Ладзано и Орсони оценили остроумие собеседника, дополнившего свои выводы пассами в духе марсельских гадалок.

— Можно смеха ради окрестить наши фирмы производными словами от каламбуров и анаграмм… Вышло бы неплохо… Вот как я сделал с «Агев»… Мой автомобиль — «фасель-вега». Вена — название одной из самых ярких звезд. Если слово прочитать наоборот — получится «Агев».

— Никогда бы не подумал! — изумился Орсони.

Открылась обитая черной кожей дверь: Шан и одна из депушек начали терять терпение.

— Время, господа! Свет уже притушен. Не хватает только вас.

Не заставляя себя упрашивать, мужчины встали. Лишь Ладзано остался в стороне. Он не любил эти фальсифицированные наслаждения, в которых не видел выгоды, а значит, и будущего. Он погрузился в кресло небольшого салона и включил телевизор. По каналу «Евроспорт» передавали в записи отборочные соревнования на Кубок Америки. На экране развертывались нешуточные страсти, но сон сморил его.

Когда персонаж в артистической шляпе и в хорошо пригнанном плаще-накидке выходил из дома номер 96, Гаэль Ле Бальк клевал носом на седле своего мотороллера. Очнулся он только тогда, когда «фасель-вега» тронулась с места. Тронулась мягко и легко. Было около трех ночи. Париж еще спал. Полицейский пустился в погоню, стараясь держаться подальше, чтобы не привлечь внимания водителя. Но, очутившись после нескольких поворотов опять на улице Помп, Ле Бальк понял, что тот обнаружил слежку. Тут «фасель-вега» неожиданно и мощно рванула в направлении широких авеню Булонского леса. Ле Бальк с трудом держал дистанцию, он опасался, что перед ним в любой момент могла открыться дверца одного из припаркованных во втором ряду автомобилей, водители которых развлекались с «ночными красавицами». В конце концов он потерял автомобиль из вида — он словно испарился. Полицейский выругался и повернул обратно. Сон он себе, во всяком случае, заслужил. Завтра займется поисками владельца машины. А вообще посетители дома номер 96 были людьми непонятными: паркуются где попало, не соблюдают правила уличного движения: «фасель-вега» мчалась с большим превышением скорости. Машина хороша, владелец — безумец.

Ориан Казанов первой пришла в «Финансовую галерею». Она проверила, не сидит ли ее новый коллега над досье; нет, свет в его кабинете не горел. Ориан улыбнулась и направилась к кофеварке. Сейчас все принадлежало ей. Было около семи утра, и только программисты службы информации возились у компьютеров в своем помещении. Войдя в кабинет, Ориан сразу увидела коричневый конверт, очевидно, принесенный рассыльным, — на нем не было почтовых штемпелей. Она вскрыла его ножиком для разрезания бумаг. Достала лист, исписанный от руки — тем же почерком. Анонимный автор был человеком информированным. Ориан решила разузнать в курьерской службе, откуда доставлено письмо.

«Ориан Казанов, вы тот следователь, который необходим нам, чтобы очистить государство», — начал автор. Целую страницу он посвятил ее самым отважным «подвигам»: следствие по делу банка «Лионский кредит» и его филиалов, расследования, проведенные в более чем пятидесяти крупных французских фирмах, которые повлекли за собой тюремные заключения за расхищение общественного достояния, подлоги, укрывательство от налогов, злоупотребления и подкуп должностных лиц. Тон письма отличался умеренностью. По всему было видно, что автор — не свихнувшийся фанат Ориан. Она подумала, что он может принадлежать к высшим государственным кругам. Он воздавал ей должное: «Вы проникли в новую сферу, вы затронули финансовых воротил… А теперь сами делайте выводы и покажите, на что вы способны». Во всяком случае, так поняла она смыл выражения «очистить государство». Среди промышленников Ориан уже устроила переполох, но прекрасно сознавала, что действия ее чаще напоминали сизифов труд, а не подвиги Геракла.

Отложив письмо, Ориан позволила себе немного отвлечься. Она вообразила себе актера с тяжелым характером, но здравомыслящего, раздраженного тем, как пускаются на ветер народные денежки. Отыграв вечером «Сида» или «Врача поневоле», он, уединившись в своей гримерной, превращается в глас парода, считая справедливым поставить в известность Ориан письмом, подобно тому, как Сирано разговаривал с Роксаной голосом простого солдата. Уже много лет Ориан не была в «Комеди Франсез». Она чувствовала, что жертвует многим и иногда сожалеет о том, что все приходится делать одной. Из своей провинциальной жизни она вынесла простое и, вероятно, ошибочное суждение: хорошие моменты лишь тогда достойны этого определения, когда они переживаются вдвоем. Идея эта составляла ее концепцию любви, и именно с ней она очертя голову спрыгнула с парашютом из кабины самолета. Но здесь, в Париже, Ориан глубоко упрятала свои чувства, и осознание своего одиночества — другие-то ходят парами или семьями — заранее лишало ее сил перебороть себя, портило характер.

Она вновь перечитала письмо. Оно походило на список удостоенных награды, призывало принять главную роль. Спустившись с облаков, Ориан подумала, что подобное послание если и исходило из Пале-Рояль — а почему бы и нет? — могло принадлежать и перу государственного советника. Лично она ни с одним из них не была знакома, но в этих строчках была неподдельная, несколько устаревшая обходительность высокопоставленных чиновников, которым свысока видно было широкое поле для грязной игры спекулянтов. Со временем назначения Тапи министром в эпоху Миттерана уже ничему не удивлялись, однако оставались еще служители, решительно настроенные излечить Францию от разъедающей ее коррупции любыми, даже самыми крайними средствами. Если не сделать этого, страна превратится в настоящую банановую республику.

— Алло, рассыльные? Говорит следователь Казанов. Откуда пришло письмо, которое я нашла сегодня утром на своем столе?

Чей-то голос дал ей ответ, который она ждала.

— Очень хорошо. Спасибо. Кстати, я видела утром разбитый мотороллер перед гаражом, чей он?

— Это машина месье Ле Балька.

— Ле Бальк? А что с ним?

— Полагаю, он уснул на своем мотороллере. Но он бравый парень. Он сам все вам расскажет!

Ориан почувствовала облегчение: стало быть, все не так серьезно. В дверь постучали. Вошел рассыльный к вручил ей еще один коричневый конверт.

— Кто-то из Пале-Рояль влюблен в вас? — пошутил он. — Немного суховато, эти каштановые конверты. Можно было бы и цветы прислать. Передайте ему, что в наши сумки влезут приличные букеты.

— Обязательно!

Ориан вскрыла конверт. Цель на этот раз была названа по имени, и она почувствовала, как кровь отхлынула от сердца.

«Знаете ли вы, что небезызвестный вам Эдди Ладзано страшный проходимец? Я уж не говорю о его способностях мотоциклиста, которые могли бы поставить его в ряд подозреваемых в хищении документов у несчастной Изабеллы Леклерк, когда она, бездыханная, лежала возле вашего офиса. Знайте, что Ладзано ни в чем себе не отказывает. Яхта „Массилия“ — его любовь только тогда, когда она в море. Временное пристанище Ладзано — дом номер 96 на улице Помп».

Она не верила своим глазам. Ладзано живет в доме бирманки! Он ее любовник? Гнев овладел Ориан. А ведь он почти до слез разжалобил ее, рассказывая, как спасал «Массилию»! А мотоцикл? Неужели он способен вытворять чудеса вольтижировки над еще не остывшим телом Изабеллы? Она встала и открыла шкаф, в котором находились «объективки» на людей, прошедших через ее кабинет в качестве свидетелей, обвиняемых или осужденных. Папка «Ладзано» была тоненькой. А сам он был изображен на фотографии, сделанной на каком-то приеме, — двубортный темный костюм и очень белая рубашка с накрахмаленным воротничком. Загорелое лицо. Глаза смотрели в объектив простодушно и чуть насмешливо. Другое фото, вырезанное мз журнала «Паруса и парусники», показывало его на палубе «Массилии», в белых шортах и красной тенниске. Глаза будто у ребенка, впервые увидевшего рождественскую елку. Ориан вспомнила выражение его лица во время допроса в ее кабинете: искренность, чистосердечие, неподдельная теплота, никак не вяжущиеся с обвинениями, пришедшими из Пале-Рояль. Спускаясь за второй порцией кофе, она наткнулась на Гайяра.