Бирманка выдержала паузу.

— С начала года там поселилась моя младшая сестра… Больше никого…

— А кто все это оплачивает?

— Не знаю. Полагаю, квартира принадлежит месье Орсони, старому другу нашей семьи. Я знала его еще девочкой, он часто приезжал в Рангун. Но здесь он не живет. Он сохранил за собой только свой кабинет да время от времени просит меня организовать прием деловых людей, находящихся в Париже проездом. Это вроде платы за мое проживание.

Ориан удержалась от улыбки. Она чуть было не спросила, не своей ли красотой платит она за газ, электричество…

— Расскажите мне о тех, кто бывает у вас. Месье Орсони… А кто еще?

— Затрудняюсь сказать. Люди приходят, уходят, звонят по телефону, назначают встречу в парадной гостиной…

— Понятно. А видеозал?

— Какой видеозал?

— Ну что вы, мадемуазель! Он расположен за кабинетом месье Орсони. Там находится оборудование для просмотра видеозаписей и даже какой-то смешной диван, который превращается в кровать, когда на него садишься…

— Я никогда не заходила в кабинет месье Орсони, — не моргнув глазом и не выказав ни малейшего смущения, ответила Шан. — Квартира и так очень большая, вы знаете… Мне незачем бывать там.

— Он мог бы пригласить вас…

Лицо молодой женщины стало непроницаемым. Ориан не стала настаивать, выдвинула ящик перед собой и достала фотографию, которую хранила просто так, чтобы иногда мельком взглянуть на нее. С фотографии ей улыбался Эдди Ладзано, стоящий на палубе «Массилии».

— А с этим человеком вы знакомы?

Ориан немного колебалась, задавая этот вопрос. Она знала все, что знают женщины, находящиеся лицом к лицу с любовницей мужчины, овладевшего их сердцем. Она сразу бы догадалась… по какой-либо мелочи: уклончивости во взгляде, неуловимом изменении выражения лица, слишком твердом отрицании малейшей связи.

— Ну конечно! — вдруг радостно воскликнула Шан, — Это месье Ладзано, очень любезный мужчина, очень обкультуренный…

— Культурный, вы хотите сказать.

— Вот именно, Культурный. Он не часто бывает, но когда приходит, нам становится весело. Чаще всего он появляется на, вечерах поэзии… Есть еще один замечательный мужчина, все зовут его месье Артюр. Он очень забавен. Но месье Ладзано всегда уходит около полуночи, мне кажется, у него больная жена и он не хочет оставлять ее надолго.

— Жена? — вздрогнув, переспросила Ориан, — Вы ее видели?

— Никогда, — ответила бирманка, — но он говорит о ней с большой теплотой и нежностью.

На этом следователь решила остановиться. Она неожиданно засомневалась. Разве Ладзано не вдовец? Придумал больную жену, чтобы держаться на расстоянии от забав Орсони и Артюра?

Ориан вызвала полицейского.

— Вы проводите мадемуазель на улицу Помп. — И, повернувшись к Шан, добавила: — Вы не собираетесь путешествовать в ближайшее время?

— Нет, близятся экзамены, так что в свою страну я не вернусь раньше июля.

— Из предосторожности я попрошу полицейского забрать ваш паспорт.

Молодая бирманка была невозмутима. Ориан смотрела, как она встает. На нее повеяло пряным ароматом, И она подумала, как трудно ей, Ориан, стать женщиной, которую соблазняют. Она была женщиной, которую боятся.

Ночь Эдди Ладзано провел скверно. Уже предыдущей ночью он не раз просыпался в поту после ужасающих кошмаров, в которых он, так и его отец, протыкал себя узким лезвием обоюдоострого ножа. Рано утром он попросил прислать главного врача, чтобы тот дал ему снотворное, но ему ответили, что у врача не восемь рук и у него есть дела поважнее, нежели бессонница. Он повторял просьбу дважды, но ему наотрез отказали. Поэтому он лег спать удрученный, подавленный предстоящей ночью, Засыпая, он отдавал себя в руки старых демонов, которые преследовали его еще в детстве, а в тюрьме высвободились как по волшебству. Лежа на кровати, он унесся мыслью в детство, когда он мечтал стать взрослым. В ту эпоху его жизнь называлась Марсель. Улочки Панье спускались к рейду, который он охватывал единым взглядом, взбегая по лестницам Нотр-Дам-де-ла-Гард; приготовленная отцом горячая уха из рыбешки, купленной на утренних торгах, воскресная прогулка на ялике вдоль бухточек — весь этот солнечный уклад, все веселое и нежное остроумие отца навсегда принадлежали его счастливой жизни. Все изменилось, когда мальчик узнал, что жизнь — это не только счастье, но и проявления несправедливости, потеря любимых существ.

Как и всегда по вечерам, из ближайших камер доносились крики и плач. Тюрьма была дьявольской мясорубкой, перемалывавшей самых жестких, упрямых… Что уж тут говорить о чувствительных душах, как у него…

Чтобы уйти от тоскливой атмосферы, он попытался воспроизвести по памяти концерт Баха, один из тех, которые он ходил слушать с родителями в матросскую часовню, в двух шагах от Старого порта. Он закрыл глаза и упорно силился сосредоточиться, чтобы услышать музыку, так умиротворяюще действовавшую на него когда-то.

Но все усилия пошли прахом от протяжного воя, за которым последовали рвущие душу жалобные стоны. Он накинул подушку на голову и изо всех сил сжал ее. Все напрасно. К часу ночи пришел долгожданный покой. Кошмары отступили. Он наконец-то вновь плавал на судне — не на ялике отца, а скорее на «Массилии», он не видел во сне название яхты. Узнавалась бухта Порт-Миу, потом — Порт-Пин. Но чем дальше он заплывал, тем чернее становилось небо. У кромки небольшого пляжа люди в черном жестами просили его приблизиться к берегу. Приближалась гроза. Ладзано уже побывал в страшных штормах на Средиземном море. Он бросил якорь и спустил на воду шлюпку, чтобы подплыть к людям, стоявшим на песчаном пляже. Когда вышел на берег, они схватили его, надели наручники и без всяких объяснений поставили лицом к массивному строению на горе: тюрьма «Бометт».

Ладзано сразу проснулся, он был весь в поту. Тюрьма погрузилась во мрак. Слышны были только шаги надзирателей. Все, на этот раз все решено: он больше не проведет ни одной ночи в этом застенке. Поднявшись, он ощупью дошел до умывальника. Там он нащупал старое бритвенное лезвие, проданное ему надзирателем-«бакалейщиком». Сжав его в кулаке, он вернулся на кровать. Приняв решение, он заснул до рассвета.

Советник Маршан не верил своим глазам. Он собирался сесть в автобус, чтобы отправиться на работу, и увидел — на великолепном ярко-фиолетовом мотоцикле красавец Лукас с взлохмаченными русыми волосами.

— Это ты меня ждал?

— А ты как думаешь? Садись, прокатимся.

Маршан посмотрел на часы:

— Дело в том, что утром я очень занят. Меня ждут в бригаде. Важное совещание.

Лукас будто бы и не слышал.

— Давай, цепляйся. Кое-кто тоже тебя ждет. Не в твоих интересах мешкать. В жизни есть приоритеты. Я бы на твоем месте…

Маршану послышалась угроза. Он помрачнел.

— Минуточку, я позвоню.

Помощницы не оказалось на месте, и Маршан оставил послание на автоответчике: сказал, что задержится. Попросил предупредить Гайяра и следователя Казанов, затем отключил свой мобильник.

— Поехали, — покорно проговорил он.

— Цепляйся.

Маршан сел на заднее сиденье, обхватил руками талию молодого человека. Ощущение его тела под кожаной курткой наполнило Маршана восторгом. Он перестал думать о том, что предстоящая встреча вряд ли будет приятной для него. Накануне он краем уха услышал, что Ориан Казанов производила обыск. Но большего он не узнал и не предполагал, что она так близко подобралась к Орсони.

— Куда едем? — крикнул Маршан в каску мотоциклиста.

— В Дефанс.

Они остановились у башни «Франс-Атом», и в приемной Лукас спросил Октава Орсони. Каждому из них вручили бейдж. Они прошли через камеру безопасности, посидели немного в салоне, и вскоре за ними пришла молоденькая секретарша. Сверхскоростной лифт за считанные секунды поднял их на пятьдесят шестой этаж.

Перед дверью в кабинет Орсони Лукас протянул ему руку: