— Решительно мне достался крупный выигрыш, — вздохнул Ле Бальк. — Как же я буду выглядеть, когда передам это Ориан? Бледным, трясущимся, оправдывающимся тем, что это случайно затерялось в моем кармане?.. Да она рассмеется мне в лицо, это в лучшем случае. Скорее всего даст мне нагоняй и спросит, за каким чертом я унес домой важнейшую улику. Естественно, я скажу, что по недосмотру, да вряд ли она мне поверит. Я ее знаю, она примет меня за извращенца или сексуально озабоченного, которому нужны подобные мерзости, чтобы скрасить холостяцкую жизнь молодого самца…

Ле Бальк перемотал пленку и стал думать. «Если не отдать кассету Ориан, будет еще хуже», — сказал он себе. Это досье началось со смерти и смертям не видно конца. Может быть, ему представлялся уникальный случай заставить выплыть истину при условии, что следователю удастся завладеть документами, о которых идет речь.

Он включил начало, где Леклерк представлял себя. Впечатление такое, будто жизнь его кончалась, чувствовалось, что он нездоров, руки его находились в постоянном движении. Он казался очень встревоженным, говорил почти неслышным голосом, словно боялся, что снимающая его камера была в руках врагов.

Было ровно шесть часов вечера. Ле Бальк набрал номер телефона следователя. На месте ее не оказалось, а ее мобильник был переключен на прием посланий. Ле Бальк оставил сообщение, что вечером зайдет к ней в кабинет, причину он не стал уточнять, указал только дату и время во избежание путаницы. Потом он снова просмотрел начало записи. Ему впервые довелось увидеть лицо человека, приговоренного к смерти.

Из Люксембургского сада Ориан направилась домой, на улицу Карм. Ей не хотелось привлекать внимание сотрудников, появившись на работе с этим длинным деревянным чемоданчиком, в котором хранилось сокровище Ладзано и, вероятнее всего, судьи Леклерка: губительное сокровище. Было время теленовостей. Она включила телевизор и ушла на кухню готовить себе салат из грейпфрута. Прогулка пробудила аппетит и жажду. Полуденные новости были целиком посвящены футболу. Она вспомнила, что Ладзано намеревался сводить ее в парк Принцев. «До чего же много упускается деталей, когда любишь», — вздохнула она. Разочарования не столь жестоки, когда они приходят вместе с воспоминаниями скрытно и неожиданно, без предупреждения, вызываются ничего не значащей фразой, картинкой или репортажем на экране.

Ориан очистила маленький столик в гостиной, поставила на него деревянный футляр. Открыв его, осторожно взялась за концы яхты и вытащила ее из уютного гнездышка. Внутри футляр был выложен бархатными подушечками. Она провела пальцем по лакированной поверхности корпуса, потом легко установила мачты в вертикальное положение. Действительно, эта «Массилия» была настоящим чудом. Каждая деталь ее была продумана, отточена до миллиметра, как музыкальный инструмент. Однако партитура, которую искала Ориан, отличалась необычностью. Сможет ли она найти ее, не прибегая к крайним средствам? Ей вспомнились приключения Тентена, кажется, из «Тайны единорога», когда герои Эрже пытались разгадать секрет древнего пергамента, кусочки которого были спрятаны в трех макетах кораблей. А здесь на вид задача представлялась простой. Вся головоломка целиком находилась в этой маленькой «Массилии». Но где именно?

Она уселась на диван, подобрав колени к подбородку, и несколько минут в тишине смотрела на нее. Запретив себе думать о несостоявшемся свадебном путешествии на борту настоящей «Массилии», она заставила себя внимательно изучать ее и размышлять. Раз уж макет был сделан по образу и подобию оригинала, значит, где-то есть вход в винный погреб, в каюты и ванные комнаты, которые просматривались через маленькие овальные иллюминаторы, размером около двух сантиметров, расположенные вдоль ватерлинии. Она тихонечко надавила пальцем на каждый из них, надеясь, что они откроются, но тщетно. А вдруг документы были сфотографированы на водостойкую пленку — Ладзано мог это сделать из предосторожности, ведь он разрешил пускать судно в плавание, — в таком случае, они вполне могли уместиться на дне трюма, поближе к килю. Тщательный осмотр нижней части не дал ничего. Ориан встала, чтобы принести сигареты, но застыла на месте, смотря на яхту сверху. Неожиданно пришло решение. Сначала не было ничего определенного. На память пришли фотографии аэросъемки Артюр-Бертрана, которыми она любовалась утром у здания сената. Снятые с высоты пейзажи раскрывали свою естественную сущность, на них просматривались разломы, шрамами пересекавшие ансамбль. Посредине палубы, на светлом, блестящем, паркете Ориан увидела выделяющийся на общем фоне четкий прямоугольник, почти неуловимый, сливающийся с геометрическими прожилками дерева. Она разыскала в ящике стола ножик с тонким лезвием, принадлежавший ее отцу. Это был довольно редкий экземпляр, ценимый только курильщиками трубок; они используют его, чтобы снимать нагар табака в чашечках. С торжествующим видом она взяла нож и поднесла к отмеченной ею точке. Но потребовалось время, чтобы вновь найти ее, так как она ускользала от глаз. Следовало быть очень внимательной, чтобы засечь ничтожно малый паз на поверхности площадью едва ли в десять квадратных сантиметров. Она развернула лезвие, закрепила его и, высунув кончик языка, задерживая дыхание, как в детстве, когда играла в «Микадо» на паркете своей комнаты, очень осторожно подцепила деревянную пластинку. Та сопротивлялась, но Ориан удалось приподнять один уголок прямоугольника. Тоже она проделала и с тремя остальными углами. И наконец пластина поддалась и соскользнула с места, открыв темную, как карцер, дыру. Ориан взяла карманный фонарик и направила луч в это царство тьмы, затерявшееся в белейшем судне. Сначала она увидела лишь кусочек ткани, которую ей удалось ухватить щипчиками. Это оказалось комплектом запасных парусов. Она вытащила их по одному. Их здесь вполне хватило бы на снаряжение всех четырех матч, случись шторм на Люксембургском пруду. После урагана 27 декабря 1999 года даже речные моряки узнали, что в перечне катаклизмов нет ничего невозможного. Но вот и цель: луч фонарика остановился на темно-синем плотном свертке. Она сняла кольцо с левой руки — рука эта послабее, потоньше, не такая мускулистая — и попыталась просунуть ее в отверстие. Но напрасно ужимала она ладонь, какой-то лишний сантиметр не пропускал ее руку. Подумала было намылить пальцы, но передумала: бесполезно. Сверток казался объемным и хорошо упакованным. Щипчики не могли ухватить его. Она нашла плоскогубцы, попыталась ухватить ими край свертка. Получилось. Она обрадовалась, как маленькая девочка, поймавшая на крючок вожделенный предмет.

С колотящимся сердцем Ориан освободила пакет от пластиковой оболочки, и перед ней оказалась пухлая пачка бумажных листов, покрытых непонятными цифрами. Преодолевая чувство разочарования, она внимательно просмотрела листки, которые выглядели так, будто их не раз перечитывали, сгибали, разглаживали. На некоторых виднелись отпечатки пальцев, были и помятые. Но все их покрывали колонки цифр, читались незнакомые фамилии, названия фирм, ничего не говорящие аббревиатуры с датами и указанием мест: Рангун, Либревиль. Что-то было напечатано на машинке, но большинство листков представляло компьютерную распечатку. Встречались слова, написанные от руки почерком, который невозможно было установить. И из-за этого погибли по меньшей мере три человека?

— Ладно, — со вздохом сказала себе Ориан, отодвинув пачку в сторону. — Не горячись. Над ними надо работать с отдохнувшей головой. А сейчас меня ждут в кафе «Флоран».

Она вызвала такси. Меньше чем через двадцать минут она уже была напротив колоннады Лувра и ждала, когда к ней подойдут. Но Ангел уже перебежал ей дорогу, и, прождав полтора часа и выпив три чашки кофе, она решила пойти на работу. В «Финансовой галерее», должно быть, уже не осталось ни человека. Ей по душе было такое безлюдье. Взглянув на панель своего мобильника, она-прочитала послание Ле Балька. С документами в сумочке она направилась к Итальянскому бульвару.