Когда мой дом опустел, я села на террасе с моими мальчиками, чтобы рассказать им о великом приключении, которое нам предстоит.

— Как предстояло Пионерам? — спросил Джеймс.

— Да, что-то вроде того. И как бывает во всяком приключении, на нашем пути нас будут ждать трудные времена. Вот и сейчас наступает такое время. Мне нужно, чтобы вы оба были мужественными и не плакали, даже если вам очень захочется плакать. — Я собиралась отослать Джеймса, моего старшего сына, пожить у моего отца и его жен, пока смогу где-то устроиться. Когда я сказала ему об этом, сын от горя быстро-быстро заморгал глазами. Он боролся со слезами как мог, но потом выдержка покинула храброго мальчика. — Я обещаю: мы очень скоро опять будем вместе.

— А почему Лоренцо можно с тобой остаться, а мне нет?

По правде говоря, я была не в силах в одиночестве встретить предстоящее мне испытание. Мне нужно было, чтобы хоть один из моих сыновей был вместе со мной, несмотря на то что заботы даже об одном ребенке могли вызвать слишком большие трудности в эти наступающие для меня новые дни. Джеймс упрашивал меня не покидать его. Он рыдал у меня на груди, пока Судья и миссис Хейган его не увезли.

Я была так расстроена его отъездом, что стала думать о том, чтобы отказаться от своего плана. Тут маленький Лоренцо сжал мою руку.

— Куда мы пойдем? — спросил он.

Его теплые пальцы напомнили мне, почему я выбрала этот путь к свободе и почему я не могу повернуть назад.

Когда стемнело, мы с Лоренцо отправились пешком по соседним улицам: мы делали вид, что просто гуляем, и приветственно кивали соседям. Я ничего необычного не несла с собой, не давая никому повода полагать, что бегу прочь. Так прогуливаясь, мы встретили преподобного и миссис Страттон. При виде их Лоренцо запрыгал от радости: он был привязан к ним, как к любящим дядюшке и тетушке. Они присоединились к нам самым естественным образом, и мы пошли дальше вместе, как бы случайно обращая внимание друг друга на летние лозы на решетках, на желтые помпоны бархатцев на клумбах. Без особых усилий и без видимого намерения мы, как бы без всякой цели, добрели до центра города и продолжали прогуливаться, пока не оказались перед «Домом Пешехода» — Немормонским отелем. Я сказала Лоренцо, что там мы и проведем ночь.

— А почему мы не можем спать в нашем доме?

— Ты же видел — рабочие унесли нашу мебель.

— А почему они не могут принести ее обратно?

Иногда в разговоре с детьми невозможно угнаться за их логикой. Их вопросы всегда остры и исполнены понимания, они изобличают извращенность мышления, характерную для мира взрослого человека.

— Они не могут принести ее обратно, потому что я ее продала. Мы навсегда покинули тот дом. Когда-нибудь у нас будет новый дом, но покамест мы поживем здесь.

Вот так мы поселились в Немормонском отеле.

В нашу первую ночь в «Доме Пешехода» я предупредила Лоренцо, чтобы он вел себя очень тихо и ни с кем не разговаривал.

— Никто не должен знать, что мы здесь.

— Но ведь коридорный знает, что мы здесь.

— Да, но он не знает наших настоящих имен. Мы прячемся, ты понимаешь, что это значит?

— Это значит, что ты не хочешь, чтобы Бригам узнал, где ты.

Начав готовиться к побегу, я была слишком погружена в заботы, чтобы размышлять о своей Судьбе. Теперь вся полнота происшедшего, казалось, ломилась в дверь номера 412. Покинув мужа, я отвергла, оставила позади почти все, что когда-то знала. В ту ночь я лежала без сна, с тревогой вслушиваясь в каждый звук в коридоре. Несколько раз, когда в коридоре за моей дверью раздавались шаги, мое сердце начинало колотиться о ребра и не затихало, пока шаги не стихали в конце коридора. Один раз, около трех часов ночи, я услышала, как какой-то человек крадучись идет по коридору. Кто бы он ни был, он явно старался идти так, будто не хотел, чтобы его заметили. У него были большие ступни — мне это было ясно — в неуклюжих деревенских ботинках. Вскоре они уже стояли у моей двери.

Я лежала неподвижно, прижав к себе Лоренцо так крепко, что мне до сих пор не верится, что он не пробудился от моих объятий. Я слышала, как дышит по ту сторону двери этот человек. Он простоял там довольно долго. Он дышал так, как дышит человек, колеблющийся или молящийся перед тем, как совершить какое-то опасное дело. Во мне родилась уверенность, что это один из бригамовских Данитов явился, чтобы меня убить. Я уже представляла себе холодную, звериную черноту в его взгляде. Я не способна была двинуться — меня парализовал ужас. Ждала дребезжания ручки и поворота украденного ключа в скважине.

Затем, в какой-то момент, человек исчез.

Не могу сказать вам, был ли убийца у моей двери результатом моего воображения, или действительно преступник оказался не способен выполнить свой религиозный долг. Я вспомнила черный призрак Бригама — привидение, оставленное им когда-то в моей комнате. Может, ночью я ощутила именно его присутствие? Неужели это он приходил за мной? Ах, мой Трезвомыслящий Читатель! Не надо глумиться над такими фантазиями. В тиши твоих дум, в самой густой черноте ночи, всегда ли ты так уж уверен в том, что реально?

— Миссис Янг?… Миссис Янг? Вы здесь?

Я села в постели. Часы на каминной полке свидетельствовали, что уже чуть более десяти утра. Рядом со мной Лоренцо, не поднимаясь с подушки, пристально глядел на дверь. Два небольших темных полукружья усталости появились у него под глазами.

— Это я, миссис Хейган.

Когда я впустила ее в комнату, вид у нее был такой, будто она торопится и волнуется; однако, прежде чем объявить о цели своего прихода, она протянула Лоренцо исходящую паром сладкую булочку. Мальчик взял лакомство, отошел в угол комнаты и уселся там с ним, скрестив ноги. Он делал вид, что не прислушивается к разговору, но я прекрасно понимала, что ушки у него на макушке.

— Все стало известно, — проговорила миссис Хейган. — О вашем отступничестве. Все знают.

Миссис Хейган вручила мне номер «Дейли трибюн» — ведущую немормонскую газету на Территории Юта, ту, где работал майор Понд. Я тут же увидела, что ее издатели, люди совершенно мне чужие, все стали моими друзьями. Редакционная статья восхваляла мою стойкость и резко критиковала Бригама за его равнодушие и лицемерие. В газете было несколько материалов о моем отступничестве, включая сатирическую карикатуру с подписью: «Брат Бригам в отчаянии: его последнее ребро покинуло его постель и стол».

— А газеты Бригама знают об этом? — спросила я.

Миссис Хейган колебалась с ответом, и я силой выхватила у нее из рук мормонские газеты. Меня не удивило то, что мое имя поносила его пресса, но я не ожидала такой лжи и столь фальшивых обвинений. Если бы тебе, мой Читатель, пришлось получать все новости исключительно из газет Бригама, как это происходило с большинством Святых, ты поверил бы, что я соткана из таких бесчестных нитей, что могла бы попытаться убедить тебя выкопать из могилы гроб твоей матушки, чтобы отдать мне ее обручальное кольцо.

До сего дня я не знаю, как весть о моем отступничестве вышла наружу, но ее опубликование изобиловало такими подробностями и было таким всеохватывающим, что люди по всей Америке, едва проснувшись, узнавали мою историю. Несколько позже мне стало известно, что я оказалась на первой странице газет и в Сан-Франциско, и в Сент-Луисе, и в Нью-Йорке. И чем дальше от мира Мормонов, тем сенсационнее и сплетнелюбивее становились репортажи.

— Мамочка, посмотри!

— Лоренцо, прошу тебя, отойди от окна!

Но сын меня не слушал. Он отгибал штору, чтобы посмотреть наружу. Я пошла оттащить его от окна и тогда увидела внизу толпу людей. Перед отелем собралось сотен пять человек, они теснились, толкая друг друга, пытаясь протиснуться внутрь. Управляющий, подняв вверх руки, старался навести на улице какой-то порядок.

— Они тут из-за вас, — сказала миссис Хейган.

— Да кто они?

— Репортеры, сочувствующие, противники. Все тут.