— Посла?

— Нет, месье Пенсон, его двоюродного братца.

Журналист перестал писать и поскреб подбородок.

— Орсони — «крестный отец», это бесспорно. Но не говорите мне, что он хочет стать президентом Французской республики!

Военный расхохотался.

— Ну конечно же, нет… Этот тип на кого-то работает.

— На кого?

— А это уж вам разгадывать, потому что я ничего не знаю. Орсони слишком хитер, чтобы выставлять себя напоказ. Бывая в президентском дворце Либревиля, он старательно избегает встреч с эмиссарами от различных течений. В его поведении есть нечто от де Голля, который заявлял: «Я стою выше всех партий». Могу заверить вас в одном: Орсони собрал уйму денег. Впрочем, без всякой видимой связи туда наведываются представители разных демократических объединений, партии Жильбера, Жосса, Дандьё, Фронсака… Словом, всех, помышляющих о власти…

Пенсон продолжал быстро писать. Его собеседник прервался, потом продолжил:

— Такая вот обстановка… Перехожу к тому, что мне кажется ценным для вас, я хочу сказать, что может быть использовано журналистом вашего ранга. Случилось это двенадцатого марта этого года в саду посольства Франции в Либревиле. Нашего президента пригласили на небольшое торжество в память о докторе Швейцере: только что вышел фильм, посвященный этому «белому колдуну». Я вместе со всеми присутствовал на сеансе в одном из салонов посольства. Затем посол решил поразмять ноги в компании президента и Октава Орсони, находившегося здесь проездом. Я следовал за ними в двух метрах позади, как того требуют правила приближенной охраны. Его превосходительство казался в прекрасном настроении, но его удовлетворение, похоже, не было связано с довольно карикатурным фильмом, где Швейцер изображался сродни святому, без малейшего намека на жестокость, которую он способен был проявлять по отношению к своим «ближним». Нет, Орсони приводило в хорошее состояние духа совсем другое. «Дело с пронырливым судьей прикрыто, — пробормотал он. — Теперь можно начинать операцию „Габир“». Вначале я не обратил внимания на эти слова. Я больше сосредотачивал его на вершинах деревьев и кустах сада: опасность чаще грозит сверху. «Свидетелей нет?» — спросил другой Орсони, Макс. Его кузен торжествующе отчеканил: «Ни од-но-го. И подозрений нечего бояться: мы создадим ему твердую репутацию извращенца. Полагаю, он не в обиде на нас за это». Наш президент не вмешивался в разговор, только заметил, что теперь все готово для «треугольника». Я подумал, что речь идет о новых предвыборных играх. Позже проанализировал… Люблю это занятие… Хорошее времяпрепровождение, как кроссворд: по вертикали, по горизонтали… И в частности, меня заинтриговало «горизонтальное» положение французского судьи. Я знал, что он прибыл в Габон из Бирмы. Так что слово «Габир» сразу навело меня на мысль о Габоне и Бирме, Вот вам уже две вершины «треугольника». Не хватает еще одной.

— Франция, — произнес Пенсон.

— Браво, месье журналист. Братья Орсони — это Франция, нет?

— Точно, — подтвердил репортер.

— Теперь ваш ход. Что касается моих документов…

— Можете на меня положиться. Меня нельзя назвать неблагодарным. У меня есть друзья в Министерстве внутренних дел. Я найду, что им сказать.

Они расстались после полуночи. Пенсону захотелось пройтись по главной площади Брюсселя, Город засыпал. Навстречу ему попалась парочка, со смехом вышедшая из кафе, но он едва ли заметил ее. Все его мысли поглотил вопрос: кто стоит за Орсони, а вернее, кто находится над ним?

Ориан не привыкла к алкоголю. Ее желудок не принимал больше бокала красного вина, да и то при условии хорошей закуски. Вот почему вечер, который она провела после беседы с Ладзано, черным пятном останется в ее воспоминаниях.

Начала она одна — с водки «У Бориса», добросовестно пропуская рюмку за рюмкой — пила залпом. Закуска была хиленькая: всего несколько тартинок с белужьей икрой. Добрела до винного бара, съела приличный сандвич с сыром и запила его бутылкой красного вина под удивленным взглядом хозяина. И тем не менее вышла она оттуда абсолютно прямая и пешком пересекла площадь Пантеон.

Придя домой, Ориан наполнила ванну горячей водой и долго сидела в ней. Рвотные позывы заглушила двумя таблетками «алка-зельцера». Расплакалась — просто так, без причины. Она была одна в этот вечер, как и всегда по вечерам. Мужчину, заставившего биться ее сердце, она с чувством выполненного долга засадила в камеру предварительного заключения. Выйдя из ванны, Ориан остановилась перед зеркалом, занимавшим часть стены, и придирчиво осмотрела себя. Она чувствовала себя еще красивой, молодой: совершенная грудь, упругая кожа, красивые ноги. Она осторожно вытерла полотенцем ноги и чуть было не потеряла равновесие. Какого черта она так напилась? Обхватив ладонями виски, Ориан попыталась унять боль в голове, затем накинула пеньюар и повалилась на диван в гостиной.

Оттуда она увидела подмигивающий огонек автоответчика. Два звонка. От первого она поморщилась: сосед-прилипала продолжал назначать даты ужина. Однажды вечером она проявила слабость и пошла знакомиться с его коллекцией экслибрисов. Коллекция была очень интересной, зато ее обладатель — смертельно скучен. Он без умолку болтал о своей бывшей жене, почитаемой им за образец, что было весьма нетактично, потому что в это время он раздевал Ориан глазами. Она поняла, что этому господину больше подходят домашние тапочки и устоявшиеся привычки, что вкусы его примитивны. Выглядел он неплохо, но был каким-то дряблым и не вызывал в Ориан никаких желаний. Она стерла его послание и прослушала второе: «Если вы меня узнали, позвоните завтра. Я буду в Париже».

И это все.

Да, конечно, она узнала его, знаменитого репортера из «Монд». От этого человека исходила мощная энергия, вызывающая живейшую симпатию Ориан.

Ориан машинально включила телевизор. На кабельном канале только начался ночной выпуск новостей. Она очень удивилась, увидев на экране лицо депутата от оппозиции Жилля Бризара. Короткий, удачно отснятый любительский фильм показывал его в сомнительной компании на улице Рнволя, затем на Вандомской площади, затем у витрины ювелирного магазина с молоденькой брюнеткой, представленной телезрителям как сенсация. «Это милое создание по имени Шан, — пояснил ведущий, — не кто мной, как старшая дочь Санг Пу Но, одного из самых жестоких главарей бирманской хунты».

Ориан сразу схватила телефон и, не заботясь о позднем времени, набрала номер Ле Балька. Молодой полицейский в этот час увлеченно наблюдал за матчем по регби по каналу «Евроспорт». Узнав голос Ориан, он сразу переключился на информационный канал и застал конец передачи. На экране четко были зафиксированы лица Жилля Бризара и его спутницы. А на ночном заседании, где депутаты рассматривали проект Европейского союза в области воздушного сообщения, министр промышленности Дандьё, посмотрев кадры с участием неистового парламентария, вознамерившегося преподать правительству урок экономической морали, язвительно заявил:

— Месье Бризар, возможно, поведает нам завтра здесь, на этом месте, о своей другой жизни, которую он ставит превыше всего. Я согласен, что каждый имеет право на личную свободу. Но когда республиканский избранник смеет утверждать, что Республике грозит альянс с режимом, который, по его не совсем достоверным сведениям, отличается скандальной авторитарностью — а тут мы видим, как этот самый персонаж предлагает дорогие украшения подданной этого самого режима, — то, дорогие коллеги, нужно допустить, что настроение души очень переменчиво и что разум иногда отступает под натиском чувств.

Слова министра были встречены смехом.

— Этот Дандьё хорош, — заметил Ле Бальк.

— На черта он мне, — отозвалась Ориан. — Вы видели девушку, ту бирманку?

— Хотя кадр не очень резкий, но я не только видел ее, я ее узнал. Можете радоваться. Это ваша клиентка с улицы Помп.

— Ну спасибо! — воскликнула Ориан. — Будь вы рядом, я бы вас поцеловала.