Она, однако, не обманывалась. Ей было совершенно ясно, что злость ее вызвана скорее защитной реакцией, поскольку, хотя толкнуло ее на это отчаянное путешествие к берегу реки упрямство Джеймса, она сознавала, что отправляться туда ей не следовало, и у него действительно имелись все основания гневаться на нее. А когда Джеймс был в гневе, по-настоящему в гневе, иметь с ним дело не доставляло удовольствия. Разве не был он на грани того, чтобы прикончить Уоррена голыми руками? Но послушать Джереми, это лишь цветочки в сравнении с тем, что ожидало ее. Поэтому вполне резонно, что, испытывая немалый страх, она старалась скрыть его проявлениями раздраженности.

В любом случае, она приняла решение гордо войти в этот дом и проследовать прямо в свою комнату. И пусть этот паршивец, ее приемный сын, сплетничает, сколько влезет — она окажется за забаррикадированной дверью, прежде чем ее супруг от услышанного взорвется от ярости.

Так она себе это представляла, однако у Джереми были иные планы, и она допустила ошибку, позволив ему помочь ей выйти из экипажа. Когда она попыталась проскользнуть мимо него и первой войти в дом, он не позволил ей это сделать, поймав за руку. Хотя она и старше него, но он несомненно был крупнее, сильнее и к тому же преисполнен желания предъявить ее вместе с рассказом о ее похождениях ее мужу, дабы она получила по заслугам.

Они еще не вошли в дом, а дверь уже открывал сверхпредупредительный Добсон.

—Отпусти меня, Джереми, пока я не шарахнула тебя, — яростно прошипела она, одновременно посылая улыбку дворецкому.

—Ну, разве так должна мать говорить с собственным...

—Ты что, поганец, удовольствие от этого получаешь?

Ответом на этот ее вопрос была ухмылка, с которой ее втащили в дом. Разумеется, там никого кроме Добсона не было, но вероятность встречи с другими обитателями оставалась. Лестница вела прямо сюда. Однако Джереми, будь он неладен, не теряя ни секунды, во всю силу своих легких стал звать Джеймса, причем делал это с неподдельной радостью. Так что и Джорджина не стала терять ни секунды и ударила его ногой. К несчастью, это заставило его завопить еще громче, но не отпустить ее. Однако, что еще хуже, в тот момент, когда она снова стала лупить его ногой, дверь в гостиную распахнулась настежь.

Нет, это было уже слишком — после дня, переполненного столькими потрясениями. Так и есть: Джеймс собственной персоной. Ну, что вы на это скажете? Ведь мог бы, обнаружив ее исчезновение, отправиться на ее розыски, не так ли? Так нет же, обязательно надо было ему оказаться тут, прямо тут, стоять и наблюдать, как она непочтительно обходится с его сыном. Не сдвигаются ли его брови оттого, что он подозревает, что произошло? А что Джереми, в присутствии-то отца отпустил он ее, наконец? Нет, оказывается. Нет!

Это было чересчур. Но как раз достаточно, чтобы Джорджина дала волю своему норову, хотя частенько утверждала, что подобное ей не свойственно.

—Скажи твоему паскудному дитяте, чтобы он отпустил меня, Джеймс Мэлори, или я ему заеду ногой туда, где ему будет действительно больно!

— Слушай-ка, она что, имеет в виду то, что я думаю?

— Заткнись, Перси, — произнес кто-то, видимо, Дерек.

Джорджина едва это расслышала. Она сделала несколько шагов туда, где стоял Джеймс, таща за собой Джереми потому как этот прохвост все еще не отпускал ее, и с яростью уставилась на своего мужа, полностью игнорируя Энтони, Конни и Джорджа Эмхерста, стоявших рядом с ним.

—Плевать мне на то, что ты об этом скажешь, вот так-то! — заявила она.

—Осмелюсь спросить: о чем?

—О том, где я была. Не будь ты таким бессердечным мужем...

—Бессердечным?

—Да, бессердечным! Лишая меня моей семьи. Что это, как не бессердечность?

—Благоразумие.

—Ах! Прекрасно, придерживайся своей смехотворной позиции. Но не будь ты столь благоразумным, не пришлось; бы мне прибегнуть к столь отчаянным шагам, так что прежде чем взбеленишься, подумай, кто действительно виноват.

Единственное, что сделал Джеймс, это, повернувшись к Джереми, спросил:

—Где ты ее нашел?

В этот миг Джорджина была готова завопить. Стараясь выговориться, она одновременно пыталась стряхнуть державшего ее руки Джереми, но никак не могла этого сделать, не сработала и ее попытка взвалить вину на плечи Джеймса. Теперь же заговорит этот мерзавец, и она не удивится, если Джеймс задушит ее здесь же, на глазах у его брата, племянника, сына и избранных приятелей, каждый из которых занимал его сторону и едва ли пальцем бы шевельнул, чтобы ее защитить.

Но тут у нее перехватило дыхание: в результате резкого рывка она оказалась за широкой спиной Джереми, и ей оставалось слушать, что тот говорит:

—Все не так скверно, как ты, возможно, считаешь. Да, она была в районе порта, но под хорошей защитой. Она наняла экипаж, и эти два здоровенных, чудовищно здоровых кучера не позволяли никому и приблизиться...

—Что за болтовня, — перебил его со смешком Перси. — Как же она тогда влетела Дереку в объятия, едва не дав себя поцеловать?

Дерек, пунцовое лицо которого сделалось багровым, протянув руку, схватил Перси за галстук и, наматывая его на кулак, едва не задушил несчастного.

—Ты смеешь называть моего кузена лжецом? — прорычал он. При этом глаза его сделались совершенно зелеными, обнаруживая, насколько он выведен из себя.

—Да нет, что ты! И в мыслях не имел, — быстренько заверил его Перси, хотя всем заметно была его обескураженность и хорошо слышны его слова: — Но ведь я был там, Дерек. Мне ли не знать, что я видел. — Галстук на шее затянулся туже. — Впрочем, что я могу знать?

— Джентльмены, прошу вас, — раздался суховатый голос Энтони. — Моя супруга не переносит кровопролития в гостиной.

Хорошо укрытая широкой спиной Джереми, Джорджина проклинала себя за то, как дурно она думала об этом молодом человеке. Она уже сообразила, что держал он ее, дабы уберечь от гнева его отца, а не для того — как она предполагала — чтобы не дать ей возможности избежать его. Ради нее он даже солгал, чем стал ей очень дорог, однако по милости этого треклятого Перси все пошло прахом.

Теперь ей было боязно даже выглянуть из-за плеча Джереми, чтобы увидеть, как на все это реагирует Джеймс. Когда он только увидел ее, то нахмурился, однако больше ничем не изменил своей обычной невозмутимости, просто стоял и слушал то, что она ему говорила, не выказывая никаких эмоций.

С того места, где она стояла, а точнее, сжалась от страха в комочек, ей был виден Энтони, стоявший по одну сторону от Джеймса, и Конни, стоявший с другой стороны. Конни ей улыбался, явно наслаждаясь ситуацией. Энтони демонстрировал, что ему все это наскучило — реакция, скорее, характерная для Джеймса, однако она не ожидала, что Джеймс сейчас будет реагировать так же. А почувствовав, как заслоняющий ее Джереми напрягся, решила, что предположение ее оправдывается. Когда же Джереми, обернувшись к ней, шепнул: «Мне кажется, имеет смысл пуститься наутек», убедилась, что была права.

Провожая ее глазами, когда она летела вверх по лестнице, Джеймс не шелохнулся, лишь отметив, что для скорости она подхватила юбку, обнажив на глазах у всех не только лодыжки, но и икры ног, а взгляд, которым он окинул присутствующих, сказал ему, что все не только видят, но и любуются этим видом, что еще больше добавило огня в его глазах. Лишь когда наверху хлопнула дверь, взгляд его устремился на Джереми, единственного, кто следил не за бегством Джорджины, а за своим отцом, причем с явной опаской.

—Сменил привязанности, парень, а? — очень тихо спросил Джеймс.

Мягкость тона и привела Джереми в сильное смущение, заставив затараторить:

—Ну, я просто не хотел, чтобы ты повторил то, что сделал дядя Тони. Ты немного мог на девушку рассердиться, а она бы в ответ на тебя бы уже всерьез обозлилась. Нрав у нее чертовски горячий — может, ты не заметил.

—Ты подумал, что мне придется подыскивать себе другую постель? Так, что ли?

— Примерно так.