— У меня идея, — сказала миссис Хейган. — Давайте не будем заниматься праздными спекуляциями, когда у нас есть такой эксперт-свидетель, как миссис Янг.

Не прошло и нескольких секунд, как она уже появилась на кухне и упрашивала меня присоединиться к их беседе. Я объясняла ей про посуду и задержавшуюся в печи буханку хлеба, но миссис Хейган осталась непреклонна.

Помимо Судьи, его супруги и майора Понда, в тот вечер на террасе был еще преподобный мистер Страттон, методистский священник. Он был первым представителем чуждой религии, какого я когда-либо знала. На протяжении всей моей жизни Бригам, Апостолы, Епископы, Старейшины — каждый, кто по должности своей был обязан обладать знанием, — убеждали меня, что необходимо оберегать свой кошелек и самое себя, если я вдруг окажусь в окружении Немормонов. «Но преподобный, священник, проповедник, человек из духовенства (как и они сами) — это дьявол на нашей земле» — так меня предостерегали с самого детства.

И вот теперь преподобный Страттон поднимается с качалки, на которой сидел, чтобы пожать мне руку.

— Не примете ли вы участие в нашей беседе, миссис Янг?

Собравшиеся глядели на меня с доброжелательным любопытством. Мне очень хотелось раскрыться перед ними, рассказать им о том, что я видела. В то же самое время я испытывала давнее чувство долга, требовавшего защитить мою веру.

— Все это довольно сложно, — ответила я. — У этого спора много разных сторон.

— Не чувствуйте себя обязанной отвечать нам, — сказала миссис Хейган.

— Это так бестактно с нашей стороны, — извинился преподобный Страттон. — Ну как же, ведь это вовсе не наше дело.

— Простите, пожалуйста, — сказала миссис Хейган. — Мы не имели в виду сделать из вас опытный образец.

Я приняла эти извинения и покинула их компанию, хотя мне страстно хотелось рассказать им все, что я знала.

На следующий день преподобный Страттон прислал мне свою визитную карточку с приглашением посетить его и миссис Страттон в любое удобное мне время. Две недели я хранила эту карточку у себя в кармане, то и дело дотрагиваясь до нее пальцами, когда занималась своими делами, и поглаживала выпуклые буквы так часто, что они стали стираться к тому времени, когда я решилась нанести им визит.

Страттоны жили в нескольких кварталах от меня, в новом районе, где группами селились Немормоны. Это была чуждая страна, куда еще не ступала моя нога. Я оставила сынишек с миссис Хейган и отправилась пешком к Страттонам, выбрав кружной путь из осторожности, чтобы не попасться на глаза какому-нибудь соглядатаю. Наши отношения с Бригамом разрушились настолько, что он вполне мог, по моим представлениям, установить за мною слежку, чтобы шантажировать меня свидетельствами об измене. Путь, на который никак нельзя было затратить более двадцати минут, занял у меня почти час, пока я совершала зигзаги по соседним кварталам. Наконец я подошла к калитке Страттонов.

Миссис Страттон, как и ее муж, производила двойственное впечатление: она казалась одновременно и моложавой, и очень мудрой. Она держалась так прямо, что мне ни разу не пришлось увидеть, чтобы она прислонилась к спинке стула. Это было примечательно, так как мой визит, который я поначалу намеревалась завершить минут через двадцать, длился почти четыре часа. Я не собиралась облегчить душу перед этими чужаками, поведав им все мои горести, но Преподобный мистер Страттон сломал броню моей сдержанности, сказав:

— Миссис Янг, заверяю вас, что моя жена и я — мы оба уже считаем себя вашими друзьями.

У Страттонов не было причин делать подобное заявление… Только разве не так предназначено Человеку относиться к ближнему своему? Я слишком устала, чтобы сохранять скептицизм, была слишком изранена, чтобы долее защищаться, и слишком много потеряла — во всех смыслах этого слова, — чтобы оставалось что терять.

— Не знаю, с чего начать, — проговорила я. — (Преподобный и миссис Страттон не произнесли ни слова. Они не собирались допытываться, лезть в душу, они даже не притворялись, как это делают некоторые, что удовлетворятся моим молчанием, когда на самом деле их интересовала каждая мелочь.) — Я не очень даже знаю, что произошло.

— Все в свое время, — заметила миссис Страттон.

Вот так я начала рассказывать свою историю. Впервые, даже для самой себя, я собрала все вместе по кусочкам. День проскользнул в вечер. Вазочка с печеньем сменилась блюдом с мясом и ветчиной. Стемнело, а я все продолжала говорить. Миссис Страттон внесла из прихожей астральную лампу. [109]Ее желтоватое сияние создавало небольшой кружок света, вмещавший только нас троих. Я продолжала говорить, пока не закончила свой рассказ.

Приободренная моими новыми друзьями, в какой-то июньский день 1873 года я отправилась повидаться с Бригамом. Мне пришлось ждать в очереди перед Домом-Ульем вместе с другими любопытствующими посетителями, мужчинами, ведущими дела с Церковью, и сотнями паломников. Я подумала, что могла бы пробежать вдоль всей очереди взад и вперед, открывая верующим правду о моем муже. Что подумали бы эти паломники, если бы узнали, как живут жены Бригама за этими вот стенами, к которым они сейчас прислоняются? Станут ли они по-прежнему стремиться прикоснуться к краю его пиджака или унести с собой как реликвию листок бумаги из его мусорной корзины, если воспримут правду о нем?

Однако мне нужно было обсудить с Бригамом гораздо более практический вопрос. Мне была нужна новая плита.

— Новая — что?

— Плита.

— А что не так со старой?

— Она прекрасно подходит для одного-двух человек, но я сейчас устроила у себя пансион. Мне приходится готовить для вдвое большего числа людей, чем то, на которое рассчитана эта кухня, и мне нужна новая плита. Эти люди платят мне три доллара в неделю за комнату и питание, и что я могу им сказать, если ужин не готов вовремя?

— Меня не интересует, что ты можешь им сказать, но тебе я могу сказать, что у меня нет денег на новую плиту. Ты хоть имеешь представление, сколько они стоят?!

— Имею. Я уже выбрала одну. Ее могут доставить через четыре недели.

Наше препирательство продолжалось еще некоторое время, когда Бригам наконец сказал:

— Ну хорошо. Я об этом подумаю.

— Нет, ты об этом не подумаешь. Ты дашь мне чек сейчас, чтобы я могла сделать заказ.

— Мадам, вы не являетесь казначеем нашего семейства.

— Сэр, я являюсь вашей женой, и вы должны обеспечивать мои самые необходимые нужды.

Бригам открыл бухгалтерскую книгу и нацарапал чек, всячески демонстрируя свое раздражение.

— А я-то всегда полагал, что ты лучше всех сможешь понять, что значит быть моей женой.

Я покидала Дом-Улей в последний раз. На крыльце один из помощников Бригама объявил ожидавшим в очереди паломникам:

— Президент сегодня не будет больше принимать посетителей.

По меньшей мере около сотни паломников ждали приема на веранде и на ступенях и дальше — на улице. Поднялись крики о том, что они прождали уже много часов и что им необходим совет Пророка.

— Отправляйтесь по домам, — сказал помощник. — Приходите завтра, а сейчас отправляйтесь домой.

Он ушел в Улей и захлопнул за собой дверь.

Даже после того, как разошлись паломники, я все еще оставалась у дома моего мужа. Парочка дочерей Бригама — две из Большой Десятки, в модных, похожих на грибы шляпах, прошли мимо меня, возвращаясь в Львиный Дом. Я несколько раз обедала вместе с этими девицами, сидела рядом с ними в гостиной воскресными вечерами. Но теперь они меня не узнавали.

Спустились сумерки, а я все еще стояла у калитки Бригама. Не знаю, зачем я так задержалась там, только я испытывала непреодолимое желание в последний раз взглянуть на его семейство. Когда сумерки сгустились, одна из жен Бригама — не знаю, кто именно, — прошла по всему Дому-Улью, зажигая лампы: золотистый свет заполнял одно окно за другим. Я увидела, как Бригам прошел из кабинета в гостиную, выше этажом, где его ждала Амелия с двумя из его сыновей. Широкое окно гостиной позволило мне увидеть часть их семейного вечера. Амелия стояла, прислонясь к роялю, в серебристом платье; на шее у нее сверкали бриллианты. Бригам поцеловал ее в шею и двинулся к окну, словно хотел изучить вечернее небо. Некоторое время он неподвижно стоял за стеклом. Глаза его, с мешками и в припухших веках, казались усталыми. Борода была седая и какая-то потертая. Мне подумалось, что он похож на старого человека, обеспокоенного своей судьбой. Он пристально вглядывался в вечернюю мглу, звездное сияние лампы озаряло его сзади, но он смотрел не на меня — он вглядывался в свое будущее, так мне тогда верилось. В какой-то момент он поморщился, словно на мгновение боль или что-то еще пронизало его тучное тело, он вздрогнул — почти незаметно. Это была крохотная судорога, никто в гостиной ее не заметил. Она прошла, и Бригам вернулся к своей семье. Несмотря на то что у меня нет иных свидетельств, кроме этого, я уверена, что в тот вечер наблюдала, как мой муж заглянул в свое сердце и был потрясен сожалением о том, что он там обнаружил.