потрясенный Онорио.

— Ты получил пощечину не просто от женщины, а от женщины экстра-класса, так что можешь гордиться.

Онорио почти с восхищением смотрел на Соню, которая, резко повернувшись на каблуках, стремительно направилась к двери с высоко поднятой головой. Пройдут годы, но он всегда будет помнить эту потрясающую женщину, ее летящую походку, гордый поворот головы.

Антонио Ровести тяжело спрыгнул с лошади, освободив ее почти от стокилограммового веса своего тела, и не спеша подошел к Соне, грациозно сидевшей в седле.

— Мы очень давно не виделись, — широко улыбаясь, сказал он первое, что пришло ему в голову.

— Дамы предпочитают комплименты, а не констатацию фактов, — смеясь, заметила Соня, — учтите это на будущее. Вы славный, Ровести, но галантность не ваш конек.

— Ну зачем же так прямолинейно? — подхватив ее шутливый тон, продолжал Антонио.

— Только прирожденные лгуны умеют казаться правдивыми, а таким, как мы с вами, лучше не врать — сразу же выдадим себя с головой, — объяснила Соня. — Признавайтесь, что вы про меня знаете?

— То же, что и все, — вы остались одна, — смущенно пробормотал Антонио и залился краской.

— Это правда, я осталась одна. Меня бросили или, если хотите, лишили трона.

— Поверьте, мне очень жаль.

— И напрасно. Я никогда не чувствовала себя такой свободной и счастливой, как теперь.

Соня, еще возбужденная недавней погоней за лисицей, легко соскочила с лошади. Охотничий шерстяной костюм, отделанный бархатом, великолепно сидел на ее стройной фигуре. Она сорвала с головы каскетку, и блестящие рыжие волосы волной хлынули ей на плечи.

Антонио Ровести в охотничьем костюме выглядел комично. Его куртка с трудом сходилась на толстом животе, но, похоже, он не обращал внимания на такие мелочи.

— Я рад, что вы свободны, — набравшись смелости, сказал он, — и хочу, чтобы вы это знали. Может быть, я не должен вам этого говорить, но я правда очень, очень рад.

— Мне нравится ваша искренность, — мягко ответила ему Соня, почувствовав неожиданный прилив нежности к этому толстому нелепому человеку.

Подошедший слуга сообщил ей, что ее ищет графиня Манделли. Соня прервала разговор на полуслове и, лавируя между лошадьми, собаками и охотниками, побежала к хозяйке дома.

— Пожалуйста, подождите минуточку, — остановил ее умоляющий возглас Антонио. — Может быть, вы согласитесь… в ближайшие дни поужинать со мной.

— Позвоните мне, — уже на ходу крикнула ему Соня. — Тогда и договоримся.

На самом деле ее совсем не привлекала перспектива романа еще с одним женатым мужчиной. Антонио Ровести, несмотря на постоянные измены жены, был связан гораздо более тесными семейными узами, чем Онорио.

— Ты только посмотри, как Антонио увивается за тобой, — сказала Валери Манделли. — Знаешь, он чуть ли не на коленях умолял меня посадить его за обедом рядом с тобой. Обед уже скоро, что мне ему сказать?

Соня пожала плечами.

— Бог с ним, давай доставим ему такое удовольствие, — махнув рукой, ответила она.

— Соня, я его давно знаю, он не бабник. Антонио — застенчивый, закомплексованный и очень одинокий. К тому же единственный сын великого Ровести. Подумай об этом, прежде чем вычеркнуть его из списка своих поклонников.

Передав лошадей конюхам, они пошли к вилле.

— Я не совсем поняла, ты уговариваешь меня завести роман или заключить коммерческую сделку? — с иронией спросила Соня.

Лицо Валери стало серьезным.

— Одно не исключает другое, — ответила она. — Всякая любовь, даже любовь детей и родителей, вынуждена считаться с действительностью. Богатый, влиятельный мужчина, пусть он и не слишком хорош собой, предпочтительней бедного красавца. Поверь мне, жизнь выглядит гораздо заманчивей, если сидишь не в шалаше, а на мешках с миллиардами.

— Тогда лучше Фреда Виннера не найти. Он тоже женат и богат, но еще и красив. Уже дважды прилетал из Нью-Йорка, чтобы со мной повидаться. Но он мне неинтересен, я ничего к нему не испытываю.

— О чем я и говорю! Тебе нужен человек, который смог бы дать именно то, в чем ты нуждаешься.

Разговаривая, они вошли в комнату Валери — такую же солнечную и веселую, как ее хозяйка. Графиня стала снимать с себя охотничий костюм, а Соня опустилась на диван и с наслаждением вытянулась.

— Валери, скажи честно, зачем тебе понадобилось сводить меня с Ровести?

— Потому что у меня есть здравый смысл или, если хочешь, горький опыт. Потому что тебе уже двадцать шесть — самый подходящий возраст, чтобы заняться устройством своей жизни. Потому что Ровести, со всеми их недостатками, семья порядочная, не замешанная в грязных махинациях. Потому что Федерика, жена Антонино, не будет особенно трепать тебе нервы. И еще потому, что Джулио де Брос никогда на тебе не женится.

Закончив длинную тираду, Валери принялась расчесывать свои золотистые волосы.

Сонино сердце бешено застучало, так случалось всегда, когда кто-нибудь называл при ней имя Джулио.