Джорджина захлопнула книгу, от ужаса у нее перехватило дыхание.
—Эта... это...
—Да, я знаю. Это, милый мальчик, именуется эротикой. И не убеждай меня, что прежде тебе не доводилось читать этой макулатуры. Все мальчики твоего возраста читают такое, естественно, знающие грамоту.
Ей было очевидно, что она должна принадлежать к числу таких мальчиков, но она была слишком выбита из колеи, чтобы об этом заботиться.
—Ну, а я — нет.
—Мы опять ведем себя по-девчачьи, Джордж? Давай-ка продолжай читать. Для тебя это по меньшей мере будет познавательно.
Вот в таких ситуациях ей был особенно ненавистен ее маскарад. Джорджине хотелось наговорить ему резкостей о развращении малолетних мальчиков, заставить его уши гореть от стыда, однако Джорджи такое развращение должно было бы прийтись по вкусу.
—Вам действительно нравится эта... макулатура — так вы ее, кажется, назвали?
—Господи, нет, конечно. Если бы я это любил, то оно ведь не нагоняло бы на меня сон, не правда ли?
Его возмущенный тон несколько поубавил неловкость, которую она испытывала. Но даже угроза пытки не смогла бы заставить ее вновь раскрыть эту отвратительную книжонку — по меньшей мере, не тогда, когда он рядом.
—Если вы не против, капитан, я бы поискал какую-нибудь другую книгу, способную нагнать на вас скуку и сон, что-нибудь менее... менее...
—Ведешь себя не только как девчонка, но еще и как ханжа, а? — Со стороны кровати послышался протяжный вздох. — Вижу, что мне не удастся за несколько недель сделать из тебя мужчину. Ну, ничего, Джордж. Спать мне не дает адская головная боль, однако твои пальцы смогут с ней совладать. Давай-ка помассируй мне виски, и ты и не заметишь, как я усну.
Делать массаж — это ведь означает еще к нему приблизиться? Она не сдвинулась с места.
—Я понятия не имею, как...
—Конечно, не имеешь — пока я тебе не покажу. Так что давай свои руки.
Она подавила готовый вырваться стон.
—Капитан...
—Проклятие, Джордж! — резко оборвал он. — Не пререкайся с человеком, мучающимся от боли. Или ты хочешь, чтобы я всю ночь страдал? — Когда она опять не сдвинулась, он заговорил потише, но тон его все же оставался резким: — Если тебя продолжает заботить твоя хвороба, то, парень, тебе полегчает, если ты на какое-то время выбросишь из головы мысль о ней. Однако так это или не так, в данный момент мой недуг требует более незамедлительного лечения, нежели твой.
Он, естественно, был прав. Фигура капитана была куда значительнее, чем какой-то юнга. Ставить себя выше него мог бы испорченный, бездумный мальчишка.
Она медленно и робко пересела на постель возле него.
Выбрось это из головы, как он тебе сказал. И ни за что не смотри на него, что бы ты ни делала.
Она не сводила глаз с резного изголовья кровати, так что приступить к делу смогла, только когда ее пальцы оказались в его и после очутились на его лице.
Представь себе, что это Мак. Ты охотно сделаешь это для Мака или любого из своих братьев.
Кончики ее пальцев оказались прижатыми к его вискам, затем стали выписывать маленькие колечки.
—Расслабься, Джордж. Тебя это не убьет.
Именно об этом она и сама подумала, однако ей бы не сформулировать это сжато, как сделал он. О чем он мог думать сейчас? О том, что ты его боишься. Вообще-то она его боялась, хотя теперь она точно уже не могла бы ответить, почему. Живя всю эту неделю в такой близости от него, она уже перестала думать, что он причинит ей боль, но... тогда почему?
—Вот, Джордж, ты уже сам правильно делаешь. Просто продолжай те же движения.
Исчезло ощущение теплоты от его рук, которыми он держал ее собственные, однако это позволило ей почувствовать тепло его кожи под кончиками ее пальцев. Она касалась его. Это было совсем не так плохо... пока он слегка не пошевелился и волосы его не упали ей на внешнюю сторону пальцев. Какими мягкими и одновременно прохладными были его волосы. Такой контраст. Между тем она чувствовала, что начинает гореть все сильнее. Физически ощущала, как жар буквально исходит из ее тела в районе бедер. Ей вдруг стало заметно, что он был укрыт не обычным своим толстым стеганым одеялом, а шелковой простыней, тонкой шелковой простыней, которая не столько скрывала тело, сколько плотно его обрисовывала.
Причин смотреть на него не было, совсем не было. Ну, а если он уснул? Нужно ли ей было продолжать массаж, когда в том уже не было нужды? Но если бы он спал, то храпел бы. Тогда бы ей это было ясно. Однако ей еще предстояло услышать, как он храпит. Может, он вообще не храпит. А возможно, заснул.
Брось взгляд! Сделай это и покончи с сомнениями!
Она это сделала, и инстинкты ей подсказывали правильно: не следовало этого делать. Мужчина явно испытывал блаженство, глаза его закрыты, губы кривились в чувственной улыбке, и был он так красив, что это отдавало чем-то греховным. Он не спал. Просто наслаждался ее прикосновением... О, Боже! На нее обрушились волны жара, слабости, где-то внутри буквально разразилась буря. Ее руки упали вниз. Он так быстро поймал их, что у нее перехватило дыхание. И он медленно положил их, но не на виски, а себе на щеки.
Она держала в ладонях обе его щеки, глядя прямо ему в глаза, проницательные, зеленые, завораживающе зеленые. И вот тогда это произошло — губы к губам, его к ее, касались, открывались, пылали огнем. Ее затянуло в какой-то водоворот ощущений, она тонула, ее засасывало все глубже и глубже в эту воронку.
Сколько прошло времени, она не понимала, однако постепенно Джорджине стало ясно, что происходит. Джеймс Мэлори целовал ее со всей страстностью, которую мужчина способен вложить в поцелуй, и она целовала его в ответ, как будто от этого зависела ее жизнь. Она определенно чувствовала это. Ее охватил приступ тошноты гораздо более скверный, чем раньше, однако сейчас это ей казалось прекрасным, к тому же уместным. Уместным? Нет, не все было уместным. Он целовал ее... Нет, он целовал Джорджи!
От шока ее бросило в жар, затем в холод. Она яростно оттолкнула его, однако он крепко ее держал. Ей лишь удалось прервать поцелуй, однако этого оказалось достаточно.
—Капитан! Прекратите! Вы с ума сошли? Позвольте мне...
—Замолчи, дорогая моя. Я дольше не могу продолжать эту игру.
—Какую игру? Вы сошли с ума! Нет, подождите!..
Она очутилась сверху, затем под ним, и тяжесть его тела вдавливала ее в его мягкую постель. На какой-то миг она утратила способность что-либо соображать. По телу ее распространялось столь знакомое ей ощущение тошноты, однако таким приятным прежде оно не казалось, это уже было нечто новое. И здесь что-то у нее щелкнуло. Дорогая моя!
—Вы знаете! — задохнулась она, толкая его в плечи, чтобы увидеть его лицо и бросить свои обвинения прямо в это лицо. — Вы знали с самого начала, не так ли?
Джеймс испытывал муки самого сильного желания, которое ему когда-либо в жизни довелось ощутить. И все же он не настолько утратил над собой контроль, чтобы допустить ошибку, во всем сознавшись, особенно теперь, когда, судя по всему, темперамент ее начинал разгораться.
—Дьявол, хотелось бы, чтобы я знал, — низко, с натугой проговорил он, стаскивая с нее ее жилетку. — И позднее я потребую у тебя полного отчета, можешь не сомневаться.
—Тогда как же?.. О!
Она прильнула к нему, почувствовав, как его губы обожгли ей шею и ухо. Когда он облизал ей мочку уха, она затрепетала, что могло лишь вызвать восхищение.
—Они совсем не стоят торчком, ты, маленькая лгунья.
Услышав его глубокий смех, она почувствовала, что вот-вот сама рассмеется в ответ, и это поразило ее. Разоблачение должно было бы вселить в нее тревогу, но, ощущая его губы, никакой тревоги она не испытывала. Ей бы следовало положить конец тому, что он делает, но, чувствуя его губы, она была не способна пресечь это: не осталось ни грамма сил или воли.
У нее перехватило дыхание, когда одним рывком были сорваны ее шапочка и чулок под ней. Копна черных волос рассыпалась по подушке, и тем самым было окончательно покончено с ее маскарадом. Однако страх, который ее теперь охватил, принадлежал к числу чисто женских страхов: ей хотелось верить, что его не разочарует то, что ему открылось. Он был очень дотошным исследователем и не проронил ни слова, разглядывая ее. Когда наконец его зеленые глаза встретились с ее, его взгляд вновь был горящим.
