Миссис Эрл вернулась через несколько минут, осторожно неся в руках две чашки кофе.

— Та неприятность случилась с Леседриком несколько лет назад, — сказала она. — Почему вы заинтересовались ею только сейчас?

— Мое расследование касается офицера, арестовавшего вашего сына.

— Ах да. Я ее помню. — Луиза Эрл поставила передо мной чашку. — Может быть, молока или сахару?

— Нет, мэм. Значит, вы присутствовали при аресте?

— О да, — снова кивнула она. — Потом ко мне приходили полицейские. Три или четыре раза. Из какой-то внутренней службы.

— Из отдела внутренних расследований?

— Угу.

Луиза Эрл отпила глоток кофе. Он был таким горячим, что струйки пара, повторив изгибы ее лица, затуманили ей очки.

— Вам известно, что Леседрик подал жалобу по поводу своего ареста.

— Конечно известно.

— Леседрик утверждал тогда и до сих пор продолжает утверждать, что детектив Росси подбросила ему фальшивые банкноты.

Миссис Эрл кивнула, но как-то неуверенно, словно хотела услышать, что я скажу дальше.

— Что вы сообщили следователям из отдела внутренних расследований?

Миссис Луиза Эрл глубоко вздохнула, и маска рассеянного безразличия растаяла, открыв глаза, усталые и полные боли.

— Я знаю, что Леседрик так говорит, и я повторю вам то же самое, что заявила этим людям из внутренней службы. Нельзя верить ничему, что говорит этот ребенок.

Я недоуменно заморгал.

Поставив чашку на столик, Луиза Эрл ткнула пальцем в сторону шкафа.

— Я стояла вон там, когда вошли Леседрик и та женщина-офицер. Я видела все случившееся в мельчайших подробностях. — Она устало закрыла глаза, словно это давало ей возможность увидеть все заново, как это было, когда она беседовала с сотрудниками отдела внутренних расследований. — Эта женщина стояла вот здесь, держа фуражку в руке, и рассказывала о своей работе. Я хорошо помню, что она сняла фуражку, поскольку в тот момент подумала о том, до чего же она вежливая. Я не знала, что она собирается арестовать Леседрика.

— Она не проходила к нему в комнату?

Леседрик заявил, что Росси зашла в его комнату.

— О нет. Она просто вошла в дом и остановилась здесь, разговаривая со мной. Конечно, я разозлилась, когда она арестовала моего мальчика, но она сделала все как надо.

Сделала все как надо. Я отчетливо представил себе лицо Джонатана Грина, когда я ему об этом доложу. Как с его лица схлынет краска, как выпучатся глаза. Я подумал, что он вполне может хлопнуться в обморок, и тогда нам с Трули придется приводить его в чувство.

— Леседрик утверждает, что она прошла вместе с ним в комнату. Он говорит, что под курткой она прятала большой пакет с фальшивыми купюрами.

— Дело было летом. Кто станет летом надевать куртку? — Луиза Эрл грустно покачала головой и сложила руки на коленях. — Мистер Коул, если послушать Леседрика, то можно подумать, что он сама невинность, хотя на самом деле это не так. Леседрик соврет — и глазом не моргнет, и так было всегда.

Я вздохнул. Вот вам и Леседрик Эрл.

— Поймите меня правильно, — продолжала Луиза Эрл. — Я люблю своего мальчика, и мне бесконечно горько, что он сидит в тюрьме, но всякий раз, когда его арестовывали, он говорил одно и то же. Всегда виноват кто-то другой. Всегда полиция хочет его упечь за решетку. Вот так.

— Да, мэм, — кивнул я.

— Если вы ждете от меня, что я скажу, будто мой мальчик невиновен, этого не будет. Если вы ждете, что я скажу что-нибудь плохое об этой даме из полиции, этого тоже не будет, — твердым голосом произнесла Луиза Эрл.

— Нет, мэм. Я этого не жду.

— Леседрик хотел, чтобы я тогда солгала ради него, но я отказалась. Он хотел, чтобы я его прикрыла, дала показания в его пользу, но я этого не сделала. Я сказала: «Леседрик, ты должен перестать искать отговорки, ты должен стать настоящим мужчиной». — Ее голос дрогнул, и она умолкла. Взяв чашку, она отпила глоток и продолжила: — Мне это дорого далось, но я поступила так ради него. Этого мальчишку просто необходимо было хоть как-то вразумить.

— Да, мэм.

— После суда он со мной больше не разговаривает. Я любила своего мальчика так, как только может любить мать, я старалась служить ему примером, но он все сделал не так. — Ее глаза покраснели, и по щеке скатилась одинокая слезинка. — Быть может, это я все сделала не так. Быть может, чересчур над ним тряслась и многое ему прощала. Можно ли любить слишком сильно?

Я посмотрел на нее, затем окинул взглядом мебель и фотографии, потом снова заглянул в ее усталые глаза, говорившие о том, как невыносимо тяжела ее ноша.

— Я не думаю, миссис Эрл, что любви может быть слишком много.

Задумавшись над моими словами, Луиза Эрл снова поставила чашку на столик.

— Я вам хоть чем-то помогла?

— Да, мэм. Помогли.

Джонатан Грин с этим не согласится, но тут уж ничего не поделаешь.

— В таком случае, если не возражаете, мне нужно обрезать циннии и поставить их в воду, — сказала она, вставая с места и явно желая показать, что мне пора уходить.

— Да, мэм. Прошу прощения, что помешал вам и мистеру Лоуренсу.

Едва заметная улыбка тронула ее губы, но уже не такая веселая, как прежде.

— Ну, знаете, от этого мужчины так легко не отделаешься.

— Мужчины, они такие, миссис Эрл. Если мы находим что-либо стоящее, то уже не выпускаем из рук.

В усталых глазах сверкнули веселые искорки, и внезапно Луиза Эрл словно помолодела.

— Ой, да ну вас! Занимайтесь лучше своим делом.

Она проводила меня до двери, и я вышел на солнце, чтобы заняться своим делом.

Полуденное марево окутало тротуары, машины и крыши соседних домов, создавая своеобразную урбанистическую иллюзию серебряной подкладки [21]жизни. Шли вторые сутки расследования деятельности Анджелы Росси, было уже два часа дня, но вариантов, куда двигаться дальше, становилось все меньше, и с каждым отпавшим вариантом Анджела Росси выглядела все лучше, а те, кто ее обвинял, — все хуже. Луиза Эрл произвела на меня впечатление женщины уверенной, искренней и здравомыслящей. Такая вряд ли упустит из виду тот факт, что коп пронес через ее гостиную мешок фальшивых денег. Разумеется, возможно, Анджела Росси мастерски умеет отвлекать внимание, а деньги прятала за спиной. Возможно, она крикнула: «Смотрите туда!» — и, пока Луиза смотрела в другую сторону, бросилась в комнату Леседрика и подложила фальшивки. Возможно, моей задачей на сегодня будет проверить, не является ли Анджела Росси фокусником-любителем.

Впрочем, может быть, я найду кое-что получше. Из дома напротив вышли три длинноногие девчушки подросткового возраста в лифчиках от купальника и направились к допотопному «фольксвагену-жуку», стоявшему в переулке. Все трое были в шлепанцах, с пляжными полотенцами и бутылками минеральной воды. Готовы отправиться на пляж. Быть может, мне стоит предложить им свои услуги в качестве провожатого, чтобы защитить от хулиганов. Быть может, мы обсудим то, что мне удалось нарыть. С другой стороны, завтра прилетает Люси Шенье, так что, быть может, мне следует поскорее выбраться из всего этого дерьма, пока я не увяз по уши. C’est la vie. [22]

Я двинулся по переулку в сторону своей машины, но тут позади нее появился высокий мускулистый чернокожий парень. Не успел он приблизиться к машине, как из стоящего на противоположной стороне улицы темно-синего седана выбрался грузный белый мужчина лет пятидесяти и направился ко мне. Чернокожий парень был в безукоризненно отутюженных модных джинсах и красной тенниске, подчеркивающей рельефную мускулатуру, а белый мужик — в помятом светло-сером плотном шерстяном костюме. Жара миллион градусов, а он в шерстяном костюме. Копы.

Неожиданно я услышал женский голос.

— Прошу прощения, сэр. Можно вас на пару слов? — Все предельно вежливо и даже жизнерадостно.