Он некоторое время не отрывал взгляда от графика, затем побежал к выходу. У двери он обернулся и улыбнулся лаборантке:

– Вот и все. Конец нашим проблемам.

Как же он ошибался!

В комнате управления Стоун все так же следил за Бертоном по видеоэкрану.

– Кислород уже поступает внутрь, – сказал Стоун.

– Прекращайте, – попросил Холл.

– Что?

– Сейчас же. Пусть дышит обычным воздухом.

Холл взглянул на Бертона. Было очевидно, что кислород уже начал действовать – тот дышал размеренно, грудная клетка двигалась спокойно.

Холл схватил микрофон.

– Бертон, это Холл. Я нашел ответ. Штамм «Андромеда» растет только в узком диапазоне pH. Понимаете? В очень узком диапазоне. С вами ничего не случится только в случае повышенной кислотности или щелочности. Вы должны довести себя до состояния респираторного алкалоза. Дышите как можно чаще.

– Но ведь это чистый кислород, – ответил Бертон. – Я просто потеряю сознание из-за гипервентиляции. У меня и так голова уже кружится.

– Нет. Мы вернули вам обычный воздух. Дышите как можно интенсивнее.

Холл повернулся к Стоуну.

– Дайте воздух с повышенным содержанием углекислого газа.

– Но ведь организм растет лучше всего именно в углекислой среде!

– Я знаю, но не при неблагоприятной pH крови. Дело не в воздухе, а в составе крови. Мы должны обеспечить неблагоприятный кислотный состав в крови Бертона.

– Младенец, – наконец осенило Стоуна. – Он же плачет.

– Да.

– Старик на аспирине тоже страдал от одышки.

– Вот-вот, да еще пил «Стерно».

– У обоих имеется нарушение кислотно-щелочного равновесия, – заключил Стоун.

– Именно, – подтвердил Холл. – Я допустил ошибку, чересчур зациклившись на ацидозе. Я не понимал, откуда у младенца взяться ацидозу. Проблема в том, что никакого ацидоза у него не было. Наоборот, он страдал от избыточной щелочности. Разницы нет, повышена кислотность или щелочность, главное – выйти за пределы диапазона роста «Андромеды».

Он снова обратился к Бертону.

– Отлично. Продолжайте в том же духе. Не останавливайтесь. Дышите. Снижайте уровень углекислого газа. Как вы себя чувствуете?

– Нормально, – выдохнул Бертон. – Мне страшно… но… сойдет.

– Отлично.

– Слушайте, – вмешался Стоун. – Долго Бертон не протянет. Рано или поздно…

– Согласен. Ему нужен дополнительный источник щелочи, – Холл задумался. – Бертон! Осмотритесь кругом. Есть рядом что-нибудь, что может повысить ваш pH?

– Ничего не вижу, – ответил Бертон.

– Пищевая сода? Аскорбиновая кислота? Уксус?

Бертон лихорадочно изучил все бутыли и реактивы на полке и наконец покачал головой:

– Здесь ничего нет.

Холл уже не слушал Бертона. Он подсчитывал частоту дыхательных движений – около тридцати пяти в минуту. Он дышал глубоко. Это спасет его на какое-то время, но рано или поздно он устанет или потеряет сознание.

Он осмотрел лабораторию со своей позиции и заметил крысу. Черная норвежская спокойно сидела в своей клетке в углу помещения и наблюдала за Бертоном.

Тот замер.

– Но ведь крыса…

Крыса дышала медленно и спокойно. Стоун тоже уставился на крысу.

– Какого черта…

Неожиданно вновь замигали лампочки, и на экране появилась надпись:

– Боже мой, – простонал Стоун.

– Куда она ведет?

– Эта прокладка одна из основных, она проходит через все лаборатории. Уплотнитель обеспечивает герметичность…

Экран вновь загорелся.

Они с удивлением уставились на экран.

– Что-то не так, – сказал Стоун. – Совсем не так.

ЭВМ последовательно показала еще девять вышедших из строя прокладок.

– Ничего не понимаю…

– Младенец, – вдруг воскликнул Холл. – Ну конечно!

– Младенец?

– И тот чертов самолет. Все сходится.

– О чем вы вообще? – спросил Стоун.

– Ребенок здоров, – приступил к объяснению Холл. – Он плачет, тем самым нарушая кислотно-щелочное равновесие. Это здорово, потому что препятствует проникновению «Андромеды» в кровоток, его дальнейшему размножению и гибели жертвы.

– Да, да, вы уже объяснили.

– Но что происходит, когда ребенок прекращает плакать?

Стоун молча уставился на Холла.

– К чему я веду? Рано или поздно младенец устанет кричать, не может же он плакать вечно. Он остановится, и кислотно-щелочное равновесие вернется в норму. Он вновь уязвим для «Андромеды».

– Действительно.

– Однако он еще жив.

– Возможно, какая-то форма быстрого иммунитета?

– Нет, маловероятно. Есть только два объяснения. Когда младенец перестал плакать, либо организма уже не было рядом – например, унесло ветром и воздух очистился, – либо организм…

– Изменился, – закончил фразу Стоун. – Мутировал.

– Именно. Мутировал в неинфекционную форму. И, возможно, продолжает мутировать. Теперь он не опасен для человеческого организма, но уничтожает резиновые прокладки.

– Самолет.

Холл кивнул.

– Национальная гвардия, окружившая Пидмонт, никак не пострадала. Но самолет разбился, потому что пластик растворился прямо на глазах у пилота.

– Значит, Бертон подвергся воздействию уже безвредного организма. Поэтому крыса тоже жива.

– Как и Бертон. Можно прекратить так часто дышать. Он жив только потому, что изменилась «Андромеда».

– И может мутировать еще раз, – предположил Стоун. – Но если большинство мутаций происходит во время размножения, когда организм…

Взвыли сирены, и на экране появилась красная надпись:

– Быстрее, – Стоун оглянулся на Холла. – Бегите отсюда. В этой лаборатории нет подстанции. Вам нужно попасть в следующий сектор.

До Холла дошло не сразу. Он так и сидел на своем месте, пока его не осенило. Он бросился к двери, но из стены с шипением выскользнула массивная стальная плита и наглухо закрыла проход в коридор.

Стоун выругался.

– Вот и все. Мы в ловушке. Если бомба взорвется, организм распространится по всей внешней поверхности. Произойдет тысяча мутаций, каждая из которых будет убивать по-разному. Мы никогда не избавимся от «Андромеды».

Из громкоговорителя донесся бесстрастный механический голос:

– Уровень закрыт. Уровень закрыт. Чрезвычайная ситуация. Уровень закрыт.

На мгновение наступила тишина, затем спокойный голос мисс Глэдис Стивенс из Омахи произнес:

– До самоуничтожения осталось три минуты.

Сирена взвыла еще раз, стрелки всех часов переместились на 12:00, и секундные стрелки начали отсчитывать время. Все секундомеры загорелись красным светом, а зеленая линия указывала на время детонации ядерной бомбы.

Механический голос спокойно повторил:

– До самоуничтожения три минуты.

– Автоматика, – тихо произнес Стоун. – Система срабатывает автоматически при заражении уровня. Мы не можем этого допустить.

Холл вытащил ключ.

– Как же добраться до подстанции?

– На этом уровне уже не выйдет. Все секторы изолированы друг от друга.

– Но ведь на других уровнях подстанции тоже установлены?

– Да…

– И как мне туда попасть?

– Никак. Все пути закрыты.

– А что насчет центрального ядра?

Центральное служебное ядро связывало все уровни.

– Там установлена защитная система… – Стоун пожал плечами.

Бертон как-то объяснял Холлу устройство системы защиты центрального ядра. Теоретически, попав в центральное ядро, можно напрямую добраться до первого уровня. На практике же этому мешали установленные вокруг ядра лигаминовые датчики. Изначально они были спроектированы для предотвращения побега лабораторных животных. Эти датчики выделяли лигамин – водорастворимое производное яда кураре в виде газа. Также в распоряжении «Лесного пожара» имелись автоматические пистолеты, стреляющие лигаминовыми дротиками.