— Не зайти ли нам в бар?

— С удовольствием! — тоже взглянув на свои белые сандалии, над которыми наплыли пухлые подушки, ответила Вирджиния. — Сядем за столик и немного передохнем. Этот крошка бог знает сколько весит.

Они вошли в кафе «Кова» и сели за отдельный столик, не обратив никакого внимания на оценивающую улыбку официанта, привыкшего обслуживать людей с достатком.

— А что у тебя на работе? — спросила Соня.

— Я получила ставку, так что тут все в порядке, на зарплату учительницы малыша прокормить смогу. Расскажи теперь о себе. Я встречаю твои фотографии в самых лучших журналах. Ты довольна своей жизнью?

— Мне очень нравится моя работа, — радостно призналась Соня. — Я работаю с лучшими фотографами — нашими и иностранными. Есть модели, которые все время капризничают, жалуются на усталость, отказываются делать дубли, а я могу работать сутками и никакой усталости не чувствую. Может быть, конечно, я страдаю эксгибиционизмом, но мне приятно, когда мной любуются.

— В этом нет ничего постыдного, — убежденно заявила Вирджиния. — Знаешь, я как-то увидела тебя на обложке журнала «Вог» и сразу купила десять экземпляров. В школе перед коллегами хвасталась: «Смотрите, это моя лучшая подруга». У тебя на этих снимках такой счастливый вид, про твою ослепительную красоту я уж не говорю. А вот сейчас я на тебя смотрю, и ты мне не нравишься. Глаза грустные… Что-нибудь не так?

Вирджиния озабоченно посмотрела на подругу. Соне теперь, казалось, можно только завидовать. В самом деле, она стала «девушкой с обложки», много зарабатывала, жила в роскошной квартире, перед ней были открыты двери самых модных, самых престижных салонов, которые она посещала всегда в сопровождении Джулио де Броса, вызывая самые невероятные сплетни. Именно в этой связи с Джулио, радостной и одновременно мучительной, счастливой и несчастливой, крылась причина Сониной грусти.

— От тебя ничего не скроешь, — горько вздохнув, сказала Соня.

— Конечно, я ведь тебя столько лет знаю! Скажи, чем ты теперь недовольна?

— Ты спрашиваешь так, будто я сама выдумываю себе проблемы, но ты ошибаешься.

— Я уже давно заметила, ты всегда недовольна тем, что у тебя есть. Смотри, ты хотела Джулио и ты его получила, тебе этого мало?

— Жизнь мне подсовывает одни неприятности, но не будем об этом, все слишком сложно…

— Здравствуй, Соня, — раздался вдруг мужской голос, и Соня, прервав фразу, подняла глаза.

У столика стоял Онорио Савелли. Соня нередко встречала его в салонах и ресторанах, но поскольку ее всегда сопровождал Джулио, Савелли держался на расстоянии.

— Надеюсь, не помешал? — уже собираясь присесть к столу, с улыбкой спросил Савелли.

— Помешали, — сухо ответила Соня. — Вы бесцеремонно прервали наш разговор.

— Ты просто злишься на меня за то, что я тебя люблю. Как видишь, я терпелив и умею ждать. Между прочим, могла бы перейти со мной на «ты».

Онорио было сорок пять лет, так ей сказал Джулио, однако на вид ему можно было дать больше: проседь в волосах, мешки под глазами, на лице морщины. Но его крепкая коренастая фигура и волевой подбородок свидетельствовали о физической и духовной силе. На нем был синий льняной костюм, слегка помятый, но безупречного кроя.

Смущенная Вирджиния поднялась, чтобы уйти, но Соня удержала ее.

— У нас с синьором Савелли нет никаких секретов, — сказала она подруге и повернулась к мужчине: — Мне не трудно говорить тебе «ты», но не думаю, чтобы нам еще когда-нибудь пришлось разговаривать. А теперь прости, мы должны идти. — И она встала, давая ему понять, что он ее совершенно не интересует.

Савелли заключил в свои руки протянутую ею для прощания руку, и это горячее, чуть нервное прикосновение неожиданно доставило ей удовольствие.

— Прошу тебя стать крестной матерью моего последнего нефтяного танкера. Спуск на воду состоится в конце месяца. Я назвал танкер «Соня Первая».

Он поднес ее руку к губам, и у Сони перехватило дыхание. Савелли, который принимает у себя герцога Эдинбургского, барона Ротшильда и даже монарших особ, богатейший, могущественный Савелли называет ее именем танкер и приглашает ее на церемонию освящения. Как ей стоит поступить? Что ответить?

Соня вспомнила гадание на картах, Рыцаря, готового, по словам Ирены, ради нее на все; вспомнила слова Джулио: «Все имеет свою цену, даже ты. Но ты стоишь дороже, чем драгоценное ожерелье».

— Каждый — кузнец своему счастью, — сказала она по-латыни и освободила руку из рук Савелли.

— Мне ли этого не знать! — ответил Савелли. — Я всего в жизни добился собственным горбом.

— Но у каждого свое счастье, — решив поспорить с тайновидцами, заявила Соня. — Благодарю за оказанную честь, но боюсь, что недостойна ее, а потому вынуждена отказаться.

Положив на стол деньги и не дожидаясь сдачи, Соня встала и решительно направилась к выходу. Потрясенная, Вирджиния, тяжело ступая, направилась за ней.

Боби, спавший на постели рядом с Соней, неожиданно проснулся и прислушался. Достаточно было малейшего шороха, чтобы его длинные уши поднялись и, как два чувствительных радара, настроились на подозрительный шум. Умные черные глаза с немым вопросом посмотрели на Соню. Соня отложила книгу.

Июль только начался, но жара уже стояла нестерпимая. Даже ночь не приносила облегчения. Соня распахнула все окна и дверь на террасу, но горячий влажный воздух был неподвижен. Она вернулась совсем недавно. Сегодня она позировала перед фотоаппаратом двенадцать часов подряд и чувствовала себя совершенно обессиленной.

В этой огромной квартире, нагонявшей на нее скуку, она жила одна, и Боби был единственным живым существом, разделявшим ее одиночество. Когда она возвращалась домой, он встречал ее с неизменной трогательной радостью, виляя своим хвостом и пританцовывая на смешных коротких лапках. Квартира принадлежала Джулио. Вскоре после их ночной встречи он дал ей ключи и сказал:

— Мать все мечтала меня женить, поэтому обставляла квартиру в расчете на семейную пару. Я тем не менее не могу придраться к ее вкусу. Надеюсь, тебе тоже понравится.

Квартира и в самом деле была великолепная. Отсюда, над перекрестком улиц Спига и Сан-Андреа, открывался изумительный вид на крыши старого Милана. В квартире было три гостиные, кабинет, три спальни, каждая — с отдельной ванной комнатой, кухня и огромная терраса, где цвело множество всяких цветов. Мебель эпохи Империи уживалась здесь с помпезными столиками рококо и стульями Людовика XIV, полы устилали персидские ковры, а на стенах висели подлинники Леже и Кандинского. Джулио научил ее разбираться в стилях, и она могла себе представить, сколько стоит все это убранство.

Поначалу Соня, как ребенок, радовалась новому для нее комфорту. Ей нравилось, что она ест на английском фарфоре, спит на антикварной кровати, что в ее распоряжении служанка, которая не только убирается, но и занимается ее гардеробом, однако, когда все это вошло в привычку, она стала чувствовать себя одинокой среди музейных экспонатов квартиры на улице Спига. Сейчас Джулио был в Соединенных Штатах, а она целыми днями пропадала на работе, словно от этой работы зависела вся ее жизнь.

Благодаря своей одержимости Соня достигла высочайшего профессионализма и стала одной из самых престижных моделей. Работа помогала ей заглушить в себе чувство неудовлетворенности, в котором она боялась признаться даже самой себе. Джулио, когда бывал в Милане, осыпал ее знаками внимания, но чаще его не было с ней — в Америке он проводил целые месяцы. Каждый раз она с нетерпением ждала его возвращения, которое, однако, приносило ей больше страданий, чем радостей.

Перед его последним отъездом Соня взяла с него слово, что в августе они поедут отдыхать в какую-нибудь деревушку на севере Европы, подальше от великосветских сборищ. Она уже считала дни до его возвращения. Отказываясь от всех приглашений, она проводила вечера дома, читая книги. В основном это были романы про любовь. Сейчас она читала «Унесенные ветром» и вспоминала мать, которая когда-то запрещала ей читать подобные книги, говоря, что они задурят голову. В этом была доля истины.