Но здесь его поставили на административную должность, которую он сразу же возненавидел. Менчик скучал в окружении людей; управление персоналом и капризы подчиненных его совсем не привлекали. Он частенько мечтал вновь поработать в аэродинамической трубе Райта – Паттерсона.

Особенно по ночам, когда его поднимали из постели из-за всякой ерунды.

Сейчас его переполняло раздражение из-за стресса. А на стресс он реагировал единственным доступным ему образом – становился медлительным: двигался и думал медленно, принимал и взвешивал решения осторожно и не спеша. В этом таился секрет его успеха. Пока люди вокруг него от волнения места себе не находили, Менчик, казалось, все больше терял интерес ко всему, пока окружающим не начинало казаться, что он вот-вот заснет. Но это была не более чем уловка, позволяющая ему сохранять ясность ума.

Он вздохнул и затянулся, когда запись пошла по второму кругу.

– Насколько я понял, связь не прерывалась?

Комро покачал головой.

– Мы проверили все системы и все еще отслеживаем частоту.

Он включил передатчик, и комнату заполнили шипящие статические помехи.

– Вы же в курсе механизма работы звукового экрана?

– В общих чертах, – ответил майор, подавляя зевок. Собственно говоря, именно Менчик разработал эту систему три года назад. Говоря простым языком, это автоматизированный способ найти иголку в стоге сена – машинная программа изучает искаженный случайный звук и выявляет определенные отклонения. Например, благодаря этой программе можно выделить голос конкретного человека из шума разговоров на коктейльной вечеринке в посольстве.

А полученные данные использовать в самых различных целях.

– После завершения передачи мы принимали одни статические помехи, которые вы сейчас слышите. Мы пропустили их через программу, чтобы посмотреть, выявит ли машина какую-нибудь особенность. Также мы пропустили данные через осциллограф.

Аппарат стоял в дальнем углу. На зеленом экране подрагивала зазубренная белая линия – суммарный звук статики.

– Затем, – продолжил Комро, – мы включили ЭВМ. Смотрите.

Он нажал кнопку на панели, и строка осциллографа резко изменилась: она приняла спокойный, регулярный характер с четким ритмом.

– Понятно, – сказал Менчик. Он уже догадался, к чему ведет Комро. Его мысли к этому времени уже блуждали в другом месте, размышляя над возможными последствиями.

– Вот аудиозапись, – Комро нажал другую кнопку, и комнату заполнила аудиоверсия сигнала: равномерный механический скрежет с повторяющимся металлическим щелчком.

Менчик кивнул.

– Двигатель. Это он постукивает.

– Да, сэр. Мы считаем, что передатчик в фургоне все еще работает, как и двигатель. Мы очистили статические помехи и сейчас слышим работу двигателя.

– Хорошо, – выдохнул Менчик.

Его трубка погасла. Он пожевал ее еще пару мгновений, затем снова зажег, вынул изо рта и сплюнул немного табака с языка.

– Нам нужны доказательства, – сказал он почти самому себе. Он прокручивал в голове сведения, разведданные, возможные выводы и непредвиденные обстоятельства…

– Доказательства чего? – спросил Комро.

Менчик оставил его вопрос без ответа.

– На базе есть «Скавенджер»?

– Точно не уверен, сэр. Но в случае необходимости можем запросить из базы Эдвардс.

– Уточните, – Менчик встал. Он принял решение и почувствовал, как на него вновь нахлынула усталость. Ему предстояло провести всю ночь за телефонными разговорами, беседами с раздраженными операторами, проклинать плохую связь и ругаться с озадаченными голосами на другом конце провода.

– Нужно пролететь над городом, – сказал он. – Полное сканирование. Доставить все канистры напрямую. Оповестить лаборатории.

Он также приказал Комро вызвать техников, особенно Джаггерса. Менчик недолюбливал неженку Джаггерса, но понимал, что тот хороший специалист – а этой ночью ему позарез нужны были хорошие специалисты.

В 23:07 Сэмюел «Стрелок» Уилсон летел над пустыней Мохаве со скоростью более одной тысячи километров в час. Прямо по курсу виднелись два реактивных самолета, сопла их форсажных камер грозно полыхали в ночном небе. Самолеты эти были тяжелыми и пузатыми на вид: под крыльями и брюхом прятались фосфорные бомбы.

Истребитель Уилсона, напротив, выглядел по-другому: гладкий, продолговатый и черный. Он назывался «Скавенджер», и в мире таких насчитывалось всего семь штук.

«Скавенджер» был боевой версией истребителя X‑18. Этот реактивный разведывательный корабль среднего радиуса действия был спроектирован для дневной и ночной разведки и оснащен двумя 16-миллиметровыми камерами, установленными по бокам: одна для видимой части спектра, а вторая – для низкочастотного излучения. Кроме того, он был оборудован инфракрасной радиоуправляемой камерой, а также напичкан стандартной электронной техникой и средством для радиолокации. Все пленки и пластины автоматически обрабатывались во время полета и обычно были готовы к изучению сразу по возвращении на базу.

Из-за вышеописанных технологий существование такого невероятного истребителя держалось под строжайшим секретом. Он мог создавать карту города в ночное время, отслеживать движение определенных автомобилей с высоты в две с половиной тысячи километров, обнаружить подводную лодку на глубине до полукилометра или мины в гавани по деформациям движения волн и получать точные снимки заводов по остаточному теплу здания даже спустя четыре часа после его закрытия.

Иными словами, «Скавенджер» по всем параметрам идеально подходил для полета глубокой ночью над Пидмонтом.

Уилсон тщательно проверил оборудование и элементы управления, коснулся всех кнопок и рычагов, наблюдая за мигающими зелеными огоньками, которые указывали, что все системы в порядке.

В наушниках раздался громкий треск. Пилот ведущего самолета с легкой ленцой произнес:

– Стрелок, приближаемся к городу. Видишь?

Уилсон наклонился вперед в тесной кабине. Он летел низко, всего в полутора километрах над землей, и сначала не видел ничего, кроме смазанных пятен из песка, снега и юкки, а затем в лунном свете впереди показались здания.

– Так точно. Вижу.

– Хорошо, Стрелок. Освободи пространство.

Он отступил, увеличив расстояние между собой и двумя другими самолетами почти до километра. Они образовали боевую формацию для визуализации цели по фосфорной вспышке. На самом деле в этом не было необходимости; «Скавенджер» мог обойтись и без освещения, но начальство из Ванденберга настаивало на сборе всевозможной информации о поселении.

Ведущие разлетелись в противоположные стороны и взяли курс, параллельный главной улице города.

– Стрелок? Готовность номер один.

Уилсон осторожно коснулся четырьмя пальцами кнопок камеры. Как у музыканта на пианино.

– Готов.

– Приступаем.

Самолеты спикировали вниз, плавно приближаясь к городу, и, казалось, пролетели в считаных сантиметрах над землей, сбросив бомбы. При ударе о землю вверх вырвалась раскаленная добела сфера, залив город мистическим ярким светом, который отражался от металлического брюха самолетов.

Ведущие, закончив маневр, уже набрали высоту, но Стрелок за ними не следил. Все его внимание, разум и тело сосредоточились на городе.

– Мы закончили, Стрелок.

Уилсон не ответил. Он накренил судно, выпустил закрылки и почувствовал дрожь, когда самолет камнем полетел к земле, вызвав у пилота легкий приступ тошноты. Территория вокруг города осветилась на сотни метров во всех направлениях. Он нажал на кнопки камеры и почувствовал их вибрирующее жужжание.

Падение длилось одно очень долгое мгновение, а затем Уилсон толкнул штурвал от себя, ощутив, как самолет, казалось, цеплялся за воздух, хватался за него и наконец поднялся ввысь. Мельком он заметил главную улицу и тела. Распростертые кругом тела лежали на улице, поперек машин…

– Боже мой, – вырвалось у него.

А потом он взмыл ввысь и продолжил набирать высоту, разворачивая самолет по медленной дуге, готовясь ко второму заходу и стараясь не думать о том, что увидел. Одним из основных правил воздушной разведки было не обращать внимания на происходящее; анализ и оценка не входили в его обязанности, эту задачу возлагали на других специалистов. А пилоты, которые забывали об этом правиле и слишком интересовались тем, что фотографировали, обычно попадали в беду. Например, разбивались.