—Не знаю, почему я это делаю, так как каюта моя, — произнес он с раздражением, — однако я собираюсь принести извинения, Джордж, за то, что произошло ранее. Можно подумать, что я наткнулся на какую-то вшивую девчонку, так ты себя повел.

—Извините, сэр.

—Ладно. Просто если уж уединенность для тебя так много значит, в следующий раз вешай на дверь какой-нибудь там знак. Ябуду уважать это чертово указание, и никто другой без разрешения сюда не войдет.

Замок на двери был бы еще лучше, но она не предложила его повесить. И так ничего подобного не ожидала, была просто поражена тем, насколько тактичен, даже великодушен этот человек, хотя вполне мог бы вести себя иначе. Теперь она, вероятно, сможет даже по-настоящему выкупаться в ванне вместо краткого обтирания губкой в трюме.

—Дерешь очень, Джордж, лицо это мне чем-то дорого. Может, все же оставишь на нем немного кожи?

Это было для нее такой неожиданностью, что инстинктивно она отрезала:

— Делайте тогда это сами. — И швырнула бритву на стол.

Она уже с задетым видом удалялась от него, когда у нее за спиной раздалось отрывистое:

—Ну и ну. У мальца норов, не так ли?

Она замерла от сознания того, что совершила, глаза у нее округлились. Стон ее был достаточно громким, и когда повернулась, то являла собой воплощение страха и тревоги, что она и испытывала.

—Извините меня, капитан. Не знаю, что на меня нашло. Все тут, наверное, смешалось у меня, но честно говоря, особого норова у меня нет. Можете Мака спросить.

—Но я спросил тебя. Теперь-то ты не боишься быть со мной откровенным, Джордж, а?

Это вызвало новое стенание, хотя ей удалось подавить его.

—Нет, конечно, не боюсь. А следует бояться?

—Не вижу причин. Ты же знаешь, что у тебя есть преимущество — твой рост. Ты слишком мал, чтобы тебя всерьез отлупить или высечь плетьми, и я не стану создавать себе дополнительные неудобства, чтобы наваливать на тебя еще какие-то дела, ладно? Так что ты вполне можешь свободно излить мне душу, Джордж. Теперь ведь отношения между нами стали близкими.

—А если я перейду грань, скажу какую-нибудь невежливость? — не удержалась она от вопроса.

—Что ж, получишь от меня по заднице. Это единственное, что я могу позволить в отношении парня твоего возраста. Но ведь такого и избежать можно? А, Джордж?

—Естественно, сэр, конечно же, — выдавила она в ужасе и в ярости одновременно.

—Тогда подойди поближе и докончи бритье. И постарайся на этот раз быть поаккуратней.

—Если вы... не будете разговаривать, я смогу лучше сосредоточиться. — Она облекла это в форму предложения. Произнесла это в высшей степени уважительно. Однако его бровь презрительно поползла вверх. — Ну вы же сами сказали, что я могу говорить откровенно, — сердито пробормотала она, подходя к столу и снова беря в руку бритву. — И пока я делаю это дело, мне будет очень неприятно, если вы станете продолжать.

И вторая бровь полезла вверх, на сей раз выражая удивление.

—Продолжать — что?

Она махнула рукой с бритвой в сторону его лица.

—С презрением поднимать брови.

—Господи помилуй, дитятко мое, ты меня повергаешь в смятение своей манерой выражать мысли. Уж это точно.

—Теперь вам это кажется смешным?

—Что мне кажется, так это то, что ты меня понял слишком буквально. Когда я тебе сказал, что ты мне можешь открыть душу, я не думал, что ты будешь настолько глуп, что станешь критиковать своего капитана. И вот здесь ты переходишь грань, да я полагаю, и сам это прекрасно сознаешь.

Она, естественно, это понимала и, так сказать, промеряла глубины, дабы определить, как глубоко она может погрузиться в воду, прежде чем начать захлебываться. Судя по всему, не слишком глубоко.

—Извините, капитан.

—Мне казалось, вчера мы условились, что когда ты будешь просить прощения, то станешь при этом смотреть мне в глаза. Так ведь лучше... Итак, тебе это не по душе?

Чтоб ему пусто было, теперь он забавляется. И это было ей еще более ненавистно, чем его поднятая бровь, особенно когда его шутка казалась ей не смешной.

—Чувствую, что в моих интересах на это не отвечать, капитан.

В ответ раздался смех.

—Неплохо сказано, Джордж! Ты осваиваешь науку, и весьма успешно.

Высокая оценка его успехов сопровождалась ударом по плечу. К несчастью, от этого удара она согнулась и полетела к нему в раздвинутые ноги, но не рухнула, зацепившись за одну из них, только потому, что он смог перехватить ее и удержать от падения. Она тоже за него уцепилась, чтобы не свалиться на пол. Когда им обоим стало ясно, что они держатся друг за друга, состояние их было таково, что они бы и не заметили, если бы корабль стал идти ко дну. Однако момент наэлектризованности пришел и ушел уже спустя считанные секунды, ибо он выпустил ее из рук сразу же, как она сама разжала свои руки.

Будто пламя полыхнуло меж ними в тот краткий миг. Несколько неверным голосом капитан произнес:

—С тех пор, как ты начал брить меня, Джордж, усы у меня, должно быть, выросли на целый дюйм. Надеюсь, ты освоишь это ремесло все же раньше, чем мы приедем на Ямайку.

Джорджина была слишком перевозбуждена, чтобы что-то ответить, просто поднесла к его лицу бритву и стала обрабатывать ту сторону, до которой еще не дошла. Сердце ее безумно стучало, да и как могло быть иначе? Ей подумалось, что перелетит через его ногу и ударится головой об пол. Это никак не было связано с тем, что она к нему прикоснулась.

Однако когда повернула его лицо, чтобы закончить бритье другой щеки, то заметила капельки крови там, где она его порезала. Недолго думая, легким прикосновением пальцев стерла эти капельки.

—Я не хотел вас поранить.

Если тон, которым она это проговорила, был мягким, то его был куда мягче:

—Я знаю.

О, Господи, опять подступает тошнота, подумала она.

—Тебе нездоровится, Джорджи, мой мальчик?

—Просто Джорджи, Мак.

—Нет, не пойдет. — Он оглядел полуют, чтобы убедиться, что они были там одни, и добавил: — Несколько раз уже поймал себя, что готов был назвать тебя «крошкой», что делать никак нельзя. Так что я должен сам себе напоминать об этом.

—Как тебе удобно.

С полным равнодушием Джорджина потянулась к стоявшей между ними корзине, чтобы достать новую веревку и срастить ее с той, что лежала у нее на коленях и которую сплела из трех других, соединив их концами. Она предложила Маку помочь ему в этом довольно нудном деле, просто чтобы убить время, однако обращала не слишком много внимания на то, что делала. Уже однажды ей пришлось расковыривать крюком одно свое сплетение и переделывать его заново. Она не промолвила ни слова, да и сама не заметила своей ошибки.

Глядя на нее, Мак покачал головой.

—Нет, ты явно нездорова. Ты слишком готова со всем соглашаться.

Это заставило ее чуть очнуться.

— Явсегда такая.

—Нет, с тех пор, как тебе в голову втемяшилось отправиться в Англию, ты перестала быть такой. От тебя одна боль в заднице.

Теперь ему удалось завладеть ее вниманием.

—Так, это мне не нравится, — оскорбилась она. — Ты же знаешь, что мог и не ехать со мной. И без тебя я могла прекрасно добраться до Англии.

—Тебе отлично известно, что я бы тебя одну никогда не отпустил в плавание. Выбора у меня не имелось, разве что на ключ тебя запереть. Наверное, мне и надо было тебя под замок посадить.

—Может, и стоило.

Услышав, как она вздохнула, он хмыкнул.

—Ну вот, опять ты соглашаешься. И всю неделю странно себя держишь. Этот человек тебя что, совсем загонял своими поручениями?

Загонял? Нет, она не могла этого сказать. В сущности, к половине дел, которыми ей, по словам капитана, предстояло заниматься, она так и не притронулась.

По утрам к тому времени, когда она просыпалась, он уже бывал на ногах и частично одет. Единственный раз, когда его подняла с постели, он держал себя так, словно она допустила какой-то промах. Она училась определять, в каком он настроении по тому, каким был его юмор: безобидным или едким и отвратительным — тогда, когда его что-то выводило из себя, а в то самое утро он был явно не в себе. Его указание одеть себя выглядело как наказание, наложенное на нее. Это было ясно по его замечаниям, манере поведения, в итоге она дала себе слово до окончания плавания превратиться в соню.