— Пока в Милан, а там видно будет. Хочу попробовать жить, как все нормальные люди. Более полноценно, что ли.

Паоло всегда видел в Соне настоящую женщину, женщину до мозга костей, достаточно разумную, чтобы понимать, что она живет не так, и чтобы, понимая это, попытаться изменить свою жизнь.

— Что я могу сделать для моей маленькой Сони?

— Помнить ее. Помнить счастливые минуты — у нас их было немало, хотя могло быть и больше. А что я для тебя могу сделать?

Паоло Монтекки протянул руку и погладил цилиндр видавшего виды типографского станка.

Соня внимательно наблюдала за ним.

— Ты его продала? — спросил Паоло, не снимая руки с Римлянина.

Соня отрицательно покачала головой. Глупый вопрос. А может, не такой уж и глупый? Соня не исключала, что Паоло известно больше, чем это могло показаться, — ума ему не занимать.

— Хочешь взять его себе? — неожиданно спросила она.

На лице Паоло не дрогнул ни один мускул.

— Вообще-то из всех прямых наследников старика ты единственный, кому ничего не досталось, — признала она.

Паоло насупился:

— Старик поступил так, как и должен был поступить, не вижу в этом ничего удивительного. Но раз ты спросила, я отвечу: мне бы хотелось получить эту штуку.

— Считай, станок твой, — улыбнулась Соня.

— Я могу забрать его прямо сейчас? — с нетерпением в голосе спросил Паоло.

— А почему бы и нет? Вот-вот подойдут люди из транспортного агентства. Договорись с ними, — предложила Соня, вставая с кресла и направляясь к Силии, которая успела надеть плащ и ждала ее, держа на поводке двух такс. — Прощай, Паоло.

Паоло Монтекки чувствовал, что они видятся в последний раз. Это ощущение огорчало его.

— Постой! — окликнул он Соню. Но что он мог ей сказать? — Ты действительно считаешь, что станок должен быть у меня? Правда?

Соня улыбнулась и приложила палец к губам, давая понять, что разговор окончен. Потом она послала Паоло воздушный поцелуй и вышла с Силией под проливной дождь, от которого и зонты не спасенье.

Паоло решил дождаться грузчиков. Он прислонился к дверному косяку, повертел в руках сигарету, закурил. Не отрывая глаз от исторического станка, он вспоминал далекую августовскую ночь — последнюю ночь старика Ровести, небольшой кожаный чемоданчик с бриллиантами, привезенный им, Паоло Монтекки, из Женевы, где он получил его в присутствии Роберто Кортезини от сотрудников одного из швейцарских банков. Неужели хитроумный Ровести спрятал бриллианты в типографском станке? В ту августовскую ночь, когда они виделись в последний раз, старик произнес фразу, удивившую Паоло, — вот почему он запомнил ее слово в слово: «Ты выполнил задачу, связанную с заключительным этапом одной чрезвычайно важной операции. Больше я пока ничего не могу тебе сказать. Но придет время, и ты все узнаешь».

Неужели он близок к разгадке тайны? Паоло молчал тринадцать лет, держа обещание, данное в ту ночь старому издателю. Никто из наследников понятия не имел, что исчезнувшая тысяча миллиардов пошла на покупку бриллиантов, превратилась в бриллианты. Никто, кроме него. Он уже давно подозревал, что старик спрятал их в своем Римлянине — лучшего места, чем типографский станок, когда-то принесший ему удачу, и придумать было нельзя. Он счел справедливым решением старика оставить бриллианты любимой внучке. Теперь же, после смерти Марии Карлотты, которая ушла из жизни, не подозревая о своем богатстве, не разгадав дедушкиной тайны, у него были все основания действовать.

Паоло запер дверь, снял пиджак, подошел к станку. Он сразу подумал о цилиндре — идеальном тайнике для содержимого черного чемоданчика, в свое время доставленного им из Швейцарии в Милан.

Чтобы отвинтить болты, державшие крышку цилиндра, оказалось достаточно плоскогубцев. Он снял крышку, и тут в дверь позвонили. Паоло подумал, что это грузчики. Ничего, подождут! Через несколько секунд он уже взвешивал на ладони кожаный мешочек, перевязанный шелковым шнурком.

Не обращая внимания на звонок, звучавший все настойчивее под сводами опустевшего дворца, он развязал шнурок и погрузил руку в мешочек. Внутри были бриллианты, он понял это на ощупь. Вынув несколько камней, он залюбовался ими.

Ну и ну! На Паоло напал смех. Вот они, бриллианты Джованни Ровести! Вот они, у него! Старик понимал, что только ему, Паоло, с его умом, с его смекалкой, под силу разгадать головоломную загадку, выйти победителем в соревновании на сообразительность.

Бриллианты принадлежали ему. Разве старик не хотел, чтобы они достались самому умному? Так и случилось. Значит, перед смертью Джованни Ровести в душе признал его сыном. Более того — увидел в нем самого достойного из своих наследников. Старик не отрекся от своей любви к Флоре, не отрекся от сына.

Дом бабушки стоял на окраине Пармы — там, где кончался город и начиналось открытое поле. Белый четырехугольный остров среди моря травы.

Близился август, уже скосили пшеницу, скоро можно было убирать кукурузу.

Между пшеничным и кукурузным полем Паоло открыл небольшую лужайку. В траве журчал прозрачный прохладный ручеек, ближе к воде росли белые каллы.

В жаркие дни Паоло не знал лучшего места, чем это: райский уголок, где можно было укрыться с книгой и, жуя кисловатую травинку, читать, пока бабушка не позовет домой. Словно дразня бабушку, он не спешил покидать свое убежище: пусть, дескать, еще покричит. И бабушка кричала еще, кричала до хрипоты, и, когда внук наконец появлялся перед ней, принималась яростно бранить его, неизменно завершая головомойку одними и теми же словами:

— Ты такая же дрянь, как твой папаша!

Она задевала больное место: Паоло знал, что Стелио, мамин муж, не настоящий его отец.

Человек, которому Паоло обязан своим появлением на свет, оставался для него безликим и безымянным — миф, таинственная особа, о которой никто не говорит. Но незримое присутствие этого человека было бесспорным.

Паоло носил фамилию матери — Монтекки. Выйдя замуж за Стелио Рикини, Флора сказала мужу:

— Если мальчик не может носить фамилию отца, пусть хотя бы у него остается фамилия матери.

Паоло ни о чем не спрашивал, духу не хватало. В поведении Флоры Монтекки было что-то такое, что удерживало его от вопросов. Неизвестность мучила Паоло, в его жизни было белое пятно, о котором он думал с горечью, ничего не поделаешь.

— Я к Росси, — объявила бабушка.

Росси были землевладельцами, им принадлежала земля между бабушкиным домом и сыроварней.

— Можно я с тобой? — спросил Паоло.

— Нет, — решительно ответила бабушка. — Синьора Росси собирается рожать. Оставайся дома.

Бабушка была акушеркой, без нее не обходились ни одни роды в предместье, где она жила.

Бабушка села на велосипед. Паоло дождался, пока она скроется за поворотом залитой солнцем тропинки, после чего, вопреки бабушкиному запрету, поспешил в свое укрытие, в свой рай. Он уже был там, когда услышал вдруг тихий разговор, тяжелое прерывистое дыхание, стоны. Эти захлебывающиеся звуки доносились оттуда, где заросли были гуще и выше. Паоло осторожно прошел вперед и увидел на траве рыжеволосую девушку и чернявого юношу, их сплетенные руки и ноги.

— Зораида, — одними губами произнес он, узнав старшую дочь Росси.

Узнал он и того, кто был с ней, — Артемио, конюх графа Ламберти.

Паоло закрыл глаза, чтобы не видеть, и заткнул уши, чтобы не слышать. При попытке решительно отгородиться от воспаленной вожделением парочки, он выронил книгу, и она упала на землю с глухим шумом. Мальчик успел лечь в траву и лежал не шевелясь, пока чья-то рука не тронула его за плечо и чувственный женский голос, чуть хриплый, не вернул его к действительности.

— Подглядывать вздумал? — насмешливо спросила Зораида. — Маленький еще, нос не дорос.

Артемио и след простыл. Паоло поднял глаза на Зораиду: огненные волосы, глаза зеленые, как трава после дождя, мягкий припухлый рот, ослепительно белые зубы.