— Ваши волосы, эти духи, платья… все это было для него? — медленно спросил журналист.

Не прерывая молчания, Ориан утвердительно кивнула.

— Вы не хотели мне рассказать… я имею в виду… позавчера?

Ориан покачала головой.

— А для чего я попросила вас прийти сегодня вечером?

Пенсон улыбнулся и достал свой блокнот.

— Нет, ничего не пишите. Кто знает? Окажись вы второй мишенью… не надо, чтобы они узнали, о чем мы говорили в этот вечер.

При других обстоятельствах журналист посмеялся бы над чрезмерной осторожностью следователя. Но сейчас обстановка была взрывная и было не до шуток. Он молча убрал блокнот, приготовился слушать. Ориан ничего не забыла, не упустила ни малейшей детали: кража документов в доме Гамбе, убежденность Ладзано в том, что Леклерк выявил гигантскую сеть коррупционеров, способную скомпрометировать усилия политиков всего мира. Описала она и дом в Гамбе. Пенсон попросил дать дополнительные штрихи к портрету так называемого Артюра. Наморщив лоб, он слушал объяснения. Когда следователь уверяла, что у Ладзано к Артюру был свой счет, но Артюр его опередил, журналист казался раздосадованным. Ориан, заметив его огорчение, сделала-паузу.

— Что-то не так?

— Да, — ответил Пенсон. — Думаю, Дюбюиссон ведет меня по ложному пути. Чем больше сведений накапливается у меня о нем, тем больше я замечаю, что у него нет размаха так называемого Артюра. Дюбюиссон — честолюбец, без сомнения, способен на удар в спину, но я плохо представляю его в роли «серийного убийцы», даже по доверенности. Слушая вас, я думал о том, что есть нечто необычное в этих убийствах, граничащее с безумием.

— Значит, вы не предполагаете, о ком идет речь?

Журналист недоуменно развел руками:

— Нет, к сожалению. Невероятно, но сказанное вами — дом в Гамбе, вечера поэзии, — все это меня не вдохновляет. Источники, из которых я черпал в политических кругах, до сих пор остаются для меня бесплодными. Напрашивается решение: идти по следу Орсони, давить на него, стараться выяснить все его финансовые делишки, его финансовые потоки, деятельность его фирм прикрытия. Если он служит подставным лицом здесь или там, он обязательно должен иметь связь со стоящими выше. И я не удивлюсь, если это вышестоящее лицо появится под именем Артюра.

Ориан, казалось, разочаровали слова репортера: не собирается ли он опустить руки? Может, испугался? Или принимает ее за сумасшедшую и не осмеливается это сказать?

— Думаю, вам следовало бы отдохнуть, — деликатно намекнул он Ориан.

Но та вдруг взорвалась неожиданным гневом с оттенком отчаяния:

— Конечно, мне надо отдохнуть, господин журналист! Но не считаете ли вы, что я могу благопристойно отдыхать после того, как три дорогих мне человека расстались с жизнью? Я должна раскрыть это дело, пока не произошло других преступлений и пока я еще жива. Если вы устали, берите отпуск и оставьте меня в покое, я буду выпутываться сама. В конце концов, я всегда шла по жизни одна, даже в самые трудные периоды, Для меня это не впервые и…

— Прошу вас, Ориан, успокойтесь, я не хотел вас обидеть, Я просто сказал: для того чтобы завтра быть в форме, сегодня вам надо отдохнуть. Хотите, я вас подвезу? Я на машине, Ктому же я подумал, что пришло время показать вам тайный выход.

Эти слова успокоили Ориан.

— Простите меня, Эдгар, я сама не знаю, что со мной… почему-то я вдруг накинулась на единственного человека, который помогает мне с самого начала этой грязной истории. Значит, вы считаете, что пришло время… показать тайный выход?

Журналист мягко произнес:

— Так мне будет спокойнее, вот и все. Пока ничто не говорит за то, что вам придется им воспользоваться. Примите это за знак доверия, а не за тревожный сигнал.

— В таком случае пойдемте.

Она поправила бумаги на столе, забрала коробочку с таблетками, выключила свет в кабинете. На втором этаже, вместо того чтобы продолжить спуск по лестнице, они вошли в туалет, находящийся в начале коридора.

— Мне очень жаль, но придется воспользоваться мужским… Я не знал, чтб когда-нибудь этот проход понадобится женщине.

Там было небольшое углубление в стене. Пенсон толкнул деревянный щит, который бесшумно повернулся.

— Вы ведете меня в чулан для метел? — несколько обеспокоенно спросила Ориан, вглядываясь в темноту.

— На первый взгляд да. Но нужно пройти восемь шагов прямо и шесть налево, и там будет другой щит, который выходит в другой мужской туалет.

— Это очень сложно, — сухо произнесла Ориан.

— Весь фокус в том, — продолжил Пенсон, не обращая вни мания на ее тон, — что вы окажетесь в общественном туалете паркинга на улице Хелдер, по ту сторону здания. Могу сказать что однажды меня караулили всю ночь. Но я оставил включенной лампу в своем кабинете. Когда они поняли, что одурачены, я уже давно спал в своей кровати.

Они вышли через верхний ярус паркинга.

— Ну а здесь можете выбирать: либо выйти на свежий воздух, следуя за автомобилями, либо спуститься по лестнице справа. Здесь пятнадцать ступенек. Я всегда ставил машину под лестницей и исчезал, как Зорро. Взгляните на часы: весь путь от вашего кабинета занял около двух минут. А шли мы не быстро. Вот тот «фиат» — мой. Подвезти?

Ориан согласилась. На приборной панели лежал экземпляр дневной газеты со странным крупным заголовком: «Подвит Александра Великого, восемь лет, кросс в Мальмезоне».

— Теперь выясняется, что в молодости вы занимались и спортом? — удивилась Орщн.

Пенсон улыбнулся.

— Это фальшивая первая полоса. Мне изготовили ее в нашем цехе для моего сына. Он выиграл воскресный кросс и возмутился, что о нем не написали ни слова. Приходится утешать его.

— Понятно, — растроганно проговорила Ориан. Но этот фальшивый номер заставил ее призадуматься.

Журналист резво тронул с места с включенными фарами. И им обоим было невдомек, что этим вечером у входа в «Галерею» следователя поджидал мужчина на мотоцикле.

Верх башни «Франс-Атом» купался в ватном тумане, который закрывал панораму. Марк Терренёв никогда не любил этого ощущения плавания в высоте, к тому же сильный ветер, дувший с утра, усиливал беспокойство, создавая впечатление легкой килевой качки. На сорок пятом этаже чувствовались его порывы. Чуть поменьше, конечно, чем на пятьдесят втором, где обосновался Орсони, занимаясь общими делами, которые Терренёв окрестил «очень специальными». Утешался он тем, что там, выше, наверняка страдали морской болезнью. Эта каютная обстановка напомнила ему полеты в Бирму, которые в течение четырех лет он совершал регулярно. Он любил твердую землю под ногами и ненавидел самолеты. Взлеты были для него настоящим мучением, а падение «конкорда» поселило в душе тоску и тревогу при мысли о летающих чудовищах.

С тех пор как патрон отстранил его от бирманских дел, Терренёв постоянно пережевывал накопившуюся в нем горечь и злобу, вынашивая мрачные планы, чтобы посильнее ударить по этому «муравейнику». «Анонимное» письмо Эдгару Пенсону было только первым шагом, но, как он признавался себе, этого было недостаточно. Он внимательнее просматривал каждый номер «Монд», особенно страницы с рубрикой «Разоблачения» и не находил публикаций на интересующую его тему. Он понимал, что журналисту трудно развернуть обвинительную кампанию с такими незначительными доказательствами, без риска получить обвинение во лжи. Терренёв должен был идти дальше, но как? По его сведениям, Орсони три дня назад улетел на неделю в Бирму. Новость эту он узнал случайно, когда зашел в командировочную службу фирмы. В это время там оказалась секретарша, которая заказывала три билета на имя «крестного отца» и двух женщин с бирманскими именами. Подумать только, слетав туда раз сорок, он ни разу не взял с собой жену, даже по билету экономического класса! Он вернулся в свой кабинет, бледный от бессильной ярости, и тогда родились мечты о мести.

Случай представился этим туманным утром под видом обычного телефонного звонка из филиала Европейского банка, сейфовый зал которого накануне затопило по неизвестной причине. Этот банк, центр которого находился в Люксембурге, распоряжался многочисленными счетами фирм, занимающихся недвижимостью; их сеть охватывала весь Европейский союз. Таким образом, среди его клиентов числилась и фирма «Агев», счета которой были промежуточным звеном при переводе наличности различным анонимным фирмам. Речь, в частности, шла о некой Одильде Сент-Анжель, проживающей по улице Лежандр в XVII округе Парижа. Уже несколько недель на счет этой клиентки напрямую поступали деньги из бухгалтерии «Франс-Атом». Молодая женщина регулярно появлялась перед окошечком кассы парижского отделения Европейского банка, брала наличные и складывала их в личный сейф. Сейф Одиль де Сент-Анжель оказался в зоне затопления, но не пострадал, будучи водонепроницаемым. Тем не менее дирекция, желая удостовериться, все ли в порядке, тщетно пыталась разыскать клиентку. Удалось лишь установить через Люксембург, что счет мадам де Сент-Анжель пополнялся «Франс-Атом». Уполномоченный отделения решил, что в этой фирме ему дадут номер телефона безмолвной клиентки. Была середина недели, впереди — выходные и в перспективе несколько нерабочих дней. Штат фирмы заметно уменьшился — некоторые руководители воспользовались хорошей погодой и уехали на природу в предвкушении отпусков. Патрон был в их числе, и Терренёв замещал его. Так и получилось, что после бесплодных попыток связаться с финансовой дирекцией парижский агент вынужден был позвонить ему. Полагая, что речь идет о каких-нибудь коммерческих предложениях усердного посредника, Терренёв чуть было не положил трубку, не желая понапрасну тратить время. Но когда его собеседник, представившись, объяснил ему суть вопроса, Терренёв насторожился. Что это, знак провидения? Чтобы проверить слова банкира, он попросил предоставить точные реквизиты счета Одиль де Сент-Анжель, затем, сделав вид, что уточняет, срочно запросил соответствующую службу дать отчет обо всех переводах за последние недели.