— Я была у Вирджинии Криппа, и мама об этом знала.

— Но мама велела тебе после школы ехать домой, она и мысли не допускала, что ты можешь ее ослушаться, — мягко сказал Тонино, и в голосе его звучало огорчение.

Соня подумала, что отец похож на дона Аббондио, священника из романа Мандзони «Обрученные», который они проходили в школе, — он такой же мягкий и добрый.

— Это для тебя все, что она говорит или делает, — закон, потому что ты превратился в ее тень и даже смеешь поднимать на меня руку, чтобы ей угодить! А я больше не собираюсь ее слушаться, — твердо заявила Соня.

— Я же попросил у тебя прощения, а ты у меня — нет. Разве шестнадцатилетняя дочь имеет право критиковать мать?

Соня села и, плача, обняла отца. Боби старался протиснуться между ними, чтобы тоже принять участие в примирении. Только сейчас Соня вдруг осознала, что мать ни разу в жизни ее не приласкала.

— Она грозится, что заберет меня из школы, что выдаст замуж, — сквозь всхлипывания жаловалась Соня, — ты это допустишь?

У нее не повернулся язык пересказать отцу все, что говорила мать, особенно насчет ее невинности.

— В школу ходи, как ходила, никто тебя из нее не заберет, — успокоил Соню Тонино. — И замуж ты выйдешь, когда на то будет воля божья, это я тебе обещаю. Что касается матери — ты не должна ее осуждать, потому что она любит тебя и желает тебе только добра.

— Хорошо, папа, — покорно ответила Соня и вздохнула.

Отец ее тоже не понимал. Хотя, в отличие от матери, он сочувствовал ей, но рассуждал, как и все в их городке, считая «добром» для родной дочери «удачное» замужество. Вот, например, Летиция, дочь молочника, мать всегда ставит ее Соне в пример. Получила аттестат зрелости и сразу же вышла замуж за сына Пассони, у которого небольшая фабрика термометров. В двадцать лет — уже замужем и дом, что называется, полная чаша. Многие девушки в округе завидовали Летиции, у Сони же подобная жизнь вызывала отвращение. Иногда, видя, как Летиция, свесив из окна голову в бигуди, вытряхивает коврик, Соня сравнивала ее мысленно с мадам Бовари: что, кроме презрения, могут вызывать подобные женщины? Собственное будущее виделось ей совсем по-другому.

— Почему я не могу иногда после школы навестить свою подругу? — пыталась добиться своего Соня.

— Потому что Милан — огромный и ужасный город, — терпеливо объяснял отец. — Там на каждом шагу соблазны. Ты еще слишком мала и неопытна, чтобы против них устоять.

Да, Милан — огромный город, в этом отец прав, но не ужасный. У Сони он вызывал восторг. Роскошные особняки, элегантные женщины, уверенные в себе мужчины — совсем другая жизнь. Соню неудержимо влекло к этой незнакомой, загадочной жизни.

— А если я как-нибудь приглашу Вирджинию к нам, мама не будет против?

— Думаю, не будет.

Соня добилась своего, теперь ей разрешали иногда заходить после школы к Вирджинии. Это были счастливые часы свободы, хотя и вызывали душевное волнение. Соня старалась каждый раз выведать у своей подруги что-нибудь новое о Джулио де Бросе, в которого с каждым днем все сильнее влюблялась. Он был мужчиной ее мечты, и она поклялась себе, что добьется его.

— Я много знаю о нем, — сказала она как-то, глядя на себя в зеркало, — теперь надо найти предлог, чтобы с ним познакомиться.

— Вот это да! — восхищенно воскликнула Соня, обводя глазами просторное помещение.

Она прежде никогда не бывала в салонах высокой моды, и первое, что ей пришло на ум, — это мысль о храме красоты. В самом деле, огромные, до полу зеркала на стенах, отражаясь одно в другом, создавали впечатление безграничного объема, а золоченая резьба рам в стиле рококо вызывала ассоциации не с ателье, где шьют платья, а с парадным дворцовым залом. Соня сделала пируэт, и ее отражение, точно по волшебству, возникло сразу во всех зеркалах.

— Вирджиния, — с восторгом глядя на подругу, сказала Соня, — мы с тобой попали в сказку!

Маленькая бесцветная Вирджиния во все глаза смотрела на Соню, искренне ею любуясь. Она не завидовала подруге, хотя, конечно, хотела бы хоть немножко быть на нее похожей. Когда они вместе шли по улице, на Соню все обращали внимание. Мужчины провожали ее жадными взглядами, женщины не могли скрыть своей зависти. Да, Соня была поразительно красива, и Вирджиния, когда бывала рядом, чувствовала, что отблеск Сониной красоты освещает и ее.

Кончался июнь, в летнем воздухе стоял сладковатый запах цветущих лип. Девушки были одеты по моде конца пятидесятых — пышные широкие юбки, блузки с круглым вырезом, широкие кожаные пояса, подчеркивающие тонкость девичьих талий, конский хвост — прическа в стиле Брижит Бардо, когда собранные высоко на затылке волосы свободно спускались на спину.

Синьора Бамбина считала моду блажью. Девушка во все времена должна выглядеть скромно и не открывать, что не положено, — таково было ее твердое мнение. Оно распространялось и на обувь: чем туфли проще и незаметнее — тем лучше, главное — чтобы не жали и с ноги не сваливались. Шпильки? Ни в коем случае! Волосы должны быть гладко зачесаны назад, и, само собой разумеется, никакой косметики!

Соня и не нуждалась в косметике, с ее помощью все равно нельзя было бы добиться того нежного, золотисто-розового оттенка, каким природа окрасила ее кожу. Каштановые с медным отливом волосы, великолепной густой волной ниспадавшие на спину, оставляли открытым ее тонкое аристократическое лицо с высоким чистым лбом, огромными миндалевидными глазами цвета янтаря, крупным, но благородным носом, безупречным ртом. От маленькой дурнушки, восхищавшейся некогда похожей на куклу «девочкой напротив», не осталось и следа, Соня превратилась в настоящую красавицу, причем, надо сказать, это отнюдь не радовало супругов Бренна. Они боялись, что с такой яркой необычной внешностью их дочери постоянно грозит опасность, поэтому считали своим долгом оберегать Соню, сохранив чистой и нетронутой для будущего жениха. У обоих стоял перед глазами пример матери Тонино, и не дай бог, опасались они, если Соня пойдет в свою бабушку. Даже самим себе не осмеливались они признаться, что Соня не похожа на всех, что она другая, а значит, и судьба ее ждет другая, не такая, как у всех. Наступит день, и она, как птица, поднимется на крыло и улетит. Мать продолжала окружать дочь стеной из ограничений и запретов: нельзя вызывающе одеваться, нельзя носить сережки, нельзя ходить на вечеринки и встречаться с мальчиками. Но чем плотнее закрывала эта стена Соню от окружающей ее жизни, тем ярче и заманчивее сияло безграничное небо у нее над головой. Суровое воспитание, которое любую другую превратило бы в тихую, послушную девушку, развило в Соне протест против той морали, которую ей навязывала мать.

— Хватит витать в облаках! — Вирджиния, как всегда, попыталась вернуть Соню на землю. — Воображаешь, будто ты в Версальском дворце? Проснись, мы в ателье Лидии Мантовани, причем без ее приглашения, так что, если она нас здесь застанет, ей это может не понравиться.

Соня вела себя слишком смело, и Вирджиния боялась, что, если кто-нибудь войдет, им не поздоровится.

— Не бойся, — успокоила ее Соня. — Я же ничего здесь не трогаю, просто смотрю на себя в зеркала. — И с этими словами она сняла со спинки кресла большой шелковый шарф и небрежно накинула на плечи.

У Вирджинии душа ушла в пятки.

— Золушка, полночь бьет, сейчас волшебство потеряет силу! — с гримасой ужаса прошептала Вирджиния, не зная, как урезонить расшалившуюся подругу. — Соня, прекрати немедленно, если ты помнешь или испортишь этот шарф, нам никаких денег не хватит за него расплатиться.

Ателье Лидии Мантовани находилось рядом с особняком семьи де Брос, в нижнем этаже соседнего дома. Служанка хозяйки Карлы де Брос попросила Вирджинию отнести в ателье сверток с материей. Соня, которая в это время находилась у Вирджинии, пошла за компанию с подругой. Девушки последнее время много занимались: на носу были экзамены на аттестат зрелости. Когда к ним обращались с какой-нибудь просьбой, они с радостью бросались ее выполнять, чтобы сделать небольшой перерыв.