Вскоре после моей победы в битве за плиту меня уложила в постель болезнь, подобная той, какая приключилась со мной многие годы тому назад. Мои постояльцы уговаривали меня посоветоваться с доктором. Я отказалась. Я понимала, что они объясняют этот отказ моей верой. Правда же заключалась в том, что я не могла заплатить доктору за визит. Две недели я была не в состоянии обслуживать их и боялась, что они потребуют возместить им часть арендной платы. Вместо этого они стали моими сиделками и близкими друзьями. Они ухаживали за мной, не только миссис Хейган, но и ее муж, и майор тоже. Они приняли на себя заботы о доме, готовили еду, убирали, мыли и чистили прелестное витражное окно, присматривали за Джеймсом и Лоренцо.

Однажды, когда я уже выздоравливала, мои постояльцы и преподобный мистер Страттон с женой пришли ко мне в комнату.

— Миссис Янг, можно нам поговорить с вами откровенно?

Я была уверена, что они явились выразить недовольство тем, что вынуждены платить по три доллара в неделю за обслуживание меня.

— Я знаю, что вы хотите мне сказать.

— Это не наше дело, — начала миссис Хейган, — но ведь невозможно не заметить, что ваш муж вас бросил.

— Если бы вы сочли это возможным, — продолжил Судья Хейган, — вы могли бы подумать о том, чтобы подать на него в суд.

— В суд? Зачем?

— Вы могли бы подать иск о разводе, — посоветовал Судья.

Я помолчала в замешательстве. Потом сказала:

— Вы не представляете себе, что это значит.

— Думаю, что представляю, — ответил Судья. — Позвольте мне быть в этом вашим руководителем. Вы имеете законные права. Любой суд увидит, что ваш муж вас покинул и что вы по праву должны обрести свободу.

— Ваше дело станет прецедентом для всех жен из полигамных семей по всей стране, — сказала миссис Хейган.

Я не знала, как воспринять то, что они говорили. Мои новые друзья подчеркивали важность моих законных прав, а меня по-прежнему волновала моя духовная судьба.

— Всю свою жизнь, — ответила им я, — каждый из тех, кого я когда-либо знала, — буквально каждый утверждал, что таков путь к Спасению. Как могу я забыть обо всем этом? — Я повернулась к преподобному Страттону, ожидая от него совета.

— Боюсь, — ответил он, — что никто — ни я, ни Бригам, никто на свете — не сможет подсказать вам то, что скажет вам ваше сердце. Вам нужно научиться прислушиваться к самой себе.

— Если мне будет позволено, — вступила в разговор миссис Хейган, — при всем моем уважении к мудрым словам преподобного, я хотела бы задать вам один простой вопрос: это действительно то, во что вы верите? Даже сейчас?

Тебе, мой Разумный Читатель, ответ может показаться вполне очевидным, однако сомнение — вовсе не то, что знание. Во время своих путешествий я встречала людей, которые отвергли какую бы то ни было веру в Бога и Христа, и все же венчались в церкви, и надеялись, что будут погребены под каменным крестом. В великий миг смерти, если вопрос о вечном будущем остается нерешенным, не многие из нас оказываются готовы отречься от всего, что, как им всегда говорили, есть истина.

— А что будет с моими мальчиками?

— Мы пришли к вам именно из-за них, — призналась миссис Хейган. — Неужели вам хочется, чтобы они видели, как дурно обращаются с их матерью? Чтобы они решили, что так и следует мужу обращаться со своей женой?

Ужасное видение предстало перед моими глазами: в близком будущем, через десять — пятнадцать лет, мои мальчики, ставшие юными мужчинами, жадно приобретают женщин — одну за другой. Не было причин полагать, что они вырастут иными, чем мой отец, брат или муж. Если ничего не изменится, их Судьба решена, так же как была решена моя.

После того как здоровье мое поправилось и я снова могла взяться за выполнение своих обязанностей по дому, мне нанесли визит два Приходских Учителя. Оба были молоды — лет двадцати — двадцати двух, один — толстый, с заплывшим жиром лицом, а у второго все лицо заросло черной бородой. Они уселись у меня в гостиной, каждый на самом краешке стула, и на лицах их изобразилось что-то вроде сочувствия, смешанного с отвращением.

— Сестра, нас послали к тебе оценить качество твоей веры, — начал бородатый.

— У нас есть к тебе несколько вопросов, — сказал толстый.

— Сначала, — отозвалась я, — у меня есть вопрос к вам. Как вы сумеете оценить качество моей веры?

— Сестра, неужели ты не понимаешь? Мы — Учителя нашего прихода. Мы прошли посвящение. И мы оба получили предписание.

— Да, я понимаю. Но как вы сумеете узнать мою душу лучше, чем знаю ее я сама?

На их лицах появилась слабая улыбка. Я с легкостью читала мысли толстяка: ему не терпелось поскорее уйти из моего дома и обсудить с первым попавшимся мое неверие.

Бородатый откашлялся:

— Позвольте мне начать оценку. Итак, прежде всего, сохраняешь ли ты веру в Откровения Джозефа Смита и в Пророчества Бригама Янга?

— Нет.

Молодые люди посмотрели друг на друга. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь когда-нибудь так отвечал. Толстяк казался потрясенным; его компаньону, видимо, понравилось, что им придется принять мой вызов.

— Я уверен; ты сама не понимаешь, что говоришь, — произнес толстяк. — Брат Броудхед спросил, хранишь ли ты Пророков в сердце своем?

— Я поняла. Нет, не храню.

Молодые люди снова переглянулись. Удивление на их лицах сменилось раздражением.

— Послушай, Сестра, — начал толстяк, — то, что ты говоришь, может принести тебе массу неприятностей не только с Господом Богом и Небесами, но с Бригамом и всеми остальными. Тебе следует быть более осторожной. Мне придется доложить Епископу обо всем, что ты сказала.

— Благодарю вас, джентльмены, я сама это сделаю. — Я объяснила молодым людям, что их религия меня предала, их Пророк меня бросил, их брачная система разрушила мою семью. — А теперь скажите мне, да, прошу вас, скажите мне, как же мне любить эту религию? Возможно, вам лично она не принесла ничего, кроме радости, вам обоим, и вашим семьям, и всем, кого вы знаете. Возможно, эта система приносит вам выгоды, питает и обогащает вас как физически, так и духовно. В таком случае я могу понять ваше рвение и ваше желание в ней участвовать. Но, Братья, прошу вас, попытайтесь, хотя бы на миг попытайтесьувидеть, что она сотворила со мной. Если вам это удастся, вы сможете понять, почему моя вера рассыпается в прах, даже сейчас, пока мы с вами беседуем.

Лицо толстяка просветлело, будто в голову ему только что пришла замечательная идея.

— Я знаю, что тебе нужно, Сестра. Тебе нужно восстановить твою веру. Вот что мы сделаем. Мы добьемся, чтобы тебя окрестили снова. Ты пройдешь через эту церемонию, и сердце твое очистится, и все неверие будет смыто прочь.

Некоторое время я еще спорила с ними, уверяя их, что мне больше не нужны никакие церемонии, но молодые люди оставались неумолимы. Они предостерегали меня о грозящей мне одинокой судьбе и о холоде вечности, не согретой любовью Господа.

— На твоем смертном одре, Сестра, ты пожалеешь об этом дне. На твоем смертном одре — я гарантирую тебе это — ты услышишь мой голос!

— Я понятия не имею о том, что случится со мной после смерти, — ответила я. — Однако одно я знаю наверняка: вы тоже никакого понятия об этом не имеете!

После этого я больше никогда не пыталась поверить в учение Святых Последних дней. Мою веру словно вытряхнуло, как из мусорного бачка. Когда я сказала об этом маме, она ответила:

— Ты сама не знаешь, что говоришь.

— Я знаю, мама.

— Ты все потеряешь.

— Уже потеряла.

Мой побег из мира Мормонов начался при помощи шести рабочих и фургона для перевозки мебели. Они вынесли из дома всю мебель и отвезли ее на аукцион. Один из рабочих спросил, не вынуть ли витражное стекло из рамы, но я сказала, чтобы он оставил его для следующей жены и той, что придет после нее.